Жаклин Уилсон - Девочка-находка
Когда я заканчивала седьмой класс, мисс Бин решила уйти на пенсию. Почему-то я этого совсем не ожидала. В конце учебного года она сказала, что больше не вернётся в школу. Я не знала, как быть. Я сделала каменное лицо, чтобы не расплакаться.
— Будешь скучать по моим урокам, Эйприл? — в шутку спросила она.
— Я буду скучать по вас, вырвалось у меня.
Мисс Бин стала серьёзной:
— Что же… Я смогу тебя навещать. Мы можем и дальше гулять по выходным, если ты, конечно, этого хочешь.
— Хочу!
— Я тоже хочу. Мне нравится проводить с тобой время. Но пообещай, что ты не станешь чувствовать себя обязанной видеться со мной. Вдруг ты говоришь это из вежливости.
Я не верила, что она вернётся. Когда мисс Бин попрощалась с нами на общем собрании и староста школы преподнесла ей часы, чемодан и стопку книг, я разрыдалась. Как ни странно, не одна я плакала. Я обрадовалась, что строгую мисс Бин так любили. Поппи заливалась слезами. Мисс Бин подарила ей на прощание горсть леденцов. Мне она не оставила ничего, только потрепала по плечу и прошептала:
— Я скоро вернусь, обещаю.
Она собрала вещи в новый чемодан и уехала за границу. Она прислала мне две открытки, а когда вернулась, то в первую же субботу приехала в «Сказку». Мисс Бин коротко подстриглась, загорела и купила ярко-синие брюки, которые делали её ещё толще, но очень ей шли.
— Идём, Эйприл, — сказала она.
— Вы так изменились!
— Я чувствую себя иначе, — сказала она, проводя рукой по коротко стриженным волосам.
Она сказала, что я могу больше не звать её мисс Бин, ведь она уже не моя учительница. Я могу называть её по имени — Мэрион.
Приезжая в интернат, она заходила к другим учителям и обнимала Поппи, но я знала, что она здесь ради меня. Она говорила, что не скучает по школе. Мисс Бин учила итальянский, брала уроки фортепиано и три дня в неделю работала в книжном магазине. А ещё она купила домик в пригороде и готовилась к переезду. Она отвезла меня туда, чтобы посоветоваться.
— Мне важно твоё мнение, — сказала она.
Я не понимала, к чему она клонит. Так продолжалось несколько месяцев. Мы обсуждали моё будущее. Я хотела быть дизайнером (кроить и шить красные, жёлтые, синие и сиреневые платья), но Мэрион говорила, что мне надо стать историком. Она осторожно расспрашивала меня о моем прошлом. Я ненавидела эти разговоры. Я была ребёнком со свалки, Я помнила мамочку и папочку, пускай не во всех подробностях, и не хотела о них говорить. Я ощущала себя так, будто стою на вершине утёса.
Я не могла понять, зачем Мэрион упорствует, если видит, что мне это неприятно. Мы привыкли щадить чувства друг друга. Я не говорила с ней о диетах и толстяках (Мэрион набрала ещё больше веса и купила новые широкие брюки), она не упоминала слово «мама».
— Да заткнись, Мэрион! — не выдержала я однажды.
Мы прогуливались в парке Хэмптона.
Едва слова вылетели, я закрыла рот рукой, опасаясь, что Мэрион превратится в мисс Бин и накажет меня.
Она не столько рассердилась, сколько расстроилась и попросила меня последить за тоном:
— Если хочешь, попроси другого помолчать, но не говори ему заткнуться.
— Хорошо. Помолчи, пожалуйста, и прекрати расспрашивать меня о приёмных матерях, — сказала я, ковыряя гравий носком сандалии.
— Надеюсь, ты их вымоешь, когда вернёшься в интернат, — сказала Мэрион. Помолчала. — Значит, тебе не нравятся приёмные матери?
— Нет!
— И ты не хочешь снова жить в семье?
Я с подозрением посмотрела на неё:
— А что? Кто-то хочет меня удочерить? — В глубине души поднялся страх.
— Только если ты сама этого захочешь.
— А я не хочу. Уехать из «Сказки»?
— Это как раз неплохая мысль. Эйприл, ты очень умная, тебе только надо наверстать упущенное. Если ты пойдёшь в хорошую школу и сдашь экзамены…
— Да-да, то смогу поступить на исторический факультет. Я помню. Только никакая я не умная, я столько всего не понимаю.
— А ещё у тебя совсем нет подруг, не считая Поппи.
— Ну и ладно. Мне не нужны подруги. У меня есть ты. Кстати, если меня удочерят, мы ведь больше не сможем видеться каждые выходные.
— Мы будем видеться гораздо чаще.
— Каким это образом?
Мэрион напряжённо засмеялась:
— Да, Эйприл, выходит, ты не такая умная. Я хочу тебя удочерить.
Я уставилась на неё. Она не отвела глаза.
— Ты, наверное, думаешь, это смешно. Так и есть. Я немолода, у меня нет мужа… Хотя я говорила с социальными работниками, и они считают, что это не главное. Но тебе, разумеется, было бы лучше в полной семье.
