Анатолий Алексин - Необычайные похождения Севы Котлова
— Как зовут твоего отца?
— Моего папу? А что?
— Как зовут твоего отца, я спрашиваю?!
— Сигизмундом Ивановичем…
— Все! Есть! Попался! Значит, ты — Толя Сигизмундович Буланчиков?! Попался!
— Кто? Мой папа?
— Не выкручивайся! Оставь своего папу Сигизмунда! Все ясно: он составляет вторую букву! Значит, ты и есть: «ТСБ»?
Ха-ха-ха! Все ясно!..
Толя слегка побледнел, глаза у него сделались круглыми, и он зашептал:
— Успокойся, Севочка… Ну хорошо, хорошо… Допустим, что я попался! Что я этот самый «БСТ»…
— Не «БСТ», а «ТСБ»!
— Ну пусть «ТСБ»… Допустим… Только не волнуйся, пожалуйста…
— Что ты меня успокаиваешь? Попался?!
— Ну, допустим… Только не волнуйся!
— Ага, сознался! Сам сознался! Значит, это ты подкладывал ко мне в парту ежа. А потом еще насмехался? И записки всякие!..
— Ну, допустим. Допустим, что я действительно… так сказать, подкладывал… И ежа, и носорога, и кого хочешь! Только успокойся, успокойся, Севочка. Успокойся, Котелок!
— Не успокоюсь!
— Тогда пойдем с тобой вниз. На минутку… Там, знаешь, на первом этаже есть такой маленький и очень уютный кабинетик. И там такая милая-милая женщина, в таком белом-белом халате. Наш доктор… И она…
— Сам иди к доктору! И еще куда-нибудь подальше! — крикнул я и побежал в класс, потому что уже зазвенел первый звонок.
Толя вошел в класс вместе с учителем истории. Историк, очень строгий и никогда не улыбающийся, вдруг как-то жалостливо посмотрел на меня и сказал:
— Котлов, может быть, ты хочешь пойти домой? Может быть, ты переутомился?
Переутомился! Это слово и на перемене все шепотом повторяли за моей спиной.
А наша умная и сознательная Наташа Мазурина упрекала Тольку Буланчикова:
— Мы сами виноваты. И, в первую очередь, ты как председатель совета отряда.
Ты не проявил чуткости… Навалились на него всем классом: «Давай нам гениальные идеи! Котелок придумает! Сева подскажет!..» Вот он и не выдержал…
Все в этот день смотрели на меня очень сочувственно, перешептывались за моей спиной. Все предлагали проводить меня на первый этаж, к милой женщине в белом халате. Я один (Витька, как нарочно, заболел вирусным гриппом) пытался объяснить всему классу, что я вовсе не переутомился, что мне не от чего было переутомляться, пытался рассказать ребятам про историю с «ТСБ», и с ежиком Нигилистом, и с полевым биноклем, который неизвестно кто прислал мне и неизвестно кто унес из моей парты… Но ребята не дослушивали до конца, с жалостью смотрели на меня и тут же, как-то очень быстро со всем соглашаясь, кивали головами.
— Да, да… Мы понимаем, мы верим… Ты прав, Севочка. Только не волнуйся, пожалуйста. Только успокойся. Хочешь, мы проводим тебя домой, к маме?
— Сами идите домой! Я совершенно здоров!..
Когда я в десятый или в двадцатый раз выкрикнул это, то услышал, как Наташа Мазурина тихо и грустно сказала за моей спиной:
— Первый признак! Все безумные считают, что они абсолютно здоровы. Надо принимать меры, ребята! И действовать быстро, по-пионерски!..
Я не дал им действовать «по-пионерски» — я вырвался и удрал домой. «Завтра вот покажу им все записки, в правом угол-ке которых стоят прямые печатные буквы „ТСБ“, тогда узнают, кто из нас сумасшедший, а кто нормальный!»
22 декабря
Наша соседка, Виктория Владимировна, очень любит читать книжки про сыщиков и про всякие страшные приключения. Книги эти — почти всегда старые, какие-то пожелтевшие и состоят из отдельных листочков. Виктория Владимировна читает их всюду: и у себя в комнате, и на кухне, над газовой плитой, когда обед варит, и даже в ванной комнате, когда моется. Муж ее, агроном Клячин, часто кричит ей из коридора:
— Вика, не смей читать в ванне: ты получишь разрыв сердца!
— Да, я когда-нибудь получу разрыв сердца, — говорит паша соседка, — но не от горячей воды, а от этих острых, захватывающих сюжетов! Мне ведь, поверьте, кажется, что я сама общаюсь с разными Шерлоками Холмсами, беседую с ними и даже пью их горячий грог! Умели же раньше писать!..
Я не очень-то верил, что Виктория Владимировна хочет общаться с сыщиками, потому что она ужасная трусиха. Все эти старые романы до того запугали ее, что она вздрагивает от каждого шороха на кухне и сразу хватается за сердце.
А по ночам запирает свою дверь сразу на три крючка.
