Андрей Яхонтов - Дождик в крапинку
В ее доме были красивые, вводные двери: нижняя часть деревянная, черная, полированная, л верхняя — на застекленных квадратиков. Старинная бронзовая ручка прибита наискосок, но краям темная, а центральная часть отполирована до блеска — такого сияния, наверно, добиваются, когда надраивают медь на корабле.
Антон решительно шагнул под своды гулкого, просторного подъезда. Пол кафельный, разноцветными плитками выложены рыбы и птицы наподобие фазанов. И стены украшены мозаикой — белой и голубой. Запах приятный, слегка мандариновый. Темнела огороженная металлической сеткой шахта лифта. Этот вход заслуживал названия «парадный».
Навстречу спускалась по лестнице женщина.
— Скажите, пожалуйста, в какой квартире живет Оля Лырская? — обратился к ней Антон.
Женщина мельком на него глянула.
— Я, мальчик, не из этого дома.
Он попытал счастья на первом этаже. Щелкнул замок, высунулся мужчина в длинном оранжевом халате. На голове — что-то вроде чалмы. Одежда обитателей, видно, была под стать необычности подъезда.
— Кого? Лырская? Нет, не имею понятия.
Странно, в своем доме Антон знал каждого обитателя.
В лифте екать побоялся. Ему приходилось подниматься к светлых, подрагивающих кабинах, но всегда со взрослыми, которые знали какие-то специальные правила обращения с кнопками и дверями. И предупреждали: «Никогда сам в лифт не заходи, понял? Можешь упасть в яму, сгореть. Можешь просидеть в нем сутки, если он застрянет. Все что угодно может быть».
Стал карабкаться по широким, серым в белую крапинку ступеням. Окна между лестничными маршами — огромные, подоконники такие высокие, что Антон едва мог до них дотянуться. Всюду чисто. Видно, здесь тщательно убирали.
Двери квартир тоже черные, массивные, с медными круглыми ручками, с горизонтальными прорезями вместо налепленных почтовых ящиков. На некоторых таблички с фамилиями жильцов.
Лырских он нигде не обнаружил и на четвертом этаже, возле одной из дверей, позвонил.
Старушка, которая ему отворила, высохшим пальцем указала на дверь рядом.
— Лырские живут здесь!
Гнусавила, как Ольга: возможно, была какой-то ее родственницей.
Опять он надавил кнопку звонка, и опять открыла старуха. Костлявая, морщинистая, с крючковатым носом. Ему казалось, он говорит достаточно громко, но она подалась вперед и оттопырила ухо ладонью.
— Что, мальчик? Учишься с Олей в одном классе? Оля наказана и гулять не пойдет.
Неясное чувство подсказывало ему: ситуация неблагоприятная, лучше просьбу отсрочить, уйти. Но отступать, когда заветная цель так близка…
— У вас живут две белки, заговорил он. — И Оля мне одну обещала.
— Что? — старуха наклонялась еще ниже.
— У вас живут две белки, — повторил Антон.
— У нас? Белки?
Он засомневался, туда ли попал. И переспросил:
— Это квартира Оли Лырской?
— Ну да, — сказала старуха и крикнула в глубь темного коридора: — Оля! Оля!
Оля появилась тотчас, будто дожидалась ее зова. Одетая по-домашнему в красную кофточку и тяпки, она выглядела совсем тощей. Такой пунцовой он ее не помнил.
Антон ощутил, что и сам краснеет. Ему было стыдно перед строгой старухой за попрошайничество, и главное, за то, что нехорошо, необдуманно выдал и без того наказанную Олю. Теперь он это ясно понял.
— Про каких белок ты говорила? — сурово обратилась к ней бабка.
Оля не могла ответить. Стоила жалкая. Противная.
— Извините, я, наверно, что-то перепутал, — выпалил Антон и помчался вниз, стараясь оторваться от прилипших к нему стыда и отвращения.
Щеки горели, в голове царил сумбур. Ему казалось, прохожие догадываются, в какое нелепое положение он попал, и посмеиваются.
Все же он же мог уразуметь… У него в голове не укладывалось… Зачем ей понадобилось его обманывать? Бессмысленно, глупо, странно…
Нечестность еще встречалась в некоторых людях, большей частью, взрослых, что естественно — ведь они росли в дореволюционное время, когда обман был как бы узаконен: буржуи и помещики постоянно им пользовались, чтобы наживать барыши. Многие труженики понятия не имели о справедливости, были попросту неграмотными, забитыми. Теперь другое дело: все знают, что обманывать нехорошо, отвратительно, и детей своих, следовательно, воспитывают смелыми и честными, непримиримыми ко лжи.
Откуда же в некоторых его сверстниках пережитки прошлого?