— Я не хочу полную семью!
Я думала над её словами. У меня кружилась голова. Я не знала, хочу ли я жить с Мэрион. Она была отличной учительницей и хорошей подругой, но какая из неё мать? Я не могла представить себе жизнь с ней под одной крышей.
Она в отчаянии прикусила губу. С моей стороны было жестоко медлить с ответом. Я глубоко вздохнула.
— Большое спасибо. Ты так добра, — сказала я так, будто речь шла о чашке чая, а не о совместной жизни. Я попыталась найти нужные слова: — Это было бы… чудесно.
Мэрион сухо улыбнулась:
— Ничего чудесного в жизни со старой ворчуньей вроде меня. Я буду заставлять тебя делать домашние задания, читать нотации, запрещать краситься и носить мини-юбки. Но я думаю, мы сумеем поладить. Я бы попробовала. Разумеется, настоящей матерью я тебе не стану, но…
— Я и не хочу, чтобы ты становилась мне настоящей матерью.
У меня была мать, пускай я не знала, кто она и что с ней. Я сменила столько приёмных матерей, что не хотела получить очередную, даже если Мэрион будет так называться только по бумагам.
— И как мне тебя называть? Мама? Тётя?
— Продолжай звать меня Мэрион. А если станешь бузить, мы мигом вспомним о существовании мисс Бин!
Процесс удочерения длится долго. Мэрион пришлось пройти специальные курсы, а мне — встретиться с новым социальным работником, Илень. Меня все время обсуждали, но за моей спиной.
— Там решается моя судьба, почему мне нельзя послушать? — спросила я Илень.
— Эйприл, тебе это кажется непонятным, но так заведено, — сказала она, поглаживая керамического кролика.
— Но почему так долго? Мэрион хочет жить со мной, я хочу жить с ней, зачем столько тянуть?
— Я знаю, тебе трудно ждать, но мы должны проявить осторожность. Подготовить вас обеих, собрать документы…
Внезапно мне стало плохо.
— Мэрион узнает обо всем, что написано в моем досье?
— Думаю, она уже знает, — мягко признесла Илень.
— Я думала, это моё личное дело! Она что, знает о кражах, которые мы совершали с Джиной?
— Да.
— И… и о Перл?
— Да.
— И по-прежнему хочет меня удочерить?
— Да.
Я замолчала. Илень перегнулась через стол и погладила меня по руке:
— Мэрион все понимает, Эйприл. Не волнуйся. Я думаю, не должно возникнуть никаких затруднений. В моей практике уже был случай, когда одинокая женщина удочерила девочку. У вас с Мэрион все сложится замечательно.
У нас все сложилось. Может быть, не так замечательно, как хотелось.
Я покинула «Сказку». Девочки распевали песни и желали мне удачи. Поппи пела песенку про леденец — всего пять слов, зато громко и от души. Я рассмеялась, потом заплакала и не могла остановиться. Мне не нравился интернат «Сказка», но я провела в нем пять лет и привыкла считать его своим домом. Я осталась в нем чужой, но разве это имело значение? Я всюду была чужой.
Я размышляла о том, смогу ли ужиться с Мэрион. Она приготовила мне голубую спальню с синими шторами в цветочек и покрывалом в тон. Она купила мне голубую ночную рубашку и голубой халат. Я бы предпочла более яркий оттенок и не рубашку, а пижаму, а халаты я вообще не ношу, но я притворилась, будто очень рада. Я хотела обнять Мэрион, но мы слишком долго пробыли учительницей и ученицей. Объятие вышло коротким и неловким.
Мэрион не целует меня на ночь, а гладит по плечу и подтыкает одеяло вокруг шеи. Я сбрасываю его, как только она выходит из комнаты. Ненавижу, когда что-то обматывается вокруг головы. Если я во сне забираюсь с головой под одеяло, то тут же просыпаюсь от страха.
Может быть, я провела в мусорном баке несколько долгих часов.
Разумеется, я не помню, как это было. Мне только кажется, что я помню.
Я почти приехала. Я сошла с поезда и села в метро. Меня ничто не остановит. Я знаю, куда идти.
Мне надо разыскать ресторан «Пицца Плейс» на Хай-стрит, если он все ещё существует. Даже если он по-прежнему открыт, наивно думать, что мусорные баки не поменяли за столько лет. А ещё наивнее полагать, что там я встречу маму.
Мэрион мне почти что как мать. Она ко мне очень добра. Жестоко заставлять её волноваться и думать, куда я запропастилась.
Она не станет переживать. Она испугается не больше, чем учительница, не увидевшая ребёнка из своего класса на школьном дворе. Я знаю, как выглядит мать, потерявшая ребёнка. Я помню искажённое лицо мамы Кэти. Я помню отчаянные крики мамы Ханны. В тот день нас возили в научный музей, а на обратном пути у автобуса спустило колесо. Мы задержались в дороге. Мэрион вела себя спокойно и хладнокровно. Она убеждала родителей, что ничего не могло случиться, что автобусы часто ломаются и скоро дети вернутся домой живыми и здоровыми.
