Радий Погодин - Шаг с крыши
– Такой иглой курей пугать, – сказал казак. – Не для войны оружие – для баловства.
Вокруг Витьки завинтились огненные спирали, приблизились почти вплотную – чтобы подхватить его. Но Витька видел, как наливались злобой поручиковы глаза, как побледнела женщина, закусила губу. Как приподнялся на локтях раненый красногвардеец.
– Нервы, – поручик налил себе коньяку. – Как говорится, героический психоз… Круговой, веди.
Витька голову вскинул, подошел к раненому красногвардейцу, пожал ему руку и, обратись ко всем, сказал:
– Прощайте, товарищи.
– Ишь, снова бредют. – Казак Круговой легонько оттолкнул его. – Здесь не театр. Расстреливают здесь всерьез… Давай. – Он кивнул светлоголовому парню, пропустил его вперед и зашагал следом, клацая по каменным ступеням казачьими коваными сапогами.
Наверху парень оглянулся.
– Вспоминайте, кто выживет.
Казак толкнул его.
– Давай не задерживайся.
Через минуту хлопнул во дворе негромкий выстрел…
За окошком было синее небо. Летние запахи спускались в подвал, к ним был подмешан кисловатый запах пороха.
Когда случается смерть среди людей, люди прячутся в себя и какое-то время находятся не все вместе, а по отдельности.
Тихо было.
Но чуткое ухо девчонки уловило за окном какую-то перемену в звуках. Слишком быстро по улицам казачьи кони скачут. Слишком громко двери в особняке хлопают.
– Наши, – сказала девчонка.
– Чапай! – сказал раненый красногвардеец.
Далекое «ура!» растекалось по городу, шумней становилось и бурливее, словно вода прорвала запруду.
По лестнице бегут – подошвами шаркают. А во дворе уже гранаты бухнули. Уже пулемет садит вдоль улицы. Звякнув по булыжнику, воют шальные пули.
ОПЯТЬ СИНЯЯ ВОРОНА
Анна Секретарева надела самое лучшее платье плиссированное, расчесала густую челку и, погрозив своему отражению в зеркале кулаком, пошла в больницу с серьезным ответственным поручением. Ответственное поручение она получила от своего шестого класса, но платье надевать самое нарядное шестой класс вовсе ее не просил и челку расчесывать перед зеркалом совсем не приказывал.
Пришла Анна Секретарева в приемный покой и выяснила вмиг, что к Витьке Парамонову ее не пустят, что вот уже двенадцать с половиной часов он лежит без сознания. Ни мать, ни отца, ни бабушку к нему не пустили, так как врачам не ясна его болезнь и вокруг этого дела туман еще не рассеялся, а, наоборот, все еще больше запуталось. Анна Секретарева немного пошумела насчет ответственного поручения, но эти белые холодные айсберги, именуемые медицинским персоналом, ее и слышать не слышали.
Тогда Анна Секретарева, недолго подумав, применила тактику – прочитала список больных, к которым ходить можно, выбрала среди них одного с заковыристым именем-отчеством Никодим Архипович, натерла глаза кулаками и – в регистратуру.
– Мне к дедушке – заболел наш дедушка Никодим Архипович.
– Шестая палата.
Анна Секретарева взбегала по щербатым ступенькам и у всех, кто попадался ей навстречу, спрашивала:
– Где тут травматологическое отделение, палата номер два?
Ее направили в длинный коридор с кафельным полом. В конце коридора стоял медный широкоплечий бюст заслуженного академика из прошлого века. Анна Секретарева раскатилась по кафелю на кожаных подошвах, чуть не вонзилась в академика лбом и тут заметила сбоку в закутке никелированную каталку, а на каталке под простыней Витька Парамонов лежит, бледный с закрытыми глазами, нос в потолок, руки поверх простыни, вдоль тела.
– Парамонов, – строго сказала Анна Секретарева, – как тебе не стыдно, – и замигала, замигала глазами часто-часто, и голос у нее сразу сел и охрип.
С грохотом полыхали зори, сквозь красный трепещущий свет неустойчивый прорисовывалось голубое пространство.
– Каракуты кружевары, кар кадары, кар кадары! – прокричала где-то ворона. Просвистела крыльями. По-над Витькой прошел синий ветер.
Витька застонал, открыл глаза.
– Стреляй же ты, белогвардеец! Стреляй! На, прицеливайся в сердце… – Витька задышал носом для суровости. – Я Витька Парамонов! Вы еще услышите…
– Кружат, кружат круглеца ламца дрица хоп ца-ца. Крови надо?
– Что? – прошептал Витька. – Чего ты просишь?
– Крови надо?
Витька скомкал на груди белую простыню.
– Не нужно крови. Хватит крови…
Свет слегка прояснился, полыхнул зарницами, розовым рассветным лучом коснулся стен и Витькиного влажного лба.
– Витька, ну, Витька же…
Витька повернулся на голос. Возле него стоит девчонка.
– Я тебе кричу, кричу. Ты что, оглох?
