Ирина Богатырева - Кадын
— Мы не скрываемся от тебя, дева, — ответил Талай. — Но будешь ли до поры молчать перед другими людьми? Я бы поостерегся и духам говорить об этом.
— Хорошо, я зашью рот, — пообещала Очи и укусила себя за большой палец правой руки, подтверждая обещанье. — Говорите.
И Талай рассказал ей все про Оуйхог и его странных жителей. После этого Очи заявила, что пойдет с нами.
— Ты знаешь про Чу? Или ты их уже встречала? — удивился Талай.
— Нет, но я хочу узнать их. По тому, что рассказываешь ты, я думаю, что это духи, и они сродни алчным. Я хочу видеть их и приручить.
Талай расхохотался и согласился взять Очи с нами.
— Чу не духи, и вряд ли их можно приручить, — сказал он. — Но нам пригодится твой боевой дух — и охотничье везенье.
— Скажите, вы не говорили про это Камке? — вдруг с тревогой спросила Очи.
— Мы никому не говорили и не хотим, до поры, — ответил Талай.
— Хе! — обрадовалась она. — Это хорошо! Значит, мне первой повезет узнать новых ээ.
Только тут от мысли, что мы едем одни, без опыта и мудрости Камки, к неизвестным созданиям, во мне проснулась тревога. Но Очи была полна решимости, и я не стала ничего говорить.
Мы легли спать под кедрами, ночь была спокойной и теплой.
По Чистому Ару шли мы три дня, а потом повернули на его молочный приток. Талай показал хороший брод, и мы перешли небольшую бело-мутную реку задолго до первого дома Чу с охранительными столбами.
Их мы увидели, когда поднялись еще выше по реке. Был ясный, безоблачный день, и мы без тревоги смотрели на них — пять столбов из красного, сколотого камня, они тянулись цепочкой к большому холму, насыпанному из крупных речных камней, потемневших от лишайников. Ни трава, ни кусты не покрывали тот холм. Он был велик, как дом моего отца. Оградка из невысоких камней окружала его. В отдалении пересвистывались сурки и суслики, другой жизни не было видно.
— Это их дом? Что ж необычного? В степи у подножья седых гор множество таких, и по берегу пенной реки их я встречала, — сказала Очи. — Ничего особого не замечала, даже духи не кружат вокруг них, как обычно бывает, если место странное.
— А приходилось ли тебе ночевать возле такого дома? — спросил Талай.
— Зачем? Ночь в лесу мне милее. Не суслик я, чтобы спать меж камней.
Мы рассмеялись. Холм не вызывал страха. В нем не было ничего такого, что пугало в рассказах Талая. Я смотрела пристально, как учила нас Камка, и не видела ничего. Камни, просто камни, которые сложили в кучу. Огромного труда, верно, стоила такая работа, и неизвестно, с какой целью ее совершили.
Место же, куда мы пришли, было прекрасно. На левом берегу, после прибрежной равнины, поднимались невысокие скалы, поросшие лиственницами и кустами, с каменистыми открытыми обрывами. Далее река поворачивала и разливалась на протоки, равнина становилась больше, а скалы сменялись холмами. Далеко впереди возвышалась цепь иссиня-белых, кипучих вершин — настоящих великанов. Позади нас тоже были высоты и сопки, но голые, без деревьев, как и рассказывал Талай.
И по воздуху, и по всем травам, что росли здесь, мы понимали, что место это очень высокое, но не было тут ни ветров, ни зябкости, как на перевалах и вершинах. По-степному теплый ветер дул с холмов, и травы были тоже степные, сочные. Стадам привольно будет пастись тут.
Облака низко плыли над холмами и казались сами стадами, разбредшимися по выпасу.
— Отец будет счастлив, если мы откроем эти земли ему, — сказала я. — Это благие угодья бело-синего.
— Те, сестра, — усмехнулась Очи. — Это вышнее пастбище! Смотри: молочная река, бесконечные выпасы, теплые, пряные ветры. Не сюда ли отправляются души нашего люда?
Я вздрогнула от этой шутливой мысли Очи, но, и правда, открывшаяся нам земля так походила на пастбище бело-синего, где ждут нас деды, где заканчиваются наши кочевья, что мне стало невольно холодно. Талай отвлек меня, сказав:
— Весь люд будет счастлив этой земле. Особенно если она не занята.
— Нам ли бояться приходить на земли, где уже живут люди! Так случалось не раз. Места хватит всем, — говорила Очи.
— Мы узнаем это сегодня.
— Что узнавать? — недоумевала Очи. — Я не вижу причин скрывать это место от люда. Сразу звали бы сюда пастухов, раз засуха душит стада.
— Подожди сумерек, воин-дева, — спокойно ответил Талай и спрыгнул с коня.
— Ты хочешь остаться здесь? — удивилась Очи. — Но тут открытое место. Не лучше ли ночевать на другом берегу, где деревья растут: можно сложить и костер, и постели.
