Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила
Сквозь залитые потом глаза Роже видел, что Эдмонд остался один корчиться на дороге. Боль до неузнаваемости исказила лицо. Эдмонд обреченно бросал свое тело на каждую педаль. Он нагибался так низко, как только позволяла машина.
«Держись, Эдмонд, — подумал Роже. — Пока в седле, ты еще не бит. Зря я спровоцировал тебя на атаку. Хотя ты мне здорово помог своим рывком…»
Роже сменил передачу. «Компаньола» сработала с громким пугающим скрежетом — и она не выдерживала нагрузки!
Машина прессы шла едва в десяти метрах перед французом. Пара объективов смотрела на Крокодила с бесстыдным нахальством. А он от усталости даже не мог, как обычно, с ненавистью подумать о сибаритствующих за рулем мощного автомобиля. Роже лишь тупо уставился на сверкающий бампер. Он стал как бы его путеводной звездой.
«Достать! Достать во что бы то ни стало! Коснуться рукой, хотя бы на мгновение!» Роже старался ставить себе такие микрозадачи, когда становилось невмочь. Они позволяли обмануть себя и гору и сделать огромную недостижимую цель — добраться до вершины — как бы расчлененной на десятки вполне доступных по силам задач.
Серпантин узкой, третьестепенного значения дороги висел над прекрасной четырехрядной автострадой, плавным изящным полукругом обходившей гору, похожую на яйцо. Редкие зрители, бросившие свои машины внизу, вскарабкались сюда посмотреть, как будут в муках корчиться те, кто гнал «свои велосипеды вверх, вместо того, чтобы согласно обычной житейской логике объехать гору по ровной и благоустроенной дороге.
«Уверен, из каждых двух тысяч тысяча девятьсот девяносто девять пришли на дороги не ради того, чтобы посмотреть, как мы побеждаем, а как мы сдаемся! Нет, сегодня Крокодил не доставит вам такого удовольствия! Я буду на вершине и буду первым!»
Для сидевших в машине Жаки и Оскара эта ситуация выглядела иначе. Естественно, никто из них даже не догадывался, — да и не думал об этом, — что происходит в душе Крокодила. Они просто видели, как вяло шедший на подъем Роже словно включил другую скорость. Он встал в седле и потянул наверх с упорством взмывающего ввысь самолета.
— Роже! Пошел! Пошел!…— бубнил Жаки, то высовываясь в окно по пояс, то вновь ныряя в кузов и стараясь заглянуть в глаза Оскара: видит ли тот? — Пошел! И о больном ни слова!
Оскар, стиснув зубы, глядел на дергавшуюся спину Роже.
— Вижу, вижу, — только и процедил Платнер.
«Что это? — думал Оскар. — Отчаяние? Последний взлет перед окончательным падением?»
Оскар оглянулся на Мадлен, сидевшую на заднем сиденье. Они взяли ее в «техничку», чтобы хоть немного показать гонку. Гостевой автобус, предоставленный Вашоном для разных окологоночных деятелей, уходил сразу же после старта и, другими дорогами обогнав гонку, приходил на финиш задолго до «поезда». Посоветовавшись с Оскаром, Жаки пригласил Мадлен к себе в машину. Вообще это было нарушением статуса гонки, но пока никто ничего не заметил, все могло сойти с рук.
— Только уговор — сидеть и не дышать, — пошутил Оскар.
— И не давить запасные колеса, а то вечером придется перетягивать, — добавил Жаки. — Сумочку твою, Мадлен, давай я положу сюда, в ящик. А то, уверен, при замене колеса на дороге она непременно окажется в спицах запаски…
Мадлен рассмеялась:
— Если бы мне не хотелось посмотреть гонку, наверняка отказалась бы от услуг таких требовательных джентльменов. Особенно ваших, Жаки!
Надо отдать должное Мадлен. Она вела себя почти примерно, не считая нескольких несвоевременных вскриков, когда на гонке ничего не происходило. Но и в таких случаях Мадлен старалась испуганно прикрыть рот ладошкой. Чтобы дать возможность женщине, впервые попавшей в этот бедлам, хоть как-то разобраться в «многодневке», Жаки просидел пол-этапа повернувшись к Мадлен лицом. Он рассказывал о гонке, о людях в ней, о том, что означают определенные понятия. Оскар, внимательно следя за «поездом» и дорогой, прислушивался к их разговору лишь изредка. Неожиданно для себя он открыл, что Жаки, когда хочет, оказывается остроумным и галантным собеседником, а совсем не таким циничным, грубым простачком, за которого себя часто выдает. Но открытие это Оскар не успел толком осмыслить. Началась очередная атака бельгийцев в головке «поезда». Оскар вернулся к разговору, лишь когда Жаки спросил:
— А помнишь, Оскар, отель Альберта Бьюрика? Своей заорганизованностью он очень напоминает наши колледжи. Я убеждаю Мадлен, что Роже теперь самый образованный парень в мире. Он может говорить, что прошел столько колледжей! Да еще духовных!
