Валерий Воскобойников - Утренние прогулки
Он так все мне рассказывал про своего отца, а я до самого магазина молчал и только слушал.
— Ты своего тоже ненавидишь? — спросил он. — Мы им все отомстим, они еще пожалеют.
Он конечно хотел от меня услышать, что я тоже буду теперь своему папе мстить. И хоть он меня только что спас, и за это надо было ему сказать что-нибудь приятное, я все-таки не сказал ничего про папу.
У магазина он остановился.
— Если что, ты меня только крикни — и я сразу тут.
В пятницу мне позвонил Федор Матвеевич. Я его сразу узнал по голосу.
— Что дома сидишь? — спросил он.
— Да так.
— А мама — тоже дома?
— Мама работает — экзамены принимает.
— Собирайся в лес за грибами. Хочешь?
— Хочу.
— Ну вот. Спроси у мамы и собирайся. Сапоги готовь, корзину. А я за тобой вечером заеду. Я с работы звоню.
Пришла мама и стала меня готовить.
Я померил ее резиновые сапоги, они были мне почти как раз, если с шерстяным носком.
Мама отдала мне свой складной нож в специальных кожаных ножнах. В ноже были вилка, ложка, лезвия, штопор и открывалка консервов. Корзина тоже у нас была.
И мы стали ждать Федора Матвеевича.
— Отпускаете, Маша? — спросил он. — А то поехали вместе.
— Я бы с удовольствием, — сказала мама, — только экзамены.
Мы попили чаю на дорогу и вышли из дома. Мама нас проводила до электрички.
У Федора Матвеевича за спиной была огромная корзина.
* * *Пока мы ехали в электричке, солнце стало уже закатываться. Оно освещало сосны, и сосны стояли неподвижные и прозрачные.
От станции мы пошли по улице к дому, где жил знакомый Федора Матвеевича.
Знакомый сидел на скамейке у заборчика.
— В гости пустите? — спросил Федор Матвеевич.
— А я давно уж вас ожидаю, — обрадовался знакомый. — Грибы завтра будут. Вчера дочка набрала два кузова за большой поляной. А это кто с тобой — племянник?
— Это Коля, сын одного товарища, — ответил Федор Матвеевич.
А я удивился, потому что с папой они были почти не знакомы. Один раз дошли до лагеря, так и не узнав друг друга. Может быть, он маму назвал товарищем?
Знакомый повел нас в сад. Там росли яблони с огромными краснобокими яблоками. Каждая ветка опиралась на подпорку.
— Выбирайте, — сказал он нам.
А потом сам сорвал нам по три самых больших яблока и самых красных.
После этого мы попили молока с хлебом. Такую пищу я очень любил.
— На сеновале спал когда-нибудь? — спросил меня Федор Матвеевич.
— Нет.
— Сейчас будем.
Мы полезли вместе со знакомым на второй этаж по узкой лестнице. И там оказался сеновал.
С боков была крыша, в одной стене — маленькое окно, а почти весь пол застлан сеном. Сена было мне по колено и выше. Знакомый расстелил на сене палатку и принес еще разные одеяла, чтобы укрываться.
— Завтра мы уйдем с рассветом, будить вас не будем, — сказал Федор Матвеевич.
— А проспите, так моя хозяйка вас разбудит, она встает к корове в пять утра.
* * *Ночью я проснулся и стал думать о папе.
Я вдруг представил, что папа мой тоже тут близко спит на сене. А завтра мы втроем пойдем в лес. И как будет весело.
— Ты об отце думаешь? — спросил вдруг Федор Матвеевич откуда-то из темноты.
А я даже не удивился, что он тоже не спит и догадался, о чем я думал.
— Ты о нем плохо не думай.
— А я не думаю, — сказал я.
— Я так гляжу на тебя, а про себя мечтаю: мне бы такого сына, как ты, вот я бы стал счастливым! Я, знаешь, с молодости, еще когда жил в рабочем общежитии, мечтал о сыне. Да все как-то не получалось у меня с семьей. Всем везло, а мне — нет.
Надо мной летал комар. Он то улетал, то снова был где-то рядом и громко пикировал на меня. Я подстерег, когда он сел мне на лоб, и прихлопнул его.
— Коля, если тебе холодно, бери еще одеяло, — сказал из темноты Федор Матвеевич.
— Не холодно. Это я комара убил.
— Тогда спи дальше.
И я стал спать дальше…
Мы вышли совсем рано — я так, наверно, и не вставал никогда.
В воздухе висел туман, и солнце было прохладное, оно едва выглядывало из-за края земли. А вся трава — в росе.
Мы прошли немного по улице, и сразу начался лес.
Около леса нас обогнали пять человек с корзинами.
— Наши грибы нас дождутся, — успокоил Федор Матвеевич.
