Оскар Хавкин - Моя Чалдонка
— Ты? — протяжно, почти испуганно сказал Володя.
Узенькие Димины глаза хитро блеснули.
— Ты один? — коротко спросил он.
— Один! — все так же удивленно-протяжно ответил Володя. — А что?
— Ничего! Нужен мне ты.
«Так, — думал Володя, — значит, рассчитаться пришел, за собрание, за Тамару. Тогда уж лучше во дворе или на Урюм уйти. Тоже время выбрал — перед уроками!»
— Сейчас выйду, — сказал Володя. — Или, может, зайдешь?
«Вот дурак, чего же я домой его зову?»
Дима прошел за ним в кабинет, с небрежным, но острым любопытством оглядел кадки с цветами, горшочки, ящички, пружинный барометр и термометр, висевшие на стенке, книги, ярусами расставленные на полках.
Дима раньше не бывал у Володи. Огромный, изогнутый, как речной кривун, стол со множеством ящиков, волнистые, из упругого желтого шелка шторы на окнах, пестрота книжных обложек — все в этой комнате казалось Диме непривычным и опасно-привлекательным. Все вещи, что находились в комнате, были как-то холодно отдалены от Димы, но близки и родственны друг другу. И от всего веяло непонятным, чужим, но, вероятно, очень хорошим устройствам жизни. Дима вспомнил грязный стол с изодранной клеенкой, ведра в углу, посеревшие лохмотья прошлогодней побелки на стенах…
Володя стоял против него, следя за каждым движением гостя, за выражением его покрытого царапинами и ссадинами лица.
— Ты чем занимаешься-то? — отрывисто спросил Дима.
— Да так… вот сидел… — неопределенно ответил Володя.
Дима вдруг выдернул из-под мышки картуз:
— Вот, тебе принес.
Картуз был доверху наполнен маленькими лесными яблочками-дичками. Они мягко щетинили длинные, тонкие, красиво изогнутые стебельки. Вот что! Так он не драться пришел!
— Спасибо. Да ты садись.
Володя сел в отцовское кресло, Дима, все оглядывая комнату, — рядом на стул. Картуз, как блюдо, он поставил на стол.
Дима взял в руки стопку тетрадей:
— Гляди-ка, сколько у тебя еще!
Он не заметил, как закусил туфу Володя, глядя на руки, перебиравшие тетради.
— В прошлом году папа много купил, — сказал дрожащим голосом Володя. — Было больше — ты же знаешь: я ребятам роздал…
— Знаю. Ты, видать, не жадный, — одобрительно сказал Дима. — Я сначала думал, ты вроде Бобылихи.
Дима положил тетради на место, и Володино лицо сразу просветлело. «Прибрать бы сразу их, — думал он, — да ведь неловко».
— Хочешь, возьми две, — предложил он Диме.
— Нет, — ответил тот, — мне они ни к чему… Ешь дички-то, — предложил он, в свою очередь, и ухмыльнулся. — Не во что было — пришлось в отцовскую фуражку нагрести.
Плоды были упругие, зеркально-скользкие. Володя прикусил один — кислый-кислый и вязкий, как черемуха, много не съешь!
— Мариновать их надо. Попроси свою тетю Веру — сделает. Я еще принесу. Я такую падушку за разъездом знаю, там эти дички густо-густо растут. Целый сад.
Говоря все это, Дима смотрел Володе прямо в глаза, и рыжеватые ресницы придавали его взгляду выражение дерзкого, изучающего любопытства.
— Ты думаешь, я на тебя разозлился за Тамарку? И за собрание? Мне на Тамарку наплевать. Она задавала и гусыня.
— Это конечно, — согласился Володя, — важничает она, красавицей себя воображает. Прошлый год все конфеты в школу таскала. Только не бить же за это! И все-таки девчонка.
Он вспомнил, как ласково поглядывала на него Тамара, когда играли в фантики и когда рисовали; ни разу она не крикнула и не закапризничала. И бумагу сама предложила.
— Нет, Дима, — добавил Володя, — с ней по-хорошему надо!
Но Дима словно пропустил Володины слова мимо ушей.
— А здорово ты на меня тогда напустился, — ухмыльнулся Дима. — Меня даже семиклассники боятся. Я отчаянный. Меня мать лупит, а мне хоть бы что — ж уступлю. Я никому не уступлю! А ты не забоялся.
— А я тоже не люблю уступать, — ответил Володя.
Ему льстило, что Голован так дружески-откровенно разговаривает с ним, и, проникаясь к Диме доверием, он сказал:
— Хочешь, покажу что-то?
— Давай, — согласился Дима, — показывай.
Володя мигом слетал в свою комнату и вернулся с большой коробкой из серого гофрированного картона. Он поставил ее на пол и раскрыл. В ней лежали куски жести, болты, гайки, всякие железины; в металлической коробке из-под зубного порошка были гвозди разных размеров — от сапожных до плотничьих.
— Зачем насбирал железяк? — удивился Дима. — Что строить-то хочешь?