— Тебе же, Жаки, это ничего не прибавило к образованию! — уколол Оскар. — И грех ругать Бьюрика. Почти все начинающие французские гонщики живут под его крышей.
— Что верно, то верно! Первые деньги, заработанные дорожным потом, проходят через руки старика!
— Говорят, он решил переименовать свой отель в «Велоотель Тома Тейлора».
— Ничего не изменится, кроме названия. По-прежнему пять человек будут жить в каждой комнатушке. Так же ни одной полочки на стенах…
— Так уж и ни одной? — переспросила Мадлен с недоверием.
— Жаки не договаривает, почему старик считает полочки проклятьем и отказывается их сделать. Наш брат, гонщик, сразу же заставит комнату вонючими банками с растирками и маслами. В нее нельзя будет войти, не то что жить!
— Ваш старик совершенно прав. Когда приезжает Роже, дом наполняется чудовищными запахами. Кажется, нет средств, способных отбить их. После отъезда я целый день проветриваю комнаты…
И в этот момент Оскар и Жаки вдруг увидели, как полез вперед Роже. Мадлен тоже подалась к переднему стеклу, глядя на маленькую фигурку мужа, раскачивающуюся на горе.
«Боже! Из-за этого бессмысленного истязания я погубила свою жизнь! Боже! Мне следовало хоть раз прийти на эти проклятые гонки! И как я только могла терпеть столько лет! Ждать! Нет мужа сегодня. Нет завтра. Нет месяц! Нет два! И только слухи ползут со всех сторон… Да редкие звонки Роже из разных городов. Что стоит его телеграмма к рождеству: „Поздравляю с Новым годом! Наш „ситроен“ подешевел на пятьсот франков, твой гардероб стал прошлогодним!“ А когда он приезжал домой, — это случалось так редко, что сын не узнавал отца, — Роже всегда сказывался больным или усталым. Он спал, спал и спал… Будто провел без сна все дни, после того как покинул дом. Потом совал мне в руки заранее заготовленный список вещей, и я в очередной раз собирала чемодан…
И все ради вот этого?! Они что — и Оскар, и этот симпатяга Жаки. — все сошли с ума?! Почему никто не объяснит им, что такое истязание чуждо человеческой натуре?!»
Мадлен сама испугалась своего внутреннего признания. Она взглянула на Оскара, потом на Жаки. Те сидели не двигаясь, уставившись на далекую фигуру Роже.
— Фу, — вздохнул Оскар, — кажется, настоящий ход! Крокодил, похоже, сделан из железа. Я никогда в жизни не видел подобного горного спурта! Ни Коппи, ни Балдини не рискнули бы пойти так…
Мадлен почему-то вдруг стало приятно услышать комплимент в адрес мужа, хотя еще минуту назад она думала о гонке так плохо.
Роже тем временем проскочил промежуточный финиш первым, уйдя метров на сто пятьдесят вперед. Он отдышался на спуске, но подъем отнял слишком много сил. На память пришло сразу же несколько примеров наказанного легкомыслия.
По ту сторону горы шоссе оказалось мокрым: видимо, только что прошла черная туча. Роже обдавал редких зрителей, стоявших у самой дороги, тонкими струйками дождевой воды. Трубки колес пели на мокром бетоне, подобно пилам, вгрызающимся в благородные сорта хорошо высушенного дерева.
Роже решил подождать. Он уже имел запас на финише в одну минуту. Значит, надо не проиграть, не упустить отрыва! А это легче всего сделать в «поезде». Такое решение, Роже знал, возмутит Оскара. Интересы команды, конечно, страдают. Но в интересах самого Роже следовало отдохнуть, пока не поздно. Дешевые горные премии можно отдать другим. Лишь бы не потерять минутный бонус.
Первым, кто нагнал его из французской команды в компании двенадцати гонщиков, был спокойный Гастон Гийо, человек, удивительно жадный до километража. Гастон, хотя и не избалован славой, обычно привлекает внимание своей гигантской передачей, которую вертит изящно и легко. Он всегда идеально одет и на идеально подготовленной машите. Роже из всей команды, пожалуй, выделил бы Гастона Гийо. Он часто готовит свою машину сам, особенно заметив при осмотре какую-нибудь не доделанную Жаки мелочь. Молча, тихонько посапывая, Гийо начинает переделывать все на глазах у выходящего из себя Жаки. Гастон идеально сложен для велогонщика. Обладает хорошим нюхом, и с ним Роже легко занимает в «поезде» правильную позицию. Гастон просто незаменимый командный гонщик. Когда-то они вместе начинали в одной из заштатных команд. Роже взлетел по лестнице славы, а Гастон так и остался «незаменимым командным гонщиком». И это уже, скорее судьба, чем недостаток таланта.