Я еще со вчерашнего вечера переживал, потому что не умел собирать грибы. Знал, что они растут на земле в лесу, на картинках конечно видел. А какие — хорошие, какие — поганки, забыл. Только мухоморы помнил.
У первой же густой низкой елки Федор Матвеевич нагнулся, отодвинул ветки и достал нож.
— Я всегда под этой елкой срезаю подосиновички. Смотри, какой хороший.
Я быстрей посмотрел, как он выглядит — подосиновик.
Мы вошли в лес и пошагали по широкой тропе.
Потом мы сошли с тропы и пошли между соснами.
— Тебе не обязательно рядом со мной идти, — сказал Федор Матвеевич, — если хочешь, то можешь идти в сторонке, только чтобы мы все время друг друга видели и слышали.
И я сразу же нашел много грибов. Желтые, невысокие — они росли вокруг меня большими кучами.
— Я грибы нашел! — крикнул я.
— Какие?
— Желтые!
— Это интересно, — сказал Федор Матвеевич и подошел. — Лисички. Очень вкусные грибы, особенно для жаренья. Срезай их в корзину. Повезло тебе.
Я срезал их и радовался, что вот, мы еще не успели войти в лес, а я набрал уже столько грибов.
Потом Федор Матвеевич показал мне подберезовик, сыроежку и белый.
Я тоже нашел скоро один белый.
Потом мы сидели на поваленной от ветра березе и завтракали вчерашними бутербродами вместе с яблоками, которые сорвал нам знакомый в своем саду. У моего яблока даже листья не завяли. И я их положил в корзину под грибы.
Мы еще долго ходили по лесу, и внезапно начало темнеть. Приползли темные тяжелые тучи и закрыли небо. Где-то в стороне загрохотал гром.
— Попались мы с тобой, — сказал Федор Матвеевич, — не промокнуть бы нам.
И только он это сказал, как я увидел, что к нам приближается дождь.
Из-за тучи пробилось солнце, осветило сосны и воздух, а в этом солнце блестел и мчался в нашу сторону дождь. Вот он уже рядом — бьет по соседнему дереву. Вот уже по корням нашей ели. И вот ударил по нам тяжелыми, крупными каплями.
Сначала нас не очень мочило, но потом капли стали проникать и к нам.
Тут солнце опять скрылось, стало совсем темно, налетел ветер, все деревья зашумели, заволновались, и вдруг ярко блеснула молния, и в ту же секунду гром грохнул так, что я вздрогнул.
— Это уже плохо, — сказал Федор Матвеевич. — Дерево у нас не самое высокое, молния в нас не ударит, но все равно под деревом в грозу стоять не стоит. А выйдем — так и вовсе промокнем.
Лес кругом был темный и страшный, только молнии его освещали насквозь, и гром взрывался рядом с нами.
— Ты не бойся, Коля, — успокаивал Федор Матвеевич, — это даже интересно: посмотреть грозу в лесу.
А меня все время мучила глупая мысль: вдруг Федор Матвеевич сейчас исчезнет, и я останусь один. Я даже оглядываться стал на него и думал одно и тоже: «Лишь бы он не исчез, лишь бы со мной остался».
Небо было по-прежнему черным от туч, а мы промокли уже насквозь.
— Пошли-ка из леса, нечего нам тут больше делать, — сказал Федор Матвеевич.
И мы пошли к тропе прямо под дождем. А в сапогах моих хлюпала вода — натекла с одежды и волос.
Но я не замерз, а наоборот — развеселился. Я теперь не боялся ни молнии, ни грома. И ничего я уже не боялся. И я даже запел. А Федор Матвеевич стал мне подпевать.
Мы шагали прямо по лесу, потом нашли нашу тропу, и тут гроза кончилась. Тучи сразу ушли, и снова жарко засветило солнце.
Федор Матвеевич снял с меня свитер, брюки и все выжал. Из сапог вылилось по кастрюле воды.
Мы понесли сапоги в руках, а сами пошли босиком. Лужи были теплые, и по ним было приятно идти. А от нашей мокрой одежды поднимался пар. Вокруг Федора Матвеевича была туча пара, и вокруг меня тоже.
* * *Пока мы дошли до первых домов, успели почти совсем высохнуть.
— Знаешь что, — предложил Федор Матвеевич, — сейчас как раз пойдет электричка, пошли сразу на станцию. А знакомого я увижу в понедельник на работе.
В электричке я заснул и проспал всю дорогу.
— Давай-ка твою корзину, — сказал Федор Матвеевич, когда мы вышли из поезда, — а около дома ты возьмешь ее снова.
— Прибыли грибники! — обрадовалась мама, когда мы вошли в квартиру.
— Мы в грозу попали, — сказал я.
— В какую грозу? — удивилась мама. — У нас грозы не было, у нас весь день стояла жара.
— Забирайте своего сына с богатой добычей, а я поехал к птичкам, — сказал Федор Матвеевич.
— А чаю? Я пирожных напекла.
