Галина Карпенко - Как мы росли
— Посмотрим, что за важная такая бумага, — сказал Чапурной.
В пакете — записка от военного коменданта, в ней написано: «Мне доставлены снятые с воинского эшелона, в возрасте примерно…»
Дальше Чапурной не читал — буквы у него перед глазами запрыгали, строчки слились.
«Васька! Несомненно, Васька Жилин!»
Куда только Чапурной о нём не писал — и на вокзалы и в комендатуру! Вот теперь нашёлся. Где парень пропадал, чего ему пришлось хлебнуть?
Через час Чапурной был у коменданта.
— Ну, где он тут у вас? — спросил Чапурной.
— Не он, а они, — поправил его комендант. — Вот, все тут, в целости и сохранности. — И он показал в угол.
За диваном на полу, на разостланных газетах, спали крепким сном трое ребят. Чапурной глядел на грязные, худые ребячьи лица. Васьки среди них не было. Двое мальчишек, видно, были городские, а третий, в холщовых заплатанных штанах, — из деревни.
— Ну вот, — сказал комендант, — забирайте, товарищ Чапурной, пополнение.
— А Васьки-то нет, — как бы про себя повторил Чапурной.
— Кого, кого? — не понял комендант.
— Васьки моего нет. Мальчонка один у меня исчез, вот я и думал, что нашли. Видно, пропал парень.
Чапурной вынул из кармана свою трубочку и попросил у коменданта огоньку.
— Один пропал, а троих нашли — вот и получается баланс! — сказал комендант. — Все они теперь наши.
Присев на корточки, комендант стал тормошить мальчишек:
— Ну-ка, полководцы! Пора просыпаться.
Мальчишки спросонья отмахивались руками и бормотали что-то бессвязное. Наконец один за другим открыли глаза.
— С добрым утром! — сказал Чапурной. — Здравствуйте!
Мальчишки молча его разглядывали.
— Ну, поглядели друг на друга — и хватит, — сказал Михаил Алексеевич. — Пошли до дому, там поговорим.
— Это куда же? — спросил парень в холщовых штанах.
Он был из троих старший, за плечами у него болталась тощая котомка.
— Вот увидишь, куда, — ответил Чапурной. — Забирай своё имущество — и пошли.
— Никуда я не пойду!
— Пошли, пошли! — сказал Чапурной. — Здесь комендатура, товарищу коменданту работать нужно. Мы с вами люди военные, должны понимать.
Мальчишкам это понравилось, они даже заулыбались. Безрукий дяденька, а весёлый.
— А ты кто будешь? — спросил мальчуган поменьше.
— Я Чапурной, Михаил Алексеевич, — ответил Чапурной. — А ты?
— Я Митька.
— У него таких, как ты, тысяча, — сказал комендант, — и Митек и Серёжек.
— Ну, положим, не тысяча, маленько поменьше… Идёмте, ребята, а то мне некогда, — сказал Чапурной.
И мальчишки, не споря, пошли за ним.
После этого к Михаилу Алексеевичу не один раз прибывало пополнение. А Васьки всё не было и не было…
Первые уроки
Чапурной всё хлопотал насчёт учения, и наконец ему удалось заполучить в детский дом чудесного старика — бывшего преподавателя гимназии Петра Петровича Лебедева. Ребята его сразу почему-то прозвали Филином. Наверно, за очки и чёрную крылатку, в которой он ходил и на улице и в доме.
Перед тем как начать заниматься с детьми, у Чапурного собрался совет учителей. На совете Петра Петровича выбрали председателем.
— Ну-с! — начал Пётр Петрович. — С чего же мы начнём? — Он протёр очки и оглядел собравшихся. — Учебников у вас нет? Нет. Программ нет? Нет. Как же мы будем заниматься? Чему будем учить?
— Что сами знаете, тому и учите, — отвечал Чапурной. — А учить надо.
— Совершенно верно, учить надо. Я так полагаю, — сказал Пётр Петрович, — что детей нужно знакомить с такими истинами, которые будут стоять во всех новых программах, как бы их ни передумывали. Я полагаю следующим образом: родина у нас есть? Есть. Расскажем про родину. Земной шар существует? Существует. Надо дать понятие о мире. Пушкин у нас есть? Есть. Будем читать Пушкина. Это необходимо для всех возрастов, во все времена. Я так полагаю.
— А как же о пролетарской революции? Тоже им необходимо разъяснить, как по-вашему? — спросил Чапурной.
— На их счастье, уважаемый Михаил Алексеевич, они современники революции, и, я полагаю, мы будем отвечать на все их вопросы.
Учительница музыки Мария Ивановна — «Пиковая дама» (это прозвище за ней осталось с институтских времён) — сидела всё время молча, но, когда совет кончился, разволновалась:
— А как же, господа, моего предмета не будет?