Недавно Виктория Владимировна распустила по всей квартире слух, что на чердаке, который находится прямо над ее комнатой, «происходит что-то непонятное».
— Там кто-то орудует! — заявила Виктория Владимировна. — Каждую ночь я слышу вздохи и крики о помощи.
— Почему же вы не бежите на помощь-то? — удивилась старушка тетя Паша.
— Меня не пускает муж. Он удерживает меня. А то бы я…
— Сам тогда пусть оденется да и сходит наверх. Или хоть в милицию позвонит, — не унималась тетя Паша.
В общем, Виктория Владимировна в конце концов добилась того, что все наши соседки перестали развешивать белье на чердаке. А одна соседка, у которой там стоит бочонок с кислой капустой, даже сказала:
— Пусть сгниет моя капуста! Не пойду я туда, раз там кто-то орудует!
Я посмеивался над нашими соседками… Но посмеивался только до сегодняшнего дня. А сегодня, ровно в 3 часа 20 минут, мне стало не до смеха.
Я получил по почте заказное письмо. Адрес и само письмо были опять напечатаны на пишущей машинке. И на той же самой! Уж теперь я отличу этот шрифт из тысячи. Буква "Л" бледно получается. В записке было вот что: «Как только стемнеет, поднимись на чердак. Приходи туда один. Доберись до самого дальнего левого угла, и там, под бочонком с капустой, лежит для тебя очень важное письмо. В нем — раскрытие всех тайн! ТСБ».
Не знаю уж, как это получилось, но только я сразу отправился на кухню и стал расспрашивать Викторию Владимировну о нашем чердаке и о том, какие оттуда по ночам доносятся звуки. Соседка страшно обрадовалась и начала рассказывать мне про таинственный чердак: и про всякие шорохи и о криках тоже. Оказывается, сегодня ночью она видела, как с чердака спустили сразу несколько веревок. Эти веревки даже задели ее подоконник и чуть было но свалили вниз банку с маслом, которая стояла за окном.
«Ободренный» этим рассказом, я вернулся в комнату. Мне показалось, что из окон сильно дует и что вообще в комнате как-то прохладно. Я плотно закрыл форточку и проверил отопление — трубы были не горячие, а прямо-таки раскаленные. Тогда я с возмущением подумал: «Неужели мне страшно? Нет, я не трус! Я не похож на Викторию Владимировну! Но кто же все-таки мог спустить с чердака веревки? И зачем?» Я вспомнил, что жестокие восточные цари иногда сбрасывали по ночам свои жертвы из окон башен прямо вниз, в бушующие потоки. А может быть, эти самые… Ну, которые орудуют на чердаке, спускают свои жертвы вниз на веревках? При помощи какой-нибудь лебедки? Техника ведь с тех пор, когда жили жестокие восточные цари, очень сильно шагнула вперед.
Я уже десять раз перечитал записку, подписанную все теми же тремя непонятными буквами. Я выучил ее всю наизусть! «А может, захватить с собой Витика-Нытика? — думал я. — У них ведь там, на нижних этажах, не слышно, как на чердаке „кто-то орудует“, он ничего про это не знает — и но будет бояться». Но захватывать с собой Нытика было никак нельзя — ведь в записке было ясно напечатано: «Приходи туда один». Да я к тому же вспомнил, что Нытика угораздило заболеть вирусным гриппом.
"А вообще, может, не ходить на чердак? — подумал я. Но тут же спохватился:
— Нет, нельзя! Ведь если этот «ТСБ» добрался уже и до Степана Петровича, он обязательно сообщит ему, что я струсил, и тогда Степан Петрович снова будет презирать меня. И еще сильней, чем из-за этой горластой немецкой овчарки!" Зимой рано темнеет. Уже в пять часов в окнах домов зажглись огни. А я нарочно не зажигал свет, чтобы убедить себя, что вечер еще не начался. Я все тянул, тянул… Но без конца тянуть было невозможно: скоро должна была прийти с работы мама. А я еще не сделал никаких уроков: все о чердаке думал. Ну, а если мама узнает, что я не прикасался к урокам, она меня не то что на чердак — ив коридор-то не выпустит. В общем, надо было решиться…
И я решился!
Я вышел через кухню на черный ход. Дверь я на всякий случай оставил приоткрытой: если что-нибудь случится, буду кричать — и пусть бегут на помощь!
На чердак вела узкая винтовая лестница. Я стал медленно подниматься по ней.
Все время я натыкался на какие-то старые ведра, которые со страшным грохотом скатывались вниз, и на какие-то разбитые горшки, и на доски. Один раз я чуть было не вскрикнул: прямо под ногой у меня было что-то мягкое и, как мне показалось, теплое, живое… Я потрогал это «мягкое» рукой, и оказалось, что это я наступил на рукав от старой телогрейки. Как здесь оказался этот рукав? Может быть, это все, что осталось от смельчака, который дерзнул подняться на чердак до меня? Еще через минуту я с ужасом наткнулся на чей-то сапог. Все ясно: и это остатки того же смелого безумца!..
