Андрей Жариков - Сказание о суворовцах
— Вот, купил хорошей плёнки для слайдов.
— А я разговаривал с Митей. Ты знаешь, он был мальчиком Нехочу, — серьезно сказал Юра. — Но когда все друзья тоже стали отвечать ему: «Не хочу», он изменился и стал опять послушным.
— Ну, Архипов, дипломат ты… Намёк твой понял. Мне нужно поучиться у Мити? — Зубов встал, прищурив глаза, посмотрел по сторонам. — Хороши видики. Прекрасные слайды получились бы! Идём к нам? Возьму фотоаппарат — и опять сюда.
Юра отказался, сославшись на то, что собирается идти в Музей Ленина.
— Так мы же ходили всем взводом, зачем ещё? — пожал плечами Зубов. — Не хочешь ко мне… Как же, на комсомольском собрании ты сказал, что из меня получится плохой товарищ.
— Я сказал: «Может получиться», — ответил Архипов. — И ты, если захочешь, можешь быть другом.
Зубов молчал, разглядывая коробку с фотоплёнками.
— Послушай, Илья, пойдём со мной в музей? С одного раза я ничего не запомнил. Там тридцать четыре зала, больше двенадцати тысяч экспонатов.
— А говоришь, ничего не запомнил. А я и этого не помню, — признался Зубов. — Только и запомнил в четвёртом зале деревянную коробочку, в которой Ленин перевозил свои рукописи при переезде из Финляндии в Петербург.
— Я тоже помню. Ремешок вместо замочка. Это было в 1906 году. — Юра посмотрел на Илью. — И всё? А книги? Сколько книг? А картина Серова «Ходоки у В. И. Ленина»? И всё же я пойду. Словно с живым Лениным встречаешься. — Помолчав, Юра спросил: — Ну, и что же тебя заинтересовало в той деревянной самодельной коробке? Там есть ещё старый кожаный саквояж, удивительно скромная одежда. Не укладывается в голове: великий, гениальный мыслитель был простым и скромным человеком.
Зубов осторожно снял с лавочки Митю и что-то шепнул ему. Тот убежал по укатанной коричневой дорожке к седовласому пожилому человеку.
— Возвратившись из музея, я отдал братишке свой кожаный «дипломат», который купила мне мать в честь поступления в Суворовское. — Илья положил руку на плечо Юры и продолжал: — Уму непостижимо. У Ленина вместо портфеля какая-то коробочка, а в ней научные труды. У Ленина! — Зубов поднял кверху палец. — А тебя это не трогает?
— Что же мы сидим? — сказал Юра. — Идём. Уже время. Посмотрим ещё.
— Идём. А потом к нам зайдём? — спросил Илья. — Слайды покажу. У меня их уйма…
У входа в Центральный музей В. И. Ленина Юра, сняв головной убор, шепнул Илье:
— Я уже третий раз здесь.
— Я тоже не второй, — ответил Зубов. — А вот так, как мы, первый раз.
В музее, как всегда, много посетителей. Люди разных возрастов. Слышатся приглушённые голоса. Группой с экскурсоводом ходят солдаты. Торжественно и тихо. Подолгу стоят школьники и пожилые люди у стенда, где под стеклом Похвальный лист, выданный Володе Ульянову педагогическим советом за отличное окончание классической гимназии. Здесь же книги, которые любил в юности Ленин. Сочинения Толстого, Добролюбова, Гоголя. В овале большой портрет маленького Володи.
Юра позвал Илью и, указав на исписанные листы рукописи брошюры «К деревенской бедноте», сказал шёпотом:
— Ты посмотри, как работал Владимир Ильич: написал, зачеркнул, указал стрелочкой и снова зачеркнул. Кипение мысли! Я думал, что Ленин всё писал сразу набело. А он так трудился…
— Я тоже так думал. Напишу, например, сочинение и не исправляю, не переписываю. Мне казалось, что исправляют только малоспособные люди. Умные сразу пишут начисто.
Суворовцы подолгу рассматривали листы рукописи книги «Что делать?», удивлялись, как много раз книга издана у нас в стране и за рубежом. Останавливаясь у фотографии Владимира Ильича, Зубов восторгался:
— Смотри, это же подлинник. Уж тут всё как было. Правда, качество слабое. Вот если бы современным фотоаппаратом…
— Картины сильные, — сказал Юра. — Особенно, где Владимир Ильич выступает на митинге рабочих Путиловского завода в 1917 году. Сильная картина!
Когда смотрели на втором этаже в кинозале документальные кинокадры о Владимире Ильиче, Зубов толкнул Архипова:
— Не верится, что мы видим живого Ленина… Жаль, что мало снимали его.
Здесь же на втором этаже, возле красноармейского обмундирования, подаренного Ленину 195-м Ейским полком, Зубов сказал:
— Если бы Владимир Ильич дожил до наших дней, суворовцы тоже подарили бы ему своё обмундирование…
Юрий улыбнулся. Ответил не сразу. Думал, как сказать, чтобы не обидеть Илью, чтобы он понял: не в этом главное.