— Почему же? После классных занятий их можно занять музыкой, рассказать о русских композиторах — например, о Чайковском, — предложил кто-то.
— Играть я, конечно, могу, но рассказывать — нет. — Мария Ивановна категорически подчеркнула: — Нет, рассказывать я не буду.
— Почему же это, позвольте узнать? — спросил Пётр Петрович.
— Я не знаю, что рассказывать, а кроме того, я лучше говорю на французском языке, — ответила Мария Ивановна.
— Ну как же это, голубушка… — Пётр Петрович даже руками развёл, — как же это — по-французски? Это, пожалуй, я полагаю, ни к чему. Они по-французски не поймут.
Выручила Оксана Григорьевна:
— Я расскажу о Чайковском, а вы будете играть, Мария Ивановна.
Так и решили.
Чапурной сидел и завидовал: и всё-то они, учёные, знают! А вот он всю жизнь хотел учиться, а было невозможно. Он был рад, что ребята начнут заниматься.
Большую столовую натопить было трудно, о классах и говорить нечего — этот этаж совсем промёрз. Обедали ребята в бывшей буфетной, около кухни, в две смены, там же и занимались. В буфетной было тепло. По стенам развешаны рисунки. На окнах в баночках прорастал горох.
Чапурной редко отказывался от соблазна — заглянуть через стеклянную дверь на занятия. Подходил к двери и слушал. Ребята сидели тихо. Раздавался только голос Петра Петровича.
Высоко подняв над головой большой голубой глобус, Пётр Петрович крутил его вокруг оси и сам в то же время ходил вокруг маленького столика.
— Вот так она и вертится, — повторял он, — так и вертится…
Чёрная крылатка развевалась за его плечами, и казалось, что Пётр Петрович, держа в руках земной шар, витает в пространстве Вселенной.
— А как же мы на этой Земле держимся? — удивлялась Клавка. — Этак с неё слететь можно.
Пётр Петрович радовался вопросу и начинал объяснять ребятам, почему Клавка не улетает с Земли. Чапурной слушал объяснения Петра Петровича и понимал, что Клавка задаёт совершенно резонные вопросы.
Бывали и шумные уроки. Оксана Григорьевна знакомила ребят с творениями великого Пушкина — и весь класс читал вместе с ней «Сказку о царе Салтане». Стихи уже почти все знали наизусть, читали их в лицах.
Михаил Алексеевич во время этих уроков боялся, что на кухне будет неладно с обедом: дядя Егор торчал у стеклянных дверей буфетной, а ребята, увидев его, старались вовсю:
В синем небе звёзды блещут,
В синем море волны хлещут.
Туча по небу идёт,
Бочка по морю плывёт…
Музыкант
Однажды вечером к Чапурному прибежал Федя Перов:
— Михаил Алексеевич, там какой-то доктор вас спрашивает!
Чапурной поспешил в вестибюль. За последнее время в детский дом приходилось приглашать врачей: ребята болели корью, и корь давала осложнения.
Чапурной, торопясь, сбежал с лестницы.
В вестибюле прохаживался, заложив руки за спину, высокий, худой старик в тяжёлой, меховой шубе.
— Пожалуйста, доктор, пожалуйста! — Чапурной шёл приехавшему навстречу.
— Я не доктор. — Старик держал в руках шляпу и палку. — Вы директор детского дома?
— Да.
— Тогда поговорим.
Чапурной предложил сесть.
Приехавший назвал свою фамилию — это был известный музыкант, но Чапурной его не знал.
— Я хочу познакомиться с детьми, — сказал старик, — и прошу, если это возможно, приготовить инструмент и комнату. Я оставлю вам свой адрес. Вы меня известите, когда я могу приехать. — И он протянул Чапурному маленький гладкий кусок белого картона, на котором были написаны его адрес и фамилия.
Старик откланялся и пошёл к выходу.
Чапурной проводил его и с удивлением увидел, что у подъезда стоит автомобиль с кремлёвским номером.
— Михаил Алексеевич, как же это вы меня не позвали! — досадовала Оксана Григорьевна. — Это знаете кто? Знаменитый музыкант — профессор консерватории. Обязательно нужно, чтобы он приехал, обязательно!
Рояль приготовили, натопили маленький зал.
А вечером на другой день в детском доме был концерт. Музыкант играл и рассказывал ребятам:
— Вы слышите, дети: это шумит лес. Скоро взойдёт солнце. Просыпаются птицы. Слышите? Первые лучи тронули маковки деревьев — наступило утро.
Ребята сидели на полу в тёмной комнате, слушали музыку и видели всё, о чём он им говорил, только каждый по-своему.
