Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак
Наконец она решилась и позвала братишку:
— Толя, дорогой, сделай, что я попрошу.
— А чего ты хочешь?
— Ты слышал, тетю Олю арестовали. Нужно позвать одного парня. Он знает, кто может помочь ей. Пойдешь, а, Толя?
— Конечно, пойду.
— Тогда бери эту записку и иди к Виноградовым. Он у них живет. Спроси Володю Янченко. А как выйдет он к тебе, отдашь эту записку, понял?
— Понял.
— Тогда одевайся и иди.
Толя застал Янченко дома. Володя не спрашивал, чей он и кто передал записку. Развернул, молча прочитал ее раз, потом другой.
«Володя, дорогой, — писала девушка, — прости, что не пришла к тебе в условленное время. Почему — объясню потом. А сейчас, если можешь, выходи. Жду тебя около почты, там, где мы всегда встречаемся. И очень жду… Нина».
Они никогда не встречались около почты и сегодня не договаривались о встрече. Янченко сразу понял, почему вызывает его Нина.
— Хорошо, — кивнул он Толе, — скажи, что я буду.
Подходя к почте, Володя еще издали увидел, что Нина взволнована.
— Ты слышал, — бросилась она к нему, — Ольга Осиповна…
— Слышал.
— Что же теперь будет?
— Не знаю. Пока еще ничего нельзя сказать.
— Ее заподозрили…
— Возможно, так. Беда еще в том… — Володя на мгновение замолчал, словно подыскивая слова, — в том… что побег удался только наполовину.
— Не понимаю, как это — наполовину?
— Девушки выбрались из госпиталя и бежали. А командир не успел. Застрял где-то. А где, никто не знает.
— И что же вы собираетесь делать?
— Ждать по крайней мере до завтра.
— А что даст ожидание? Если немцы заподозрили тетю Олю в организации побега, завтра же могут ее расстрелять.
— Ну нет. Я думаю, что они захотят прежде всего узнать, куда девался командир.
— Не верю я в это! — чуть не плача воскликнула Нина. — Разве с теми коммунистами, которых арестовали зимой, возились? Вывели в лес и расстреляли. Володя, нужно немедленно уведомить партизан. Пусть придумают, как освободить тетю Олю. Она не жалела себя, столько сделала для освобождения их товарищей.
— Партизаны сейчас далеко отсюда…
— А тот, что был в госпитале, разве не из партизанского отряда?
— Из отряда. Но не близкого. Прибыл сюда с каким-то заданием и попал в засаду.
Нина помолчала.
— Бедная тетя Оля, что с нею будет?
— Дела ее, конечно, неважные, — хмуро ответил Володя, — И все-таки, мне все-таки кажется, что есть надежда, что немцы не знают, кто помог партизанам бежать.
— Почему ты так думаешь?
— Да хотя бы потому, что арестованы не только те, что работали в госпитале. Схватили Володю Кухаренко, некоторых других членов партии, оставшихся в городе.
Нина остановилась и, сжав губы, взглянула на Володю.
— Но ведь это… Это повторяется то же, что было зимой! Чего же мы ждем? Надо не ждать, а действовать.
— Я тоже так думаю, но мы с тобой не одни, Нина. Есть товарищи старше нас. Они лучше знают, как быть, и скажут, что нам делать. А может быть, и без нас сделают то, что нужно.
III
Приближалось что-то страшное, неотвратимое. Не успела Нина оправиться от потрясения после ареста Ольги Осиповны, Маруси Рассоловой, работавшей вместе с ней в госпитале, и других коммунистов, оставшихся в оккупированном Щорсе и состоявших на учете в городской управе, как по городу разнеслись слухи об аресте родителей Ольги Осиповны.
Девушка не сомневалась больше, что Ольгу Осиповну допрашивают, а родители понадобились для того, чтобы запугать ее, повлиять на нее угрозой расстрела родственников, если она не сознается. Да, тяжкие испытания выпали на долю ее милой тети Оли, доброго друга и помощника семьи, товарища по борьбе. Только вспомнит о ней Нина — начинают душить слезы…
И надо горе свое прятать поглубже, чтобы никто не видел ее печальной. Пойдут расспросы и догадки, начнут шептаться…
Да и работать надо. В клубе каждый день репетиция. Ах, как ненавистны стали сейчас и репетиции, и танцы, и песни! Но что поделаешь? Да и дело того требует, и семья кое-как существует на этот паек. И помощи ждать неоткуда. Но главное — не в этом. Главное — это возможность видеть Володю каждый день в клубе, не вызывая ничьих подозрений. Володя — единственный человек, с которым можно разделить свое горе, свои мысли…
Мучительно медленно тянутся часы репетиций. Когда наконец удалось остаться вдвоем, Нина торопливо спросила:
— Что нового?
