Виктор Пушкин - Самая крупная победа
Там меня ждала большая радость: явился Борис. Он сидел рядом с Комаровым.
— Все исправил, да?! — тиская его руку и чуть не прыгая, воскликнул я.
Он нахмурился:
— Все… Две ночи из-за этого просидел! Знаешь, как трудно догонять!
— А ты как же все запустил? Разве распорядка дня себе не составлял? — спросил я.
— В том-то и дело, что думал — ерунда!
— Ну, уж зато теперь составь. Знаешь, как это здорово!
Комаров подмигнул мне:
— Раздевайся, раздевайся скорее, а то вот Боря проверить хочет, что я тебе показывал.
В раздевалку вошел Вадим Вадимыч, как всегда подтянутый, стройный. Поздоровавшись со всеми, обернулся к Борису.
— Опять твоя мать звонила, — сказал он, улыбаясь одними глазами. — Но вот этот ее звонок, скажу тебе откровенно, уже куда приятнее, чем первый!
Борис, весь красный, глядел в пол, потом вдруг, что-то вспомнив, сунулся в чемодан, выхватил оттуда дневник и протянул его Вадиму Вадимычу.
— Не нужно, — оттолкнул он. — Знаю.
Привычно действуя руками, я смотрел на все с восхищением. И все мне казалось красивым и необыкновенным: и полная народу раздевалка, и аккуратно подогнанные на товарищах трусы, майки, и то, как быстро, без суеты каждый делал свое дело. И в душе росло что-то большое, радостное, похожее на уверенность, что теперь преодолею все трудности, что я вовсе не такой уж трус.
Когда вышли в зал, Комаров скомандовал мне:
— В стойку! Шаг вперед! Шаг назад! Левый прямой — р-раз! Еще!.. Хватит.
Я опустил руки, с волнением посмотрел на Бориса.
— Ничего, — удовлетворенно кивнул он: Борис, как и Вадим Вадимыч, никогда сильно не хвалил.
После разогрева Борис с Комаровым снова до пота гоняли меня. Потом Вадим Вадимыч стал вызывать на ринг сначала стареньких, а потом новеньких. И я вместе со своими наставниками стоял возле ринга и смотрел, как они боксируют. Оказывается, слово «драться» нельзя говорить, так как дерутся только пьяные да дураки, а мы боксируем или же работаем.
У стареньких все получалось легко и красиво. Особенно же красиво и смело работал Борис. Он без суеты, этак спокойно обманывал, атаковал, уходил от ударов или отбивал их, точно заранее знал, куда они будут направлены. Его противник изо всех сил старался попасть, но Борис делал едва уловимое движение — и перчатка пролетала мимо. И, что самое главное, он не уклонялся от удара, как, например, некоторые — чуть не до полу, а делал так, что перчатка почти по его волосам скользнет — и все! Правда, под конец он явно устал. Обычно он от начала и до самого конца нападал, а вот сегодня… Но это, как потом нам объяснил Вадим Вадимыч, оттого, что он пропустил несколько тренировок. В спорте, да и не только в спорте, очень важно работать над собой систематически.
После Бориса стали выходить на ринг новички.
Ну, на них даже смотреть было совестно: боятся друг друга, жмурятся, чуть что, отскакивают метра на три, хотя достаточно отклониться на несколько сантиметров. Ерема прямо со смеху покатывался, глядя на них, при каждом промахе презрительно махал рукой: дескать, куда уж таким, вот он — другое дело. Верблюд тоже крутил головой, поддакивал. А я смотрел и удивлялся. Даже Мишка не видел ни открытых мест у противника, не обманывал его, как учил Вадим Вадимыч, не подготавливал атак, а просто неуклюже махал перчатками. И что было самое странное — вылез из ринга весь потный, усталый, даже качался… Вот слабак!
— Чего это ты? — не выдержал я.
Он, шумно дыша, лишь недовольно отмахнулся и отошел.
— Так не забудь, слышишь? — сказал мне Борис. — Обязательно финты: хочешь, например, в корпус ударить, делай вид, что целишься в голову. Хочешь в голову — наоборот. Понимаешь?
А Комаров с другого бока советовал, чтобы я не задирал высоко подбородок…
— Иди, — толкнули они меня к рингу, когда Вадим Вадимыч обернулся к нам. — Твоя очередь…
И я сразу же ощутил, что мои ноги опять сделались слабыми. Когда мне доводилось видеть в кино или по телевизору, как кто-нибудь совершает подвиг: направляет горящий самолет навстречу танкам врага, кидается в пылающий дом или же бесстрашно идет один в безмолвии арктической ночи, то думал, что и я поступлю точно так же, доведись только очутиться в подобных условиях. И вот все совсем не так. Оказывается, я настолько далек от тех храбрых и самоотверженных людей, что даже и признаваться себе в этом противно.