Витька рванулся всем телом к ней и застонал. У него все болело, и в организме происходило нечто странное, словно все внутренние органы, толкаясь, искали свои места.
Анна Секретарева выглянула в коридор – нет ли кого, потом принялась ухом отыскивать Витькино сердце, показалось ей, что у Витьки Парамонова сердца нет, правда, это давно ей казалось, иначе зачем было бы человеку так всех пугать – все вокруг в панике, а он лежит себе нос кверху.
– Не вертись ты, – сказала ему Анна Секретарева.
– Нюшка, хорошо, что ты пришла, – забормотал он. – Я думал – ты так и не поверишь… Какая ты нарядная сегодня. Белые из города смотались, да?
Разговорившись, Витька на каталке сел. Но Анна Секретарева уложила его и простыней прикрыла.
– Лежи, лежи. Ты меня с кем-то путаешь, Парамонов, или бредишь.
– Нет, Нюшка, правда – ты красивая сегодня. И челка у тебя. Ты на одну девчонку похожа, на нашу старосту Анну Секретареву.
Шестой класс не наказывал Анне Секретаревой плакать, но она всхлипнула тоненьким голосом.
– А я и есть Секретарева Анна.
Свет вдруг сделался резким, солнечным. Он исходил от простыней, от белых стен, от кафельного пола и голубого неба за окном.
Витька дернулся, застонал:
– Где я?
– В больнице, где еще…
– А ты Секретарева Анна?
– А кто же? Чего ты на меня так смотришь?
– Секретарева! Секретарева, можно я тебя потрогаю? Ты в самом деле – ты! Вернулся! – Витька схватил себя за ворот рубахи и прошептал: – А как же заклинание? Не говорил я заклинания. Я заклинания ведь не говорил! Я точно помню – не говорил!
Анна Секретарева терпеливо вздохнула.
– Ну, Витька. Ну до чего же тяжело с больными – сиди и слушай всякий бред… Ну, Витька, я к тебе по делу. Мне поручили. Серьезно – крови надо?
– Чего?
– Ну, крови надо?
– Зачем?
– Тебе. Переливание. Весь наш класс уже здесь, в саду, в кустах стоят. Все готовы, как один. Я первая. – Анна Секретарева вытянула руку. – Не боюсь ни капельки. Пусть берут хоть литр. – И вдруг засмеялась. – Шестой «А» тоже пришел. Ругаются: «Вы кровь сдаете, а мы что – хуже?» Мы говорим, что мы не виноваты, если ты из нашего класса. А они кричат: «Имеем право – у нас кровь лучше, поскольку выше успеваемость!»
– А что со мной произошло? Как я сюда попал?
– Как что? Кошмарный случай…
В коридоре послышались шлепающие шаги. Анна Секретарева юркнула под Витькину каталку.
К Витьке подошла старая седая санитарка.
– Очнулся, – сказала она. – Лежи, дыши воздухом. Тут воздух целебный, насквозь лекарством пропитанный. Надышишься и очухаешься.
– А что со мною было? Наверно, магнитные потоки. Или, может, когда из искривления пространства выходил в ноль времени. В этот момент нужно голову в плечи втягивать, а я ж в беспамятстве летел и не втянул. За паралаксом не следил…
Санитарка пощупала ему лоб.
– Температура нормальная. Переучился… Велено тебя в нервную палату перекатить. Травм на тебе не найдено.
– А здесь у меня что? – спросил Витька, ткнув пальцем себе в горло.
– Царапина. У вашего брата, как у кошек, вся шкура изорвана.
Витька завопил:
– А шрама-то и не было! Это от пули.
Санитарка седой головой покачала, хотела что-то сказать, но именно в этот момент из кабинета заведующего отделением вышел старый, но еще достаточно дюжий мужчина с костылем.
– Очнулся? Доложи, что ты там делал? – спросил он у Витьки.
– Как что? Что надо, то и делал. Что мог. Конечно, нужно было подготовиться, подчитать кое-что, проконсультироваться. Тогда бы я еще побольше дел наделал. Я, знаете, наверно, приземлился не туда, когда летел сюда, обратно. Наверное, вонзился в дом.
– Туда ты приземлился – ко мне на плечи. Да если бы не я, ты бы в лепешку. – Мужчина поднял глаза к потолку, руки поднял. – Я ж ведь тебя поймал. Гляжу – летишь? Соображаю – лови, Степан. Подставил руки – и готово, поймал. Я, брат, и не таких ловил… – Он шлепнул себя по забинтованной ноге. – А это пустяк в деле – срастется.
Санитарка двинулась на него всей своей белоснежной массой.
– А вы тут голову ему не крутите. Голова у него и без вас слабая. Поймал! – Она перешла на ты. – Ишь ты – поймал! А я вот у заведующего спрошу, может, и тебя, старый болтун, нужно в нервное переводить. Глаза вином залил: споткнулся о мальчишку и ногу сломал, старый хвастун, болтун плешивый.
