Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов
Павлик Стоянов вскочил на качалку по соседству с Вовой и вскричал, задыхаясь от волнения:
— Это такая гадость, такая гадость! Тот, кто сделал ее, — предатель и шпион. Самый скверный! Самый бесчестный! Он хотел зла бедному Коте! Котя — храбрый рыцарь и верный товарищ. Он уже доказал это. Мы все его любим, и все хотим иметь его среди нас! Мы хотим, чтобы он рос с нами, учился с нами! Ну, словом, остался с нами до окончания нашего житья-бытья здесь. И вдруг какая-то злая, предательская душа.
— Это ужасно! Кто мог сделать это! — послышались негодующие голоса остальных мальчиков.
— Какой это мерзкий и гадкий мальчишка! Негодный! Скверный! Злой!
— Да кто же это?! Кто, рыцари?!
Но никто не знал, никто не решался даже догадываться. Мальчики боялись подумать на кого-нибудь. Поступок был слишком гадок, и если бы в нем обвинили невинного, обида была бы слишком велика.
— Положительно не знаю, кто бы мог это сделать! — произнес Алек, внимательно оглядывая лица столпившихся вокруг него мальчиков. — А ты, Зон, не знаешь? — обратился он к Витику с вопросом.
— Не могу знать.
— А ты, Арся?
— Не знаю!
— А ты, Миля?
— Не знаю тоже!
— А я знаю! — послышался торжествующий голос откуда-то сверху.
Глава 9
Женя-всезнайка. Товарищеская расправа. Волшебный кисель. Снова он!
Все мальчики как по команде подняли головы кверху и взглянули на дерево. Разумеется, на дереве была Женя. Она смотрела весело и лукаво чему-то улыбалась.
— Женя знает! Женя всегда все знает! Женя-всезнайка! Слезай же скорей вниз, Женя, и говори все, что знаешь! — раздавались нетерпеливые голоса.
Дуб зашуршал, листья зашумели, и в одну минуту Женя была уже на садовой площадке среди своих друзей.
— Ну, Женя! Ну, всезнайка, говори! Говори же! — Мальчики сгорали от нетерпения и прыгали вокруг Жени. Но Женя не обращала на них, казалось, никакого внимания. Она быстрыми шагами прошла площадку, приблизилась к скамейке под развесистым кленом и произнесла холодно и спокойно, глядя в упор на двух пансионеров, сидевших на скамье с книгами на коленях.
— Гога Владин, и ты, Никс Гортанов, — это сделали вы!
Мальчики вскочили. Книги выпали у них из рук и тяжело плюхнулись на дорожку.
— Как ты смеешь! — запальчиво вскричал Никс. — Как ты смеешь, скверная девчонка!
И он, опустив руки в карманы своих клетчатых панталон, принял самый презрительный и негодующий вид.
— Да, как ты смеешь так оскорблять нас обоих! — выступил вперед и Гога.
Он, видимо, храбрился, но руки у него дрожали и глаза бегали во все стороны, как у пойманного зверька.
— Молчи, ты, лгунишка! — презрительно сказала Женя. — И ты, клетчатая кукла, тоже молчи! — бросила Никсу. — Если у вас нет смелости сознаться, так не лгите, по крайней мере! — И тут же, обернувшись ко всем мальчикам, она вскричала своим звонким, далеко слышным голоском:
— Рыцари! Это сделали они: графчик Николай Гортанов и Георгий Владин. Если вы не верите мне, то должны поверить моей сестре Марусе. Моя сестра никогда не врет, рыцари! Вы знаете это. Пусть она подтвердит вам то, что эти мальчики (тут она презрительно мотнула головою в сторону Никса и Гоги) оказались предателями. А теперь позовите сюда Марусю, — заключила Женя.
Никто, казалось, не посмел ослушаться ее, и в следующую же минуту ее сестра Маруся стояла сконфуженная среди двадцати буйных шалунов, с нетерпением ожидавших от нее показаний.
Маруся была тиха и робка от природы, как овечка.
Она во всем отличалась от своей проказницы сестры. Но у Маруси было одно огромное достоинство: она никогда не лгала.
Не лгала даже в шутку; даже во время игр, которые иногда требовали шуточной лжи, — и то не лгала Маруся.
Как только сестра появилась в саду, Женя бросилась к ней со всех ног навстречу.
— Скажи им, Маруся, что ты видела неделю тому назад и что рассказывала мне вчера утром, — произнесла она, заглядывая ей в лицо.
Маруся покраснела. Ее большие кроткие глаза растерянно вскинулись на сестру.
— Ты хочешь знать еще раз о том, что я видела за изгородью сада? — тихо спросила Маруся.
— Да, да! — нетерпеливым хором вскричали мальчики.
