Татьяна Шипошина - Ангелы не бросают своих
— Да, — ответил Вася. — «Смел и дерзок мой трюк!»[10] — пропел он.
Разговор начался, когда чай был уже налит. Андрейка ревниво следил за говорящими. Уж очень ему не хотелось, чтобы спор мамы и Васи перешёл в ссору. Ведь взрослые — они такие! Чуть что, сразу обижаются друг на друга…
— Вот именно — трюк! Не думаете ли вы, что ваши гонки — просто своеобразное трюкачество? — пошла в атаку мама.
— У трюков есть зрители, а у нас частенько только ветер.
— Трюкачить можно и перед самим собой!
— Наверно, я эту арию не к месту спел, — развёл руками Вася. — Но, согласитесь, в этом мире трюкачи и клоуны нужны для того, чтоб люди видели, что на свете существуют не только серые будни.
— Серые будни бывают у серых людей. Разве нормальному человеку нужны клоуны? — возразила мама.
— Но несерые люди скорее оценят, чем выделяются другие «несерые». А клоун, хоть раз в жизни, бывает нужен каждому. И потом, каких людей вы считаете нормальными? Кто устанавливал эти нормы? — вопросом на вопрос ответил Вася.
— Насчёт того, что клоуны нужны каждому, я по-прежнему не согласна. И главное… Вы извините, но игры со смертью мне претят. Может быть, потому, что я… Ну, иногда ощущаю смерть так близко. Я борюсь с ней, чтоб вырвать у неё хотя бы денёк. А вы… Вы летите по шоссе на огромной скорости, красуетесь и хвастаетесь, что не боитесь смерти. А потом разбиваетесь и… и словно бы выбрасываете свою жизнь, словно бы она вам не нужна… Обидно… Вот и получается: «Храбрый шут…»
Над столом повисло молчание.
«Хоть бы они скорее заговорили! — думал Андрейка. — А то сейчас Вася уйдёт… и тогда всё… и всё…»
Что «всё», Андрейка не понимал. Когда говорила мама, Андрейке казалось, что она совершенно права. Но было не легче от этой правоты…
И тут Вася, совершенно неожиданно, заговорил стихами.
— «Есть упоение в бою…» — заговорил Вася. —
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
Та-та, та-та…
Вася помахал в воздухе рукой.
— Сами знаете. Короче:
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог…[11]
Снова над столом повисло тяжёлое молчание.
— Вот, как-то так, — сказал Вася.
Андрейка был удивлён до глубины души. Вася — и вдруг стихи! Правда, смысл ускользнул от Андрейки и он ничего не понял.
— Спасибо, Вася, за стихи. — Мама, видимо, тоже удивилась, но виду не подала. — За Пушкина спасибо. Но эти строки… Вы извините, это же неоднозначные строки. Человек во время испытания не молится, не кается, а как бы презирает… всё и вся. Против Бога идёт и Его воли.
— Нет, — не согласился Вася. — Человек, который решил, что он умрёт, уже наполовину умер.
А другой человек не опускает руки, а идёт навстречу опасности. Да он просто встречает её, как встретил бы радость! Разве не Божьей воле он радуется? Хоп!
Васино «хоп» развеселило маму.
— Классное дополнение к Пушкину! Хотя и то верно, что Пушкин — гений. Вроде бы и то верно, и другое… Но вы, байкеры, всё равно как бы зовёте опасность, как бы провоцируете её! Вы же ездите не для кого-то, а для себя! По доброй воле, а не от чумы!
— Наверно, да… — вздохнул Вася. — Или нет. Возможно, та чума, к которой мы идём навстречу, не так заметна, как чума пушкинская или другая болезнь. Но она не менее страшная… для каждого живущего. Индивидуально.
— Что же это за опасность?
— Скиснуть. Превратиться в… планктон… Ну, есть много обидных слов. Может быть, подойдёт даже «смерть души». Хотя это пафосно слишком. Когда люди не видят другого способа пробудить свою душу, хоть чуть-чуть сделать её чище… Ну, хотя бы так. Ветер в харю — и вперёд! Извините. Не самый плохой способ, уверяю вас. Это в идеале, конечно. А вообще… и трюкачи есть, и безбашенные. Всяких полно. Как везде.
— Когда Господь пробуждает душу, он даёт ей молитву, — настаивала на своём мама. — А не мотоцикл.
— А как вышибить из человека молитву, если у него всё чики-пики и шито-крыто? Когда он сидит в своём болоте и носа наружу не высовывает? Может, хоть мотоцикл ему под зад, а?
— И хоп! — встрял в разговор Андрейка.
Тут мама с Васей засмеялись.
Кажется, спор между мамой и Васей перевалил через опасную грань. Наверно, они теперь не поссорятся!
