Марина Аромштам - Мохнатый ребенок
Всем своим первобытным видом пруд нарушал городской пейзаж. Поэтому в один прекрасный день сюда приехали экскаваторы и грузовики. Болотистые берега пруда засыпали песком, забили в дно сваи и построили два дома. От пруда осталась аккуратная лужица — довольно глубокая, окаймленная бетонными бортиками и металлическими перильцами.
В одном из домов теперь жила девочка Лиза. Девочка Лиза училась в гимназии, а в свободное от учебы время сочиняла стихи.
Сочинение стихов похоже на приготовление супа. Внутри у человека что-то томится, бурлит и кипит, а потом выплескивается наружу. В результате получаются стихи.
Легче всего писать стихи, когда внутри томится и бурлит неземной восторг или неземная печаль. Они, как правило, проникают в человека при шуме морских волн или при свете зари — то есть из воды и из воздуха, в чем на собственном опыте убедились многие поколения поэтов. В этом состояла некоторая сложность. На заре Лизе было не до стихов: она еще спала. А когда просыпалась, ей нужно было идти в гимназию. У моря Лиза тоже оказывалась только раз в год, во время летних каникул, когда ездила с мамой и папой в Геленджик.
Чтобы как-то восполнить недостаток природного материала для стихов, Лиза ходила гулять к пруду. Она надевала длинную юбку до пят, накидывала на плечи пеструю мамину шаль, брала изящный блокнотик в кожаном переплете, ручку с ангелочком на колпачке и выходила на асфальтовый бережок. Лиза ходила туда-сюда вдоль перил, потом останавливалась и, глядя на свое отражение, строго спрашивала:
— Ну?
Вода в пруду морщилась от напряжения, а Лиза внимательно прислушивалась к себе. Ощутив внутри что-то вроде неземной печали, она присаживалась на скамейку, доставала из сумочки блокнотик и записывала:
Красная роза в саду зацвела.
Красная роза с тобой нас свела.
Красная роза упала на грудь.
Ты про меня никогда не забудь!
Красную розу ты, может, погубишь,
Но про меня никогда не забудешь!
Вот в такой момент Гришка и появился на берегу. Он поставил банку, закинул сачок в воду и стал ждать, пока в этот сачок кто-нибудь заплывет. Но никто не заплывал. И вокруг тоже никого не было. Кроме Лизы, которая что-то писала в блокнотике. Гришка посмотрел на Лизу, на ее длинную юбку, шаль и ангелочка и понимающе спросил:
— Стихи?
— Стихи, — вызывающе ответила Лиза и дернула плечами. — А что?
— Про цветочки?
— Откуда ты знаешь? — удивилась Лиза.
— Да все девчонки пишут про цветочки, — с видом знатока заметил Гришка и в качестве образца процитировал классические, с его точки зрения, строки:
Ромашка, ромашка,
Не будь какашкой.
Он меня любит,
В душу не плюнет.
Лиза возмутилась:
— А про что же пишут мальчишки?
— Мальчишки? Мальчишки пишут про крокодилов, — заявил Гришка со всей серьезностью, на которую был способен.
— Очень умно! — Лиза не могла избавиться от ощущения, что над ней смеются. — И что же такого замечательного можно написать про крокодилов? Поэму о крокодиловых слезах?
— Можно-можно, — авторитетно настаивал Гришка:
Игрушки, конфеты
мне не дарите.
Все это, все это
вы заберите.
Мне крокодила,
такого большого,
такого живого
лучше купите!
— Это кто сочинил? — удивилась Лиза.
— Я. В детстве. Мне даже нос за это сломали, — скромно признался Гришка.
— Нос? За стихи?
— За стихи. Чтоб не сочинял про крокодилов. Операцию делать пришлось. Но — не помогло. — Гришка развел руками и с прискорбием добавил: — У меня до сих пор нос кривой.
— А так незаметно. — Лиза смотрела на Гришку с неподдельным сочувствием.
— Ты вот с этой стороны посмотри. Видишь?
И Гришка стал поворачиваться то тем, то этим боком, демонстрируя Лизе трагическую неустранимость старой раны, полученной во время дуэли за честь крокодиловой поэзии.
Он заставил Лизу признать, что нос у него — действительно кривой, кривой на всю жизнь, и Лизино сердце впервые в жизни преисполнилось неземной печали без всякой помощи шума моря. После этого Гришка вытащил сачок и продемонстрировал свой улов. Состоял он из одной-единственной отчаянно извивавшейся пиявки.
Гришка посадил пиявку в банку и некоторое время наслаждался ее телодвижениями и ужасом Лизы.
— Да ты не бойся. Эта пиявка не страшная. Она даже кожу прокусить не может, не то что кровь сосать, — покровительственно комментировал он устрашающие пляски пиявки. — Хочешь, покажу?
Гришка смело запустил руку в банку, ухватил пиявку и вытащил из воды. Пиявка, тут же присосалась к его ладони. Гришка посмеивался и на глазах у потрясенной Лизы покачивал ладонью из стороны в сторону, болтая пиявкой, пока та не сорвалась и не упала в пруд.
— Ладно, пусть плывет, — великодушно разрешил Гришка. — Мне тоже пора. А то завтра зачет. По химии. У нас химия знаешь какая сложная? На уровне института. — Тут Гришка очень правдоподобно вздохнул, потому что к зачету готов не был. — А в следующие выходные придешь? Стихи сочинять? Поболтаем!
Лиза пришла в следующие выходные. И еще через выходные. Но никаких стихов она уже больше не сочиняла. Вместо неземной печали и неземного восторга ее сердце, голова и какие-то другие, ранее неизвестные слои существа были до отказа забиты рассказами об опасностях и приключениях из жизни начинающего биолога. С видом менестреля, призванного завладеть чувствами толпы, Гришка повествовал о ловле тритонов в водоемах с отвесными берегами, о хищном растении под названием росянка, которое требовалось отыскивать на гиблых болотах, о личинках ручейника, обитавших среди ядовитых зарослей борщевика. Рассказывая, он выразительно качал головой, отбрасывая кудри со лба, размахивал руками, подпрыгивал, приседал на корточки и говорил, говорил, говорил — без всяких пауз, не давая Лизе опомниться. «Ой!», «Ай!» — только и могла вставить Лиза. «Да что ты!» было самой длинной фразой, которую она произнесла за все время знакомства после первой встречи.
Но в какой-то момент Лиза почувствовала: в нескончаемый поток историй о водомерках и плавунцах ей пора вставить свое слово. Иначе ее сердце просто разорвется от вполне земных, но невысказанных чувств.
— Гриша, — сказала она, собрав в кулак все свое мужество, чтобы прервать повествование об очередном насекомоядном монстре, — мне нужно тебе что-то сказать. Что-то важное. Ты должен назначить для этого место и время.
— А-а-а, — Гришка, затормозивший рассказ на всем ходу, с трудом осознал вопрос. — Знаешь, у меня через неделю день рождения. Я опять сюда приеду, к бабушке. Хочешь — приходи. Она пирог испечет. «Бедный студент». Так пирог называется. Потому что для него продуктов мало надо. Бабушка его после войны делать научилась. Но он вкусный. Она в него орехи кладет, и варенье. Так что это уже не совсем «Студент», а вроде как «Профессор». Придешь?
— Обязательно, — сказала Лиза.
В день рождения Лиза принесла Гришке подарок. Точнее, два подарка: большую черную крысу и признание в любви. Эту крысу Лизин дядя принес из лаборатории. Специально для Гришки.
Крыса сидела в клетке. А к дверце была привязана розовая ленточка с бумажным сердечком, сложенным книжечкой. Внутри было написано: «Гриша, я тебя люблю!»
Лиза вручила имениннику клетку и стала ждать, что будет дальше.
Крыса Гришке понравилась:
— Ого! — сказал он. — Крыса!
Потом повертел в руках бумажное сердечко и спросил:
— Это что? Мне, да? Хм!
Снова повертел сердечко и еще раз сказал:
— Мне, да? Хм!
После этого он понял, что ничего нового к ранее сказанному добавить уже не может. Неожиданно ему на помощь пришла бабушка. Она принесла пирог «Бедный студент», который был почти «Профессор», отрезала Лизе большой-большой кусок и стала смотреть, как Лиза будет есть. А Лиза откусила совсем немного, какую-то крошечку, и вдруг расплакалась.
Тут Гришка тоже расстроился — из-за Лизы и из-за бумажного сердца. Он утешительно толкнул Лизу в плечо и сказал: «Ну, Лизка, ты это… Не парься! Би хэппи!»
После чего Лиза вытерла слезы и ушла. Дома она достала из комода старую мамину шаль, изящный кожаный блокнотик, ручку с ангелочком и написала длинное стихотворение о печальной розе, которую грубо сломали начинающие биологи, отправляясь в поход за ядовитыми росянками.
А крыса осталась. С бабушкой Аней. Потому что Гришка на следующий день в спешном порядке уехал в биологический лагерь. На прощание он и бабушку потрепал по плечу: «Бабуль, ты это — не парься! Крыса в клетке. Она тебя не съест и по столам бегать не будет. Подливай ей из лейки воду. Прямо через прутья, раз боишься дверцу открыть. И засовывай в эту щель хлеб с сыром. Ну, все! Пока!»