— Людям не стоит ходить ночью к Чу.
— Но я не вижу никаких Чу! — уже гневалась Очи. — Брось, надо перейти реку и завтра исследовать холмы и степь. Я видела летящих туда чаек, там должна быть большая вода.
— Успокойся, воин-дева, — говорил Талай. — Я не пущу вас на левую сторону после заката. Вы не видели того, что видел я, и мне не хочется быть виной вашей гибели.
— Те, о чем ты! — вспыхнула Очи и так сжала коню бока, что тот встал на дыбы. Она осадила его, и он заходил вокруг Талая. — Мы Луноликой матери девы. Нет воина среди людей, кто бы мог убить нас в открытом бою. Нет ээ в тонких мирах, кто не подчинился бы нашей воле. Как можешь говорить ты, что черные голыши способны причинить нам гибель?
Талай схватил за узду коня Очи и остановил его силой. Глаза ее горели. Он же оставался спокоен.
— Никому не известна сила Чу, — сказал он. — Я не знаю ее тоже, дева, но не хочу зря рисковать. Останься здесь и смотри, что будет ночью.
— Россказни! — крикнула Очи, выдернула поводья из рук Талая и отъехала к реке. — Я еду туда и, если кто-то действительно покидает после заката насыпи, встречу его, как воин. Ты едешь со мной, сестра? — крикнула она, глядя на меня с вызовом. — Или будешь слушать этого мужчину, чье сердце не в горите, а в сапогах?
Мне не нравилось все, что происходило, и к этому выбору — Талай или Очи — я не была готова. Я верила коннику больше, чем брату. Но мои глаза и все мое чутье говорили, что сейчас насыпь безопасна.
— Я верю Талаю, сестра, — ответила я, но тут же добавила, опередив злую реплику: — Но сейчас я поеду с тобой, чтобы осмотреть насыпь. Однако если в сумерках мы поймем, что холмы излучают опасность, то переедем реку обратно и не будем ждать, пока Чу покинут свой дом. Я хочу, чтобы ты обещала мне это.
Очи смотрела на меня некоторое время, потом кивнула. Мы отправились с ней искать брод.
Перешли реку. Насыпь по-прежнему оставалась пуста и тиха. Мы пустили коней в гору и скоро набрали хвороста и желтянки для постелей, вернулись на берег, сложили все там и разъехались, чтобы исследовать место.
Я не поехала далеко. Лишь повернула вместе с рекой и дошла туда, где скалы подходили близко к воде, оставляя узкий перешеек. Две ровные террасы возвышались в этом месте, чуть далее скалы отступали и берег расширялся, начинались холмы, как гигантские волны. Все, как рассказывал Талай. Мой глаз уже оценивал эту землю: где лучше будет пасти скот зимой, а где — летом, где поставить стоянки, где — сторожевые посты, а где потом может возникнуть стан. Вот здесь, у перешейка, на верхней террасе, самое место постам: лучник увидит и реку далеко за поворотом, и оба берега, а чужак не пройдет в узком месте… Я замечталась, но вспомнила о Чу. Солнце было еще высоко, все же я повернула к их дому.
Очи не было там, а Талай сидел на другом берегу у самой воды. Его конь не распряженный пасся в стороне. Я спешилась, так же, не распрягая, пустила Учкту, а сама села на землю перед домом Чу.
Так мы сидели с Талаем друг напротив друга, разделенные рекой, и смотрели больше в глаза, чем на дом Чу между нами. Камни спали. Но в то же время, чем дольше, в тишине и спокойствии сердца сидела я рядом с ними, тем яснее становилось мне, что это не простая насыпь. Иная сила была в ней, но я не знала ее и не знала, стоит ли ее бояться. Мне оставалось только ждать и смотреть, что будет дальше.
Прошло много времени, и солнце уже склонилось к холмам. Очи вернулась и так же молча села вместе со мной, созерцая камни. Но ей скоро наскучило это, и она пошла исследовать их ближе. Она вошла в огороженный круг и залезла на саму насыпь, ходила там, присаживалась и брала в руки пегие камни, клала на место, шла дальше. Я хотела напомнить ей об осторожности, но мне не хотелось нарушать ту особую тишину, что нас окружала. Странная, дремотная лень сковала меня. Я продолжала сидеть, но уже не созерцала, а лениво плыла в потоке неспешных, обыденных мыслей, убаюканная закатом.
Я очнулась от свиста Талая. К этому свисту конники приучают всех наших коней, они сходятся в табун, заслышав его. Я встрепенулась: Талай поднялся на ноги и смотрел на меня. Его конь подходил к нему. Моя Учкту и Очишкина лошадь тоже спускались с холма. Я стала искать взглядом Очи, но она скрылась за насыпью. Все по-прежнему было спокойно, но я ощутила тревогу.