— Я ещё хочу вам сказать… — начал Вася, но мама перебила его:
— Вася, может, будем на «ты»?
— Да я и сам хотел, только не решался, — ответил Вася. — Короче, Света, соглашайся, я тебя прокачу на мотике.
— Правильно, — сказала мама. — На «байке» я не хочу. Это, понимаешь, с претензией. На «харлее» тоже не хочу — за «харлей» мне не расплатиться, если что. А вот на «мотике», пожалуй, соглашусь. Только чтоб не закиснуть!
Ах, как весело было всем троим! Они смеялись, наливали по десять кружек чаю и съели весь торт, чему очень даже поспособствовал Вася, который сказал, что «счастливые тортов не наблюдают».
Ещё Вася сказал, что ангелам торты повредить не могут, потому что ангелы питаются духовной пищей, а торт — это так, видимость одна… Мировая иллюзия. Однако умять почти всю «иллюзию» это ему не помешало.
А потом мама и Андрейка вышли проводить Васю до самого мотоцикла.
ГЛАВА 35
На следующий день Вася приехал под вечер. К тому времени Андрейка ценой неимоверных усилий всё-таки смог настроить гитару.
Он мучил её, почти не отрываясь. Мама даже заставляла сына «бросить это дело и пойти погулять», но Андрейка «дела» не бросал. Наконец он был вознаграждён тем, что аккорды на его гитаре зазвучали примерно так же, как на гитаре Степаныча. Андрейка даже спел маме песню о парне, который «был из тех, что просто любит жизнь».
Музыка чуть-чуть «плавала», но всё равно мама очень удивилась.
— Как бы отдать тебя учиться музыке!.. — вздохнула она. — Надо бы мне узнать, сколько стоит музыкальная школа.
В голосе мамы не чувствовалось уверенности. И Андрейка, вздохнув, взялся за следующую главу самоучителя.
А под вечер приехал Вася. Он привёз с собой в пакете куртку и шлем. Для мамы.
— Ну как? Не передумала? — спросил Вася. — Тогда надевай. Это мой старый шлем. Когда я был моложе, и голова у меня была гораздо меньше.
Мама улыбнулась.
— А если ты, Вася, станешь совсем старым…
— Голова у меня будет как чемодан. Главное, чтоб замочки чемоданные не заржавели.
Тут Андрейка засмеялся, а Вася сделал невозмутимое и непонимающее лицо.
— Куртка тоже моя, — показал он на привезённую косуху. — Самая первая косуха. Мне тогда шестнадцать лет только исполнилось.
— Мама, не надевай куртку! — повис на маминой руке Андрейка.
— Почему?
— Потолок прошибёшь! А потом крышу проломишь! — объяснил он.
Нет, невозможно было не смеяться, когда рядом находился Вася-Ангел! Теперь уже все трое смеялись.
— Не волнуйся, Андрюха. Будь спок. Я в карманы утяжелители положил. Не взлетит твоя мама — останется на земле.
— Да… — вздохнула мама. — Нам жизнь утяжелители сама ставит. Так, как в шестнадцать лет, в тридцать уже не полетаешь.
— Посмотрим, — пожал плечами Вася. — У кого-то крылья к тридцати годам уже отпадают, а у кого-то и в сорок ещё растут.
— Ты, Ангел, оптимист!
Мама всё время улыбалась. Может, она и хотела бы оставаться серьёзной, но её губы так и разъезжались в улыбке. И ещё… она иногда поглядывала на себя в зеркало!
— Если ангел станет пессимистом, он уже будет иначе называться, — отозвался Вася, глядя на маму.
— Как? — спросил Андрейка.
— Вырастешь — узнаешь, — быстро ответила за Васю мама.
Она выглядела очень симпатично. В чёрных джинсах, в голубой футболке с высоким воротничком, прикрывающим шею. А на лице стало даже проступать что-то вроде лёгкого румянца.
Мама уже примерила шлем. Потом сняла его и надела Васину косуху. Даже «шестнадцатилетняя» Васина косуха оказалась ей великоватой, но вполне приемлемой. Синяя косынка у мамы на голове сразу превратилась в бандану.
— Я готова.
Андрейке очень хотелось попроситься… Ему так хотелось покататься вместе с Ангелом и мамой! Но что-то остановило его, и он сказал:
— Ну, езжайте! А я без вас буду учиться на гитаре играть.
— Ты, Андрюха, настоящий мужик, — шепнул Андрейке Вася, наклонившись. А громко сказал: — Ну, полетели!
— Полетели! — отозвалась, как эхо, мама. — Снимаем утяжелители!
И они «полетели». Андрейка видел в окошко, как мама села на заднее сиденье вторым номером. Он видел, как она обняла сзади могучую спину Васи-Ангела, как Вася погладил своей ручищей мамину руку, обхватившую его.