— Наш подарок один — безупречная служба Родине.
— Это верно, — согласился Зубов. — Только я спохватился, когда стал как тот мальчик Нехочу. А теперь я умоляю поверить мне, всем говорю: «Хочу!» А мне отвечают: «Не хочу!» — Он вздохнул. — Только никому ни слова: знаешь, как меня драил наш командир роты! И полковник Садков тоже по голове не гладил, мать плачет.
Направляясь к эскалатору, Юрий положил на плечо Ильи руку и сказал по-дружески:
— Всё в твоих руках, Илья. Пока ещё не поздно, победи себя!
— А вот ты, отличник, никогда не имел замечаний от командиров, все тебя уважают, как ты стал таким? — спросил Илья. — Почему у тебя всё получается?
— Хочешь, скажу правду? — Архипов, сойдя с эскалатора, остановился в светлом зале у рапорта Ленинского комсомола XXVI съезду партии. — Хочешь?
— Хочу, — ответил Зубов.
— Таких, как я, в нашем училище много. Я не из лучших, есть и посильнее ребята. И это не заслуга, а долг. Долг перед всем вот этим, — Юрий обвёл рукой вокруг, — и этот долг нужно выполнять.
Зубов долго сидел в приёмной полковника Садкова. Илья решил ещё раз сказать полковнику, что он победил себя, осудил свои поступки, за лето наверстает упущенное по математике и своим поведением докажет, что он не бросает слов на ветер.
Прошёл час, а полковника всё не было. В коридоре послышались голоса Архипова и Суворова. Они шли из библиотеки и громко говорили о какой-то книге. Суворов увидал в приоткрытую дверь Илью. Заглянул.
— Опять на «ковёр»? Полковник вызвал? — спросил он сочувственно.
Зубов хотел ответить своё обычное: «Не твоё дело!», но сдержал себя. Вышел из приёмной.
— Нет, не вызывал, просто хочу пойти и сказать, что я исправлюсь.
— Зачем? — удивился Суворов.
— Это лишнее, — сказал Архипов.
— А как? — спросил Зубов. — Не ходить?
— Ты сегодня получил по истории пятёрку? Получил, — сказал Суворов. — Вот это и есть начало. А словам полковник не поверит, ты уже клялся.
— Знаешь, Илья, — посоветовал Архипов, — если тебе так нужно кого-нибудь заверить, иди к прапорщику. А к полковнику обращаться можно только с разрешения командира взвода. Устав забыл?
— Не подумал, — ответил Зубов. — А! Ни к кому я не пойду. Вот только не знаю, как показать слайды полковнику.
— А ну, покажи, — попросил Архипов. — Так много? Целая коробка.
— Тут весь год жизни нашего училища, — сказал Зубов.
Суворовцы отошли к окну и стали рассматривать слайды, вспоминали интересные случаи, удачно схваченные фотографом.
— Ребята, а мы можем опоздать на самоподготовку, — сказал Архипов. — Пошли. Может быть, прапорщик разрешит посмотреть слайды в классе с помощью фильмоскопа? Вот ребята будут рады!
Илья Зубов прикрыл дверь в приёмную и побежал по коридору догонять своих товарищей.
Военная игра
Лето выдалось сухое и жаркое. Днём в тени за тридцать градусов.
После марша под палящим солнцем привал в тени берёз был очень приятен. В густых кронах деревьев мелодично насвистывала иволга.
Саша Суворов прилёг на подсохший мох, похожий на ворсистый ковёр, и позвал Юрия:
— Иди сюда, тут мягко и сухо, как на медвежьей шкуре.
— А ты на медвежьей шкуре лежал? — поинтересовался Юрий, улёгшись рядом с Сашей.
— Только мысленно.
— Тогда представь мысленно, что нам выдали по стакану газировки. Чудо!
— Не надо газировки! — послышался голос капитана Лейко. — В жару нельзя пить ни газировки, ни минеральной холодной воды. Простудишься, а не напьёшься. Я это испытал на себе. Служил на одном из полигонов на юге. Привезли однажды на стройплощадку минеральную воду, и я вместе с солдатами взвода набросился на прохладный нарзан. Каждый выпил по бутылке, а через полчаса пришлось послать на машине солдата, чтобы поскорее привёз какой-нибудь воды. До этого случая мы терпели от завтрака до обеда, и нам хватало на весь день по фляге тёплой кипячёной воды, а в тот день я выпил литров пять и всё больше хотел пить. К ночи у всех горло болело. Сейчас не мешало бы стакан хорошего чаю.
И вдруг, словно по щучьему велению, была подана команда:
— Подъём! Приготовиться к чаю!
У ели стоял фургон, и повар уже разливал в кружки чай.
— Будем считать, что на марше к фронту нас встретила солдатская походная кухня, — сказал командир роты. — Поэтому — соблюдать маскировку, на поляны не выходить, держаться под кронами деревьев, громко не разговаривать.
