Ольга Гуссаковская - Порог открытой двери
— И чего это Галину понесло с ними? — спросил Толян недоуменно, скорее, сам себя, чем девчат.
— Влюблена, как кошка, в нашего Янчика, вот и пошла! — резко ответила Ира. — Чувства, понимаешь, жить не дают… тренди-бренди!
Люба, расплетавшая и заплетавшая конец косы, опустила руки и внимательно посмотрела на Иру.
— Зачем нехорошо говорить про любовь? Моя мать была местная, а здесь испокон века женились на своих. А отец — пришлый, чужак, и она ушла к нему, потому что очень любила. И была счастливая… А он не может ее забыть, ему без нее на земле тесно… Я его понимаю. Это любовь. Зачем же ты говоришь злые слова о той девчонке?
Наташа вскочила, подбежала к Любе и поцеловала ее в щеку. Ира промолчала.
Буря за окном выла и гремела, словно собрала со всего света и стиснула в кулак шум моря, грохот заводов, рев пароходных гудков — все голоса земли. Порой в ее вопли вплетались вовсе невероятные звуки, которым уши отказывались верить. Ребята знали, что в поселке нет собак, но вдруг в вое ветра послышался словно бы глухой собачий лай.
Люба насторожилась, встала с табуретки, уставилась в слепое черное окно:
— Это Шурик.
— Какой Шурик? — не поняла Ира.
— Вожак отцовской упряжки…
Лай стих и больше, не повторялся. Ветер нес только безжизненный грохот обвалов и скрежет рвущегося металла. В комнату бочком вошла баба Мотя.
— Чайку я скипятила, пойдемте-ка, милые… Чего тута сиднем-то сидеть?.
* * *Море обрушилось на берег со свирепой радостью победителя: буря за один миг вернула все, что отнял, долгий отлив. Седые клокочущие валы рухнули на отмель, ударили о камни с пушечным победным громом.
Ребята уже карабкались вверх по обрыву, до них долетали только брызги. Серый гранитный массив, казалось, уходил в бесконечность. Видна лишь та трещина, за которую уцепилась рука, доступен лишь камень, который тебя сейчас держит. Впереди — клубящаяся серая мгла и неизвестность. Но надо ползти вверх, только вверх… Где-то там, во мгле, прячется пологая вершина берегового кряжа.
Первым полз Ян, он был самым сильным, за ним Раджа и последней — Галя, о которой в эту минуту забыли, как о Вальке-Морковке в кабине угнанной машины.
Чем выше, тем меньше делалось спасительных трещин-морщин. Широкий лоб утеса разглаживался, молодел. Как широкая кустистая бровь, выступала в недостижимой высоте грядка елохи. Но пути к ней не было. Ян повис на руках, прижавшись лицом к мокрому камню. Снег ледяным панцирем одел плечи и волосы, силы иссякали…
Мужество покинуло его еще на берегу. Он полз первым не потому, что хотел показать дорогу другим, а потому, что испугался сильнее всех.
Давний мгновенный страх в кабине «Татры», оказывается, не был страхом. Тогда пришел испуг. А вот теперь его гнал страх.
Ян отлепил голову от камня, глянул вверх и вдруг рванулся изо всех оставшихся сил. Впереди мелькнул карниз! Узкая, вымытая ливнями щель, где, наверное, когда-то пыталось расти дерево, но одна из бурь вырвала его с корнем и унесла… Паводки и ливни докончили дело.
Коченеющими от холода пальцами Ян уцепился за край карниза, подтянулся, поднялся на ноги. И почти в ту же минуту рядом с ним оказался Раджа. Ноги их встали плотно, ступня к ступне, плечи вжались в камень, и остался лишь краешек карниза, пядь земли и мокрой глины, где ни за что не уместиться еще одному человеку!
А прямо возле своих ног Ян увидел тонкие испачканные пальцы Гали, вцепившиеся в жухлый куст прошлогодней травы. Не лицо — одни пальцы: немеющие, жалкие, отчаянные…
— Места нет… видишь, места нет! — забормотал Ян, стараясь плотнее вжаться в скалу и отступить от этих рук, не видеть их больше. Они были лишними, они грозили Яну! Он их ненавидел…
Раджа молча нагнулся, втащил Галю на карниз, а сам повис рядом с площадкой, только одной ногой держась на твердой земле. Ян понимал, что первый же снежный заряд сошвырнет его оттуда, но все равно не мог двинуться, не протянул руки.
Галя, кажется, не чувствовала уже ничего.
Над их головами странно близко послышался собачий лай. Словно пес лаял с неба… Что-то более хлесткое, чем снежная крупа, ударило Яна по лицу и скользнуло в сторону.
Веревка! Надежная, толстая, из витого капрона… Ян потянулся к ней всем телом и не понял, что произошло, откуда боль?
— Гад! — хрипло крикнул Раджа. — Подлый гад! Женщин… первых. Забыл?!
— Помогите! — не закричал — завыл протяжно Ян в полной уверенности, что его хотят оставить.
— Не ори, дурак! Слышу, — откликнулся сверху басовитый мужской голос, — Девчонку-то давай, девчонку…
Как он оказался наверху, Ян не помнил. Просто выяснилось, что он лежит на колкой шкуре ягеля, забитого мелким льдом, а над ним наклонился незнакомый бородач и изо всех сил трет ему щеки. Рядом юлит большая лохматая лайка.
— Очухался? — спросил этот человек недобрым голосом. — Выдрать бы тебя, сукиного сына, ну, да это успеется.
Ян приподнялся и сел. Собака вдруг насторожилась и метнулась куда-то в снежную круговерть с задиристым лаем. Расплылось и исчезло пятно света, кто-то выругался:
— Пошел, черт!
Из темноты вышли трое. Передний приостановился, словно споткнувшись.
— Вона что… Ты, Дмитрий? Как же упредить-то нас сумел?
Мужчина, наверное, усмехнулся, но рассмотреть лица было нельзя, насмешка прозвучала только в голосе:
— Заведи собак, бригадир. Они не только воров ловят… А мне, по браконьерному моему делу, как же тайных-то тропок не знать? Опять же грех на мне: денег парнишке дал.
Данила Ерофеевич только крякнул досадливо.
Иван Васильевич хлопотал возле Раджи. Поднял его, поставил на ноги, крепко обнял за плечи.
— Дойдешь?
Тот несколько раз молча кивнул. Могучий Семен взял на руки неподвижную Галю.
— А ну, вставай и топай! — приказал Яну Любин отец. — Допрыгаешь как ни то… Я ведь все видел сверху.
— Кстати, и за угнанную машину ответ будешь в городе держать, — добавил Иван Васильевич. — Ты думал, я не знал об этом? Знал. Ждал, что сам скажешь. Да с такого, как ты, спрос… — он махнул рукой.
И Ян покорно шагнул следом за мужчинами в воющий белый мрак.