Летом Антон жил с дедушкой и бабушкой Таней на даче — дедушке дали комнату от учреждения, где он раньше работал. На участке стояло несколько домиков, в каждом размещалось по нескольку семей. В центре дачного поселка была разбита клумба. Здесь цвели настурции и еще какие-то цветы, похожие на маки.
И вдруг кто-то начал их обрывать. Тайком, неизвестно когда…
Дачники огорчались. Антон недоумевал: как же можно? Зачем? Ведь красота приносит радость всем… Он очень подружился там с Толиком, сыном дачного коменданта. Вместе они играли, дедушка и бабушка брали Толика в лес на прогулки… Встречаясь. Антон и Толик обсуждали новые хищения и одинаково горячо негодовали. Они строили планы, как вечером, когда стемнеет, организовать в кустах засаду и подкараулить негодяя.
Однажды, когда они разрабатывали очередной проект поимки, начал накрапывать дождь. Антон позвал Толика к себе. Толик отказался. Они условились увидеться позже. Антон побежал домой. Зеленое крыльцо было сплошь в глянцевых пятнышках влаги, их становилось все больше. Бабушка всполошилась: у нее, оказывается, на полянке, где клумба, сохло белье. Антон, как был в рубашке и коротких штанишках, помчался меж яблонь — успеть, пока не хлынуло сильней. И выбежал на Толика. Тот стоял к Антону спиной и приятеля не увидел. Дотягиваясь до середины клумбы, но не наступая на рыхлую землю, чтоб не оставить следа, он рвал цветы. Антон застал последний уже момент, последний цветок, а затем Толик припустил ко все лопатки, только рубчатые подошвы его тапочек замелькали.
Бабушке и соседям Антон ничего не сказал. А с Толиком, конечно, поговорил.
Толик каялся, дал слово исправиться, но Антону после этого случая стало неприятно с ним встречаться. Он не мог простить Толику притворства. Каков негодяй! Разыгрывал возмущение, строил планы поимки, а сам… И зачем ему понадобились эти цветы? Ведь он жил рядом с клумбой, мог смотреть на нее, когда захочет… И Лырской зачем понадобилось лгать о белках? Зачем понадобилось обещать? А Пашка Михеев?.. Антон искал и не находил ответа.
Темнело. Наверняка уже больше шести. Антон повернул к дому.
Во дворе, на детской площадке, по-прежнему держались тесной группкой все, кто не захотел слушать сказку о черепахе. С ними Сашка. Свесив ноги, восседал на столе. Рядом портфель. Сашка учился во вторую смену и, видно, только вернулся из школы.
На Антона никто не обратил внимания. Остановившись на безопасном расстоянии, он прислушался к их разговору.
— А на солнце огромные стога, — рассказывал Борька. — Только они не соломенные, а из раскаленной проволоки. Притронешься — сразу сгоришь.
— Ври, да не завирайся, — оборвал его Сашка.
— Нам училка рассказывала, — обиделся Борис — Да и сами мы смотрели. В этот… как его? В телескоп!
Антон сделал по направлению к спорящим несколько шагов.
— И что? Прямо стога видны? — по-прежнему недоверчиво, но уже без наскока спросил Сашка.
— И же говорю: огромные… И еще я в книжке одной читал, там пытались к солнцу на ракете приблизиться и загорелись. Оно все как расплавленный металл.
— А если расплавленное, то почему на землю не капает? — подозрительно осведомился Минька.
Борьку вопрос озадачил.
— Откуда я знаю, — сказал он и переменил тему. — Я недавно классную доску воском натер. Училка стала писать, а мел скользит…
— Ты? Воском? Рассказывай! — отмахнулся Сашка.
— Ну честно, — стал клясться Борька. — А еще я лампочку электрическую вывернул, подложил в патрон бумажку и снова свернул. И свет не горел.
Эту информацию Сашка выслушал с большим вниманием и благосклонно.
Антон подозревал, образчики такого геройства Борька выдумывает и приписывает себе, чтобы заслужить Сашкино расположение. Может, кто-то другой, вроде Сашки, на подобные гадости и способен… А Борька — нет. Он понимает: учительница их учит, желает им добра. Зачем же строить ей козни? Называть училкой?
Или Антон ошибался в Борисе? Чувствуя поощрение слушающих, тот разошелся:
— У нас в классе, если кто брюки подвернет манжетом, обязательно задразним: «Пижон», «Пижон». И пока не отрежет — не отстаем.
Неужели Борис тоже жестокий и несправедливый? Каждому ясно: брюки подворачивают не из пижонства, а «про запас», на вырост. Чтобы проносить дольше. Михееву, например, где все время брать деньги на новые?
И Сашка это понимал, не так богато они живут, и Юлька… А гоготали. Борьку подхваливали. Минька, в старых шароварах, — туда же. Восклицал:
