Мария Белахова - Сын
— Машина олл райт! Гут!
Саня сказал однажды Игорю:
— Ну чего ты распинаешься? «Гут, олл райт»! Еще подумают, что у нас ничего хорошего нет. И вообще…
— А что «вообще»? Почему не поговорить? «Распинаешься»! У нас-то таких машин нет?
— Ну, легковых нет. А может, что посерьезнее и поважнее есть! Ты читал в «Знание — сила»…
— Ладно, не агитируй! А почему нельзя с иностранцами разговаривать?
Конечно, почему не поговорить. Но Игорь навязывался, подхалимничал. Это противно! Но сказать об этом в глаза Игорю Саня не решился.
Однажды они увидели около телеграфа машину с черным низом и ярко-желтым верхом. Около нее стояло несколько любителей. Хозяин машины, высокий человек в спортивном костюме серого цвета, с беретом на голове, польщенный тем, что его машина обратила на себя внимание, гордо сказал:
— Это есть американская машина.
Игорь угодливо подхватил:
— Машина олл райт! Карашо!
Так как другие не выражали желания вступать в разговор, иностранец с веселой улыбкой обратился к Игорю:
— Вы есть студент?
— Да, да, — охотно соврал Игорь.
— Как жаль, что у меня нет сувенир! Приходите завтра сюда же, я буду дарить сувенир.
Игорь обрадованно сказал:
— Приду, обязательно приду!
Когда они остались одни, Саня, глядя на Игоря испуганными глазами, спросил:
— Ты что, серьезно? Неужели пойдешь?
— А ты испугался? Ну и пойду, что такого?
Но потом Игорь добавил:
— Очень мне нужны их сувениры! Плевать я хотел. Конечно, не пойду.
Саня поверил Игорю и больше не вспоминал этого разговора. Но теперь, когда появилась жевательная резинка и какая-то американская книжка, Саня подумал, что это «сувениры», полученные Игорем от хозяина той красивой машины. Значит, Игорь обманул его, он встречался с иностранцем. Зачем это Игорю? Подумаешь, резинка! Невкусная. Чем она нравится американцам?
Но не в резинке дело. Противно, что Игорь постоянно восхищается всем иностранным — легковыми машинами, кинокартинами, костюмами, галстуками, даже носками — и ничего не видит хорошего даже в самой Москве. Ну что это за человек?
А зачем иностранец назначил свидание Игорю? Почему ему хотелось дать «сувенир»? Может, этот иностранец вербует шпионов?
От этой мысли у Сани забилось сердце и пересохло во рту, Ведь и он бывал вместе с Игорем, вдруг и его обвинят?
Нет! Это, конечно, ерунда. Он же ни в чем не виноват!
Не виноват? А зачем он, комсомолец, волочился с Игорем по городу, вместо того чтоб сидеть в классе? Почему слушался его во всем, восхищался сомнительными рассуждениями и не очень-то хорошими, прямо сказать — скверными поступками? Почему, когда столкнулись те две машины, почему он убежал вместе с Игорем, а не остался на месте и не рассказал правды?
…Они шли по Садовой. Игорь вдруг сказал:
— Хочешь, я сейчас разыграю какого-нибудь водителя? Умрем со смеху!
— Это как же? — удивился Саня.
Машины шли по улице в несколько рядов. Увидев за рулем «Москвича» пожилого человека, как видно любителя, Игорь, сделав испуганное лицо, показал ему на колесо машины и крикнул: «Спустило!» Водитель резко затормозил. Шедшая позади грузовая машина не сумела повернуть в сторону и стукнула «Москвича» так, что он покатился вперед. Раздался свисток милиционера, машины сразу окружил народ, а Игорь побежал вперед и свернул на Бронную. Саня, конечно, за ним. И, когда они были далеко от места происшествия, в безопасности, Игорь сказал:
— Ты смотри никому ни слова! За это может влететь. Старый дурак этот водитель. Разве я думал, что он так затормозит? Ну, да ведь ничего страшного не случилось!.. Ты чего молчишь?
Игорь подозрительно и зло посмотрел на расстроенного Саню.
И опять сказать бы Игорю прямо, что он хулиган. Но Саня трусливо промолчал. А ведь он не знает, что случилось с теми машинами. Может, там кто-то был ранен, может, напрасно кого-то обвинили. Так все это скверно, что не хочется вспоминать!
Кому бы рассказать обо всем? С кем поделиться, с кем посоветоваться? Может, с дядей Пашей? Саня жалеет, что не рассказал ему ничего, что обманул хорошего человека. Правда, он надеялся, что начнет хорошо учиться и все забудется. А если рассказать директору, Тимофею Николаевичу? Нет, об этом можно только по душам разговаривать. Вот если Мише Фролову, старому другу? Ну хорошо, расскажет, а толк какой? Может, с Витькой Пахомовым поговорить? Он член комитета. Нет. Витька сразу поставит вопрос на комитете, затеется целое дело…
О том, чтоб посоветоваться с матерью, Саня и мысли не допускал. Она перепугается, начнет его упрекать…
Не с кем поделиться, не с кем посоветоваться!
Глава XI
Раздумье
Комитет комсомола заседал по четвергам. В этот первый после праздника четверг вызвали всех двоечников девятых и десятых классов. Комсомольцев, получивших за четверть хотя бы по одной двойке, набралось немало.
В пионерской комнате за большим, длинным столом сидели члены комитета комсомола — четыре девочки с белыми капроновыми бантами в волосах и три мальчика. Один из них — Витя Пахомов. Секретарь комитета комсомола, бледнолицая Сенина, заняла председательское место. Рядом с ней стоял свободный стул. Обычно здесь сидел Илья Львович, преподаватель географии, которому было поручено оказывать помощь в работе комсомольской организации. Но Илья Львович заболел. Вместо него обещал прийти Иван Кузьмич, преподаватель физкультуры.
Иван Кузьмич, молодой, крепкий и стройный, пришел с небольшим опозданием и, усевшись на приготовленное место, сказал:
— Ну что ж, все в сборе? Начнем заседание.
Сенина встала и своим тонюсеньким голосом объявила:
— Товарищи! Начинаем заседание.
И замолчала.
Иван Кузьмич тихо подсказал ей:
— Объяви повестку дня.
— Объявляю повестку дня. Первый вопрос — об утверждении плана работы комитета на вторую четверть. Второй — о комсомольцах-двоечниках, третий — о проведении школьного комсомольского собрания.
— Может, первым поставим вопрос о двоечниках? — глядя на Сенину, спросил Иван Кузьмич.
— Может, первым поставим вопрос о двоечниках? — спросила Сенина членов комитета комсомола.
Никто не возразил.
— А как будем вызывать: по одному или всех сразу? — спросила Сенина Ивана Кузьмича.
— Надо бы по одному. Но уж очень много их там в коридоре. Шумят, а в соседних классах занятия вечерней смены. И потом, могут разбежаться. Давай всех сюда, комната большая. А разбирать будем по одному. Пахомов, зови!
Пахомов, улыбаясь, вышел, и после короткой борьбы за дверью в комнату стали входить ребята и рассаживаться на стульях, вдоль стен.
Первым вызвали девятиклассника Дудникова. К столу подошел рыжий высокий парень.
Иван Кузьмич, глядя на него, сказал:
— Ну вот, Дудников. Говорил я тебе раньше, что надо за ум взяться?
— Говорили, Иван Кузьмич.
— Ну, расскажи комитету, почему у тебя двойки.
Парень помолчал, потом равнодушно вымолвил:
— Ленился.
— Уроков дома совсем не делал?
— Почему? Делал…
— А почему же двойки?
Парень пожал плечами с таким выражением, будто он и сам не понимает, почему у него двойки.
Пауза длится довольно долго, но этот односложный диалог Ивана Кузьмича с Дудниковым никто из членов комитета не нарушает.
— Что думаешь делать дальше? — спрашивает снова Иван Кузьмич.
— Учиться, — равнодушно говорит Дудников.
— На педсовете говорили, что ты на контрольных списываешь.
— Это я не знал.
— Чего не знал?
— Не знал, что есть решение класса не списывать.
— Почему пуговицу до сих пор не пришил? — сердито и совсем не официально спрашивает Иван Кузьмич. — Я тебе неделю назад об этой пуговице говорил.
— Я ее в субботу пришивал.
— Плохо пришиваешь! Что, товарищи, будем с Дудниковым делать? — снова перейдя на официальный тон, спрашивает Иван Кузьмич членов комитета. И, поскольку те скромно молчат, он предлагает: — Дадим месяц срока на исправление. Смотри, Дудников, через месяц вызовем! Давай следующего! Кто там? Чуркин!
Коренастый паренек низенького роста, с радостным, улыбчатым лицом, подходит к столу строевым шагом. Остановившись у стола и шмыгнув носом, он с независимым видом оглядел всех членов комитета комсомола и остановил свой взгляд на шевелюре Ивана Кузьмича. Послышались хихиканье, смешки. Иван Кузьмич поглядел на Чуркина и сам, еле сдерживая смех, сердито сказал:
— Ну, ну! Брось дурака валять! Под Швейка работаешь! По каким предметам у тебя плохие оценки?
— По вашему, Иван Кузьмич.
— Знаю! А еще?
— По физике.
— И…
— И по геометрии.
— Почему двойки?
— Не учил.