— Ничего утешительного.
— Плохие вести о тете Оле?
— Нет, не о ней. Дело в том, что немцы обнаружили наш радиопередатчик.
— Радиопередатчик? — испугалась Нина, — Каким образом? Неужели его выдали арестованные?
— Нет. Немцы засекли его, когда передавались партизанам сведения об аресте Ольги Осиповны и других коммунистов. И накрыли…
— Тех, что передавали?
— Да. Их было двое. Но они не дались живыми. Погибли, кинув гранату. Арестовали только Макара Яблунского с женой.
— А при чем тут Макар?
— Радиопередатчик был спрятан на кладбище, а Яблунский там сторожем работал.
— Ах вот оно что!..
Теперь Нина поняла, почему Ольга Осиповна устроила Марию у них на квартире. Ведь сразу за усадьбой Лидии Леопольдовны начиналось кладбище. И там хранилась рация, через которую подпольщики сообщали партизанам о движении поездов по линии Городня — Щорс — Низковка — Бахмач.
— А я ничего не знала об этом… Но как же старик Яблунский? Он знал о радиопередатчике? И про Марию? И о том, кто устроил ее к нам на квартиру? Тетю Олю я знаю. Она и под угрозой смерти ничего не выдаст. А Яблунский? Как поведет он себя на допросах, если обо всем этом знает?..
— Сама понимаешь, что сейчас никто на это не может ответить.
— Что же делать, Володя?
— А что нам остается сейчас делать? Будем ждать.
— Опять ждать? Нет, Володя, надо отсюда уходить. — Нина вдруг вся загорелась. — Проси старших товарищей, чтобы нам разрешили уйти в лес, позвать на помощь партизан. Омерзительны мне сытые морды фашистских гадов на концертах, мечтаю избавиться от тягостной работы в клубе, от вынужденного бездействия. Наберем какого-нибудь старья и двинем в партизанский район — в деревню, будто идем менять вещи на продукты.
Она так ухватилась за эту мысль, такой надеждой засветились ее глаза, что Янченко не смог возразить.
— Хорошо, — сказал он после минутного молчания, — я поговорю. Но как мы объясним свой отъезд начальству в клубе?
— Так и скажем: едем в деревню менять вещи на продукты.
— Тебе, Нина, поверят, у тебя семья. А я одинокий, мне могут не поверить.
— Чернов поверит, — твердо сказала Нина и, немного поколебавшись, добавила: — Ну, а если не поверит, скажешь, что идешь со мной, потому что боишься, как бы меня в дороге не обидели.
— Разве что так, — улыбнулся Володя. — В таком обществе, признаться, я согласен идти хоть на край света.
— На край света не нужно, а к партизанам пойдем. Слышишь, Володя? Сделай так, чтобы мы пошли!
— Постараюсь.
— Да не оттягивай…
Они постояли молча.
— Да, чуть не забыл самое главное, — спохватился Янченко. — Я же хотел сказать тебе, что партизанского командира все-таки удалось вынести из госпиталя.
— Правда? — обрадовалась Нина. — А где же он был? Ты ведь говорил, что в госпитале его нет.
— Прятался под крыльцом. Ольга Осиповна успела подбросить ему туда одеяло. Он пролежал там трое суток, пока улеглась суматоха. А на четвертые сутки ночью его вынесли оттуда наши люди.
Девушка тяжело вздохнула.
— Дорого нам может обойтись его свобода. Но хорошо уже то, что он на свободе. Поправится и снова будет громить фашистов.
IV
С лихорадочным нетерпением ждала теперь Нина встречи с Володей Янченко. Во время репетиций он часто ловил ее вопрошающий взгляд, но молчал. «Значит, нам пока надо оставаться в городе, — думала она, — или Володя просто не смог еще повидать старшего товарища».
В тревожных размышлениях прошли четыре дня. А на пятый жители городка на рассвете услышали винтовочные выстрелы в лесу. В том самом месте, откуда не раз уже слышалась стрельба и где после этого выросла не одна братская могила.
У Сагайдаков еще спали, когда гулкое эхо прокатилось по городу и ударилось в закрытые ставни окон. Нина проснулась, села на постели, прислушалась. Потом вскочила, быстро оделась и вышла в сени. Открыла дверь во двор — и содрогнулась от неожиданно громкой пальбы.
«Неужели это тетю Олю?..» Девушка бросилась в комнату, где спала с маленькими Лидия Леопольдовна.
— Слышите, бабуся? — почти закричала она, хотя хорошо видела, что та не спит и тоже прислушивается.
— Слышу. Снова стреляют в лесу.