Но я опять ничего не мог поделать с собой. Как и в прошлый раз, бестолково махал и махал руками, ничего не видя и не слыша. Готов был провалиться сквозь землю, когда потный, со спутавшимися волосами вылез из ринга и Мишка с ехидной усмешечкой напомнил мне мои слова: «Чего это ты?», а Борис строго стал говорить о каких-то моих ошибках.
— Теперь-то тебе ясно? — под конец спросил он. Верблюд с Еремой смотрели презрительно.
— Да, — стараясь не глядеть на них и толком не зная даже, о чем шла речь, кивнул я и, кое-как доделав все, что полагалось, убежал в душевую.
Встав под яростно секущие струи воды, я в первый раз честно признался себе, что мать была права — у меня нет главного: храбрости, твердости характера. Быстро вымылся и, никого не дожидаясь, стал торопливо одеваться.
Мишка даже удивился:
— Куда это ты так бежишь-то?
Я ответил, что некогда, и вышел из раздевалки.
Не успел войти в квартиру, как прибежал Сева и стал расспрашивать, какой у меня был противник да как я с ним дрался. Но на душе у меня было так скверно, что даже врать не хотелось.
— Вообще-то ты зря пришел, — глядя в сторону, сказал я ему, — мне сейчас некогда: уроки делать нужно…
Да, чуть не забыл: мы с Мишкой уже два раза в окно подглядывали, как взрослые боксеры тренируются. Чудно! И там ни одного синяка ни у кого не видели. В чем же дело? Вообще-то лучше всего бы, конечно, об этом самого Вадима Вадимыча спросить, да уж очень неловко разговор начинать. Но пузырек Мишка все равно с собой всякий раз приносит. Мало ли что…
13
Все время до следующей тренировки я опять, не переставая, думал об одном: ехать во дворец или не ехать? Сидел в школе — думал, шел по улице — думал, обедал — опять все думал! И, главное, посоветоваться было не с кем. Сева? Ну что он сказать может? Мать? С ней как-то стыдно о таких вещах. Жора? Он, конечно, толковый, но он потом обязательно должен всем растрепаться.
Но еще больше не давал покоя вопрос: а как же тогда быть с Рыжим? Так и позволить ему все время хамить, да? Решил: как Мишка! Поехать во дворец с чемоданом и, если его не будет, незаметно оттуда улизнуть.
Но этого делать не пришлось: Мишку встретил еще у дворца, на аллее, и, откровенно скажу, обрадовался.
— Ну ты как… вообще? — не глядя на него, спросил я, боясь, что он сейчас заставит пояснять, а что такое «вообще».
Но он сразу все понял и сказал:
— А что? Ничего. Отец говорит: пока несильно бьют, походи. Вот и буду. Ну, а уж если… то, конечно, брошу. И потом, я еще очень боюсь, что меня и без этого выгонят.
— За что?
Оказалось, что он две тройки — алгебру и английский — никак исправить не может.
— Не понимаешь, да? — осторожно, чтобы не обидеть, спросил я.
— Ну да. Знаешь, сначала как-то запустил, а вот теперь сижу как осел…
Я подумал и предложил:
— Хочешь, Борису скажу?
— Зачем?
— Ну, он поможет. Он как-никак в десятом классе.
— Стыдно…
— Чего же стыдного? Стыдней потом из-за этого вылетать.
— Ну ладно. А то уж я просто не знаю, что и делать. Дальше говорить нам помешали Борис и Комаров. Они крикнули издалека:
— Подождите нас! — и, догнав, пошли рядом. У меня на душе стало совсем хорошо.
— Сегодня мы тебе покажем, как нужно наносить удар в туловище, — шепнул мне Комаров.
А Борис вдруг вытащил из кармана теннисный мячик и спросил нас с Мишкой:
— Такой имеете?
— А зачем? — удивились мы.
— Эх, вы! — уничтожающе посмотрел на нас Комаров. — Отсталые вы люди!
— Это чтоб руки были сильнее, — пояснил Борис. — Ходи и сжимай себе вот так. — Он несколько раз крепко сжал мяч, точно собирался раздавить его. — И за месяц-полтора мышцы знаешь как окрепнут. У боксеров должны быть сильные кисти. Ну-ка, дай твою руку, — кивнул он Мишке. — Вот так. А теперь ты жми мою, а я твою.
Мишка попробовал, но сразу скрючился и присел.
— Больно! — завопил он.
— Вот видишь? — отпуская его, спокойно сказал Борис. — А я всего-навсего третий месяц с мячом хожу.
— А где его взять? — разминая замлевшую кисть, заинтересованно спросил Мишка.
— Да в любом спортивном магазине сколько хочешь. А пока не купите, можно сминать газету с угла одной рукой в твердый комок. Польза такая же. В день по одной, поняли?
— Ага! — сказал Мишка.
А я незаметно подтолкнул его, когда Комаров отстал шнурок завязать, чтобы и он отошел, и сразу же рассказал Борису о Мишкиной беде.
