Гарий Немченко - Сережка — авдеевский ветеран
Серёга поддакнул и про себя вздохнул: хорошо Борьке. Он в седьмой через год пойдёт. А сколько ещё ему, Серёжке, до седьмого?..
Целых пять лет!..
Время бежало, а дядя Кудах всё не появлялся. Не было и Славки со Стариком.
В тресте всё шло, как обычно: в комнате на нижнем этаже щёлкали костяшками счёт, на втором одно окно было открыто, там кто-то кричал по телефону — разговаривал, видно, с дальним участком. Только легковых машин сегодня около треста почему-то не было.
— Надо всё-таки узнать время, — сказал Борька.
Серёжка увидел, как из треста выходит пожилой дядька с полевой сумкой в руке.
— Сколько часов, дядя?
— Одни, — не глядя на часы, хмуро сказал дядька и быстро пошёл в сторону дороги.
— Сказать не может, — обиделся Серёжка.
— А ты бы спрашивал по-человечески, — укорил Борька. И передразнил: — «Дядя, сколько часов?»
Однако сейчас никто почему-то не засмеялся. Лица у мальчишек были серьёзные.
— Может, на десять назначили? — спросил Серёга.
— Слушать надо было, — сказал Амос недружелюбно. — А то «десять, десять»…
Из-за спины Дерибаски высунулся Володька Шпик. Похлопал пальцами по уху, нехорошо ухмыльнулся.
— Динамики развесили, да? С вами вчера пошутили, а вы — лагерь, лагерь!
Он подмигнул Дерибаске, но тот молча отвернулся от Вовки.
— Сейчас, — сказал, — время узнаю…
И пошёл к двухэтажным домикам.
Все следили, как он, подтягиваясь на руках, заглядывает сначала в одно окно, потом в другое.
Потому, наверное, никто и не заметил, как из-за бани, затормозив на крутом повороте, выскочил «газик» начальника стройки. Он подкатил к тресту почти бесшумно, и мальчишки увидели его лишь тогда, когда хлопнула дверца машины и товарищ Казарцев тяжело зашагал к подъезду.
Серёжка шагнул вперёд, закричал обрадованно, стаскивая пилотку:
— Товарищ Казар…
И запнулся.
Лицо у начальника стройки было такое сердитое, что Серёжка невольно отступил на шаг, всё ещё продолжая держать пилотку в руках.
— А, мальчик, — глухо сказал на ходу товарищ Казарцев. — Потом, потом…
— Без четырнадцати десять, братва! — крикнул от двухэтажного домика Дерибаска.
Захлопнулась дверь за товарищем Казарцевым. Мальчишки стояли молча.
Потом все они тихонько сидели на траве, всё ещё ожидая чего-то, а Серёжка стоял у подъезда, и ему было непонятно, что же такое изменилось со вчерашнего вечера, почему не приехали к девяти ни дядя Кудах, ни Старик, ни Славка. И почему-то Серёга чувствовал себя виноватым перед ребятами — как будто это он сам пообещал отвезти их сегодня в тайгу, и вот нате, пожалуйста, — не едет, не везёт…
— Он только с машины говорить здоров, — услышал Серёжка насмешливый голос и обернулся. Володька Шпик смотрел на Серёжку с таким презрением, как будто перед ним был не храбрый орденоносец с Авдеевской площадки, а самый последний пацан на земле. — Не так, что ли, Разводчик?
На крыльцо вышла молоденькая секретарша, Серёжку не увидела, крикнула, обращаясь к ребятам:
— Мальчики, товарищ Казарцев просит вас разойтись по домам. Сегодня… некогда, понимаете, а потом соберём вас через комитет комсомола… Дня через два-три.
Ребята тихонько загудели.
За секретаршей в подъезде появился лысый мужчина — тот самый, которому на днях у товарища Казарцева было жарко.
Рядом с ним шёл высокий парень в очках. Лысый что-то негромко говорил, а парень нагибался к нему и кивал головой, соглашаясь.
Они остановились на крыльце.
— Спешка всё, — тихо проговорил лысый. — «Даёшь котельную!» Вот и дали. Переделок на полтора месяца, не меньше…
Серёжка прислушался.
— Но проект не должен был подвести, — сказал высокий тоже негромко. — Двух кранов, казалось бы, вполне достаточно.
— Как-никак, дорогой мой, восемь тонн эта балочка, — усмехнулся лысый. — Хорошо ещё, что без жертв обошлось. Догадались поднимать в третью смену… А ведь лучшая комсомольская бригада поднимала — так, по-моему? И такая авария. ЧП на всю область!
Больше Серёжка не слушал. Он ещё не понял, что именно произошло на котельной, но то, что у товарища Казарцева, и у Славки, и у Старика, и у дяди Куд-Кудаха неприятности, что переживает их вся стройка — это ему было ясно.
Почти все мальчишки уже ушли, в трестовском палисаднике стояли только Дерибаска да ещё несколько мехколонцев.
— Авария на котельной! — подбегая, выпалил Серёга. — Потому, наверное, и не поехали, что авария… На всю область!
— Кто сказал? — спросил Дерибаска.
Серёжка обернулся, чтобы показать на лысого, но того уже не было на крыльце, и он только пожал плечами. Но Дерибаска всё равно поверил.
— Жалко, что авария, — сказал он грустно и вздохнул. — Эх, а я уже так в тайгу… — Дерибаска махнул рукой, лицо у него стало совсем обиженное и глаза заблестели — как будто бы он, чего доброго, мог заплакать!..
— Чего ты, чего? — растерянно спросил Вовка Шпик.
— Хоть бы день прожить по-человечески, — сказал Дерибаска, и голос у него сорвался.
Серёга раскрыл от удивления рот, а Дерибаска уже перешагнул через штакетник и по узенькой асфальтовой дорожке шёл в посёлок.
Он как-то странно сгорбился и казался Серёжке сейчас совсем маленьким — ну, прямо меньше его самого, Серёжки.
— Дерибас! — крикнул Вовка Шпик. — Ну, ты чего?..
И побежал за ним.
Серёжка остался один.
Он решил дождаться Славку и Старика, чтобы хорошенько расспросить их про лагерь. А то Серёге теперь прохода не дадут, все будут спрашивать, как да что. Хорошо, что хоть дразнить его, кроме Вовки Шпика, никто не стал: эх, ты, мол, поверил!
Еды у него с собой много — целый узелок, пожалуйста, — вот он и будет ждать…
Серёжка поглядел на свой узелок, и хоть ел он совсем недавно, под ложечкой у него засосало.
Тогда он развязал узелок и один бутерброд отложил из кучки на краешек, потом подумал-подумал и прибавил к нему второй да ещё яичко… Это Серёжка съест сейчас, а остальное оставит — кто знает, когда ещё придут Старик и Славка. И чтобы уж точно оставить, Серёжка прикрыл свой запас другим краем узелка и даже постарался не смотреть на него — будто его и нету.
Сначала он разлепил бутерброд и съел тот кусок, на котором масла было побольше, потом взял яйцо. Оно было крупное, с шероховатой скорлупой, и Серёга огляделся, подыскивая камешек, о который можно его разбить… Но поблизости камня не было, а вставать с травы Серёжке не захотелось.
Он попробовал было разбить яйцо о колено, да что-то не получилось, и тогда, вздохнув, Серёжка снял пилотку, тупым концом приставил яйцо ко лбу, отведя руку, зажмурился — и ударил…
Эх, шут его знает, какие крепкие бывают эти варёные яички!..
Он вытер слезинки, которые невольно выскочили, потёр лоб и принялся очищать яйцо…
Как-то Серёжка видел — один пацан яйцо очищал. Побил его, побил-побил, потом — р-раз! — большим пальцем, поддел, и вся скорлупа долой — яичко чистое.
Вот Серёге бы научиться — так нет, у него никогда так не получается, у него и белок вместе со скорлупой до самого желтка местами отколупывается, и яичко всегда рябое да некрасивое…
Вздохнул Серёга, прожёвывая…
Поевши, он посидел на траве около узелка, посидел-посидел, затем снял вельветку, потому что, несмотря на близкую осень, солнце припекало ещё довольно жарко, завернул в неё узелок и, положив свёрток под голову, лёг на траву…
Ему тоже было грустно оттого, что с поездкой в тайгу ничего не получилось…
А то сидел бы он сейчас в кабине рядом с дядей Куд-Кудахом, и локоть его лежал бы на дверце, в открытое окно летел бы ветер, трепал бы Серёжкины волосы, и дядя Кудах посматривал бы на него, подмигивал, а по сторонам дороги была бы густая-прегустая тайга, и из неё выскакивали бы и перебегали перед машиной всякие звери…
А то вот уедет Серёга на Кубань или в какие другие тёплые края да так и не увидит настоящей тайги…
Уедет всё-таки или нет?
Как же так, опять подумал Серёга, завод для него, а он должен уезжать — зачем же тогда ему завод?.. Или это просто так говорится: для тебя, мол.
Надо будет расспросить Славку или Старика…
Подумав о Старике, он вспомнил и тётю Леру. Ах, жаль всё-таки, очень жаль, что тётя Лера уехала! А то жили бы они со Стариком, а Серёга приходил бы к ним в гости, приходил и смотрел бы на тётю Леру…
А теперь остался Старик один, и Славка вернулся к нему из общежития…
Пришёл вчера с чемоданом и постучал к Старику, и Серёжка — из своей квартиры — выглянул тоже.
— С возвращением вас, — сказал Старик Славке.
И Славка рассмеялся:
— Спасибо.