— Это было дней шесть тому назад, — начала своим нежным голосом Маруся, — рано утром. Все мальчики спали, спали также и Женя, и дядя, и Авдотья, и сторожа Мартын и Степаныч, и m-r Шарль, и Карл Карлович, словом — весь пансион. Только я проснулась, потому что мне показалось, что ястреб спускается к цыплятам. Я вышла в сад и увидела двух мальчиков. Они крались осторожно по большой дороге прямо к большому дубу, что стоит на перекрестке двух путей, которые ведут к соседним деревням. Мне показалось это очень странным, что мальчики встали в такой ранний час и крадутся как воры. Зачем было мальчикам в такую пору идти, да еще с такой опаской, по дороге? Я стала смотреть. И что же? Они прошли с четверть версты, а может быть, и больше, и подошли к дубу. Один из них вынул какую-то бумагу из кармана, другой гвозди и молоток. Они прибили листок к дереву и снова тем же крадущимся шагом пошли обратно. Когда они повернули, то я увидела хорошо их лица. Это были графчик Никс и Гога Владин.
Маруся замолчала и обвела круг мальчиков своими честными, правдивыми глазами. Снова наступило молчание. Оно тянулось минуты две, три. Потом Алек Хорвадзе сурово взглянул на обоих маленьких преступников.
— Ну, что же? Вы еще будете уверять, что это сделали не вы? — насмешливо обратился он к Гоге и Никсу.
— Не мы! — протянул маленький франт, приготовляясь огласить пансионский сад изрядным ревом.
— А ты что ответишь, Георгий Владин? — обратился к его приятелю Алек.
Гога окинул толпу мальчиков недобрым взором. Он побледнел немного. Губы его дрогнули. С коротким злым смехом, глядя куда-то в сторону, Гога проговорил:
— Ну да! Это сделал я! Так что же из этого?
— Как, что такое? Что ты сказал? — так и посыпались на Гогу со всех сторон вопросы.
— Я сделал это! — еще более сердито произнес Гога и гордым, надменным взором окинул толпившихся вокруг него пансионеров. — Я написал бумажку и прибил ее. И научил Никса помочь мне в этом. Все я, один я! Потому что я ненавижу вашего мужичонка, которому не может быть места среди нас. Здесь воспитываются граф Никс Гортанов и я, Георгий Владин, и вдруг, рядом с нами, сын каких-то мужиков! Да, мне неприятно, противно это! Я не хочу сидеть рядом с мужиком, спать с ним в одной спальне, учить с ним в классе урок и есть за одним столом. Он серый мужик, пастух, а я благородный мальчик. Да!
Но тут благородный мальчик как-то странно перекувырнулся в воздухе и отлетел в траву сажени на две, по крайней мере. Это Алек Хорвадзе схватил его за плечи, и, прежде чем Гога успел опомниться, он лежал уже врастяжку на мягком газоне подле самого края дорожки. Алек стоял над ним с горящими глазами и с взволнованным от гнева лицом.
— Рыцари! — ронял он дрожащим голосом. — Эти глупые мальчишки не достойны нашей дружбы. Они не рыцари больше. Мы все будем сторониться их с этого дня! Слышите ли? Все! Не сметь разговаривать с ними, играть и подавать им руку! Идем сейчас же к директору и расскажем ему все. И еще скажем, что лучше не ехать на пикник, если надо брать с собою этих глупых, негодных, бесчестных мальчишек. Они предатели, и мы не должны иметь с ними ничего общего с этого дня. Так ли? Хорошо ли вы поняли меня, рыцари?
— Поняли, Алек!
— И исполните все, что я сказал?
— Исполним все до единого слова.
— А теперь марш к директору. Мы должны ему рассказать все, — снова скомандовал Алек.
— Мы должны рассказать ему все! — эхом откликнулись двадцать мальчиков и покорно последовали послушной толпою за Алеком.
За ними поспешили Маруся и Женя. Никс и Гога остались одни.
— А все-таки дело сделано, — произнес Гога, — и дядя этого глупого мужичонка будет знать, где искать своего сбежавшего Миколку.
— Да, ты удивительно умный, Гога, так все хорошо придумал! — восторженно произнес Никс. — Только вот пикника жалко! Макака ни за что не согласится нас взять с собой, когда узнает про все, — печально добавил через минуту маленький графчик.
— Велика важность пикник! Совсем это не весело — ходить по скучному лесу и натирать себе ноги о сучья! — презрительно фыркнул его приятель.
— И быть изъеденными комарами в конце концов, — мигом согласился с ним графчик.
— И еще, чего доброго, попасть на ужин волкам! — заключил торжествующе Гога.
— Конечно! Конечно! — подтвердил Никс.
Но говоря это, оба мальчика кривили душой. Им было ужасно досадно лишиться удовольствия. К тому же они боялись директора, который, как они предчувствовали, не похвалит их за гадкий поступок.