— Модель хочу построить, — сказал Володя, — драгу. И чтобы двигалась. Самое трудное — мотор.
Дима почесал свою кудлатую голову.
— Драга… подумаешь делов! — разочарованно сказал он. — Самолет бы сделал или танк.
— Чудак, она же на воде будет держаться. Надо только рассчитать все правильно. Сеня сам обещал помочь. Вон сколько надавал деталей.
— Он теперь что — вожатый у вас? — небрежно спросил Дима.
— Да. У Тони же совсем нет времени. Я раньше думал, что Чугунок такой… ну, просто веселый, баянист. А он, — Володя взмахнул рукой с зажатой в ней гайкой, — а он говорит: «Драга — это корабль, путешествия, приключения, опасности, это «Полный вперед!», это ветер в лицо, это — открытие мира. Драгер — это «Колумб золотых россыпей…» И еще что-то.
Володя, вспоминая, наморщил лоб, и русый ежик волос сдвинулся к бровям.
— Забыл… Интересно рассказывает! Жаль, тебя не было! — И он неожиданно добавил: — Ты бы, Дима, в пионеры подавал. Чугунок на баяне будет учить, фотографировать научит…
Димино лицо приняло скучающе-презрительное выражение:
— В игрушечки играть!
— Ну, уж в игрушечки!
— Конечно. Вот бы на фронте сейчас… Я ведь из малокалиберки, из берданки могу. Из автомата научился бы. Помнишь, прошлой зимой, когда Алексей Яковлевич нас в сопки увел? Ты был тогда с Еремой, а из нашего, ну, из шестого «А», я был и Костя Заморский. И Тоня еще с нами была.
— Как же, за Ерничной, в сосняке, на берлогу напоролись. Ты испугался?
— А то! Помню, дрожь меня ударила, когда он на дыбы поднялся. Попаду или промахнусь?.. Алексей Яковлевич сказал, что я медведя добил.
— Не только ты стрелял! — Володя бросил гайку в коробку.
— Ну и ты, ничего не говорю, а прикончил я! — Он помолчал. — А что, если бы на фронте мы с тобой… промахнулись бы?
Он словно ожидал, что Володя что-то скажет, а Володя быстро взглянул на тетради, лежавшие на столе, и стал бережно укладывать в коробку свои железки.
— А эту что не кладешь? — спросил Дима. Стальной брус был уже у него в руках. — Тяжелый!
— Это магнит.
— А-а!
— Он знаешь какой! Вот здесь, на краю, положишь, а там, в коробке, перья прыгают.
— А кочерга из кухни не прибегала?
Дима опустил рыжеватые ресницы, и что за ними — насмешка ли, серьезное ли, — не разглядеть.
Володя выхватил у него из рук брусок и придавил им стопку тетрадей.
— Не пойму еще, Володя, что это ты с девчонкой дружишь, — вдруг сказал Дима, поглядывая на брусок.
— С Ниной? Я ей помогаю, — ответил Володя. — Ей трудно.
— Это конечно… — Дима отвел глаза в сторону. Только вот… лучше с мальчишкой дружить… Хочешь я тебе про настоящее дело расскажу? — вдруг выпалил он.
Они снова сели на пол возле коробки. Дима вытянул из кармана брюк сшитую из каких-то старых счетов тетрадку, на первом листе которой было написано: «Тетрадь Вадима Петровича Пуртова, ученика 6 класса Чалдонской неполной средней школы». Шестерка была перечеркнута карандашом, а сверху надписана пятерка.
— Это что, стихи? — простодушно спросил Володя.
— Стихи? — оскорбился Дима. — За кого меня считаешь!
Он стал перелистывать странички, на которых поперек карандашных полустертых цифр шли свежие чернильные строчки.
— Про Саню прочитаю — сына начальника житомирской электростанции. Его незнакомец в лесу про нефтебазу и депо выспрашивал, а он его к постовому милиционеру привел. Это еще что! Вот, погоди, найду про Васю Чурило, который немецкие танкетки обнаружил. Их колхозники бутылками с бензином забросали… А это про пионеров из города Эн…
Дима не стал читать, но, все разгораясь и разгораясь, рассказывал своими словами:
— Они заметили, как над лесом самолет кружился. Потом самолет — ж-ж-ж — и в облака. Ну, прошло сколько-то времени, пошли они в лес и встречают в лесу — кого, думаешь? — парашютистов, четырех голубчиков. «Скажить, пожалуйста, какой торога фидет фаш корот?»
Дима даже встал, прошелся по кабинету.
— Ох, здорово у тебя получается! — с восхищением сказал Володя. — Так они и говорили?
— А как же! Ну, а пионеры не дураки, перемигнулись и говорят гадам: «Пожалуйста, будьте любезны той дорожкой…» И аккуратно заслали в другую сторону, а сами рысью в красноармейскую часть. Поймали голубчиков!
— Так и написано? — прервал Володя, ловивший каждое Димино слово.
