Мария Ботева - Несколько кадров для дедушки
Я не знала даже, что сказать. Почему он кричит и накидывается? Почему я должна предупреждать? Откуда мне знать, придёт он или нет, мы же не договаривались никогда? В понедельник и вчера он сам заходил за мной.
— И трубку ты не берёшь. Почему-то, — уже совсем тихо сказал он. — Ты куда? Случилось что-то?
Вот так я уже могу разговаривать.
— Мы переселяем дедушку. Видел бы ты его. Вот иду за вещами. Бельё там, одежда.
— Я с тобой.
— Только своим не рассказывай. А то опять позовут мне психолога.
Спальник, конечно же, с нами побежал, так, без поводка, мы же рядом.
Вообще-то с Петькой интересно. Он рассказывает о книжках, какие читает, всё больше исторические, я не видела ещё человека, который бы так любил историю. Он даже занимается историческим фехтованием, сражается на реконструкторских турнирах. И доспехи у него есть, сделанные под старинные. В выходные Петька меня позвал на соревнования в одной пожарной части, а на каникулах будет настоящее сражение в лесу. Я кивнула, но так, автоматически, всё думала о дедушке.
— Ты слышал такого певца Утёсова? Вот у меня дедушка таким же голосом поёт. Пел раньше.
— Споёт ещё, ты не думай.
Спальник не пошёл с нами в квартиру, да и что там, в самом деле: взять раскладушку и наволочку — трёхминутное дело.
— Ты только оденься как-нибудь… Платье есть у тебя? — учил на обратном пути Петька. — У нас, понимаешь, принято, чтобы девчонки в платьях или юбках ходили. Хорошо, конечно, если в длинных, но можно и до колена. А ещё, знаешь…
Но он не успел договорить, потому что мы услышали громкий пронзительный визг и увидели, как Спальник быстро-быстро побежал в соседний двор. За ним бежал далматинец, а за далматинцем — Колька Терентьев. Я бросила прямо в Петьку наволочку с дедушкиной одеждой, а сама рванула за своим псом. Петька остался стоять посреди улицы со всеми вещами. Во дворе далматинец лапами и носом прижал моего маленького дурацкого пса к земле. Спальник скулил, извивался, но вырваться у него не получалось. Я подбежала и чуть не пнула этого далматинца, вот честное слово, так разозлилась на него, готова была пнуть, но он отскочил сам, я подняла Спальника. Подбежал Терёшка, схватил собаку, прицепил на поводок.
— Попался! — крикнул он псу. — Видишь, как Мелкий хорошо помогает. Третий день гуляет! А я ищу.
— Угу.
А что я могла ещё ответить? Сказать тут нечего. Да и некогда говорить: я проверяла, нет ли каких укусов у Мелкого. Подозрительно знакомый далматинец, кстати!
— А говорила, не можешь, когда орут. Как ты? Как Спальник? — спросил Петька.
Он отодвинулся ближе к сугробу, чтобы не мешать прохожим. У ног его стояла сложенная раскладушка, в руках он держал цветастую наволочку, набитую дедушкиной одеждой. Куртка расстёгнута, из кармана того гляди выпадет телефон. Тот ещё видок.
— Ну и видок у вас! — сказал Петька. Да, пожалуй, мы ещё веселее смотримся: встрёпанный дрожащий пёсик, разлохмаченная я, шапка свалилась в капюшон куртки, рукав грязный.
— Ну вот, — говорю, — ты видел операцию по поиску и поимке потерянной собаки в действии.
И мы почему-то засмеялись на всю улицу. Стоим, хохочем, какой-то дядька вдруг перешёл на другую сторону, оглядывается на нас. Потом Колька пробежал мимо со своим далматинцем, правда, успел покрутить у виска, а нам ещё смешнее стало. Так мы и шли домой, смеялись. Я держала Спальника одной рукой, а другой — узел наволочки, мы её вдвоём с Петькой несли, так до дома и дошли.
Отец увидел его, молча протянул руку, мама обрадовалась, говорит:
— Петя, это вы? Спасибо за помощь! Видите вот, у нас великое переселение. Чаю, может?
Но Петька отказался, побежал домой, сказал, алгебра не доучена. Но я-то знала, что он будет припаивать какое-то колечко к какому-то другому колечку, чинить кольчугу свою.
22
Со всеми этими делами я совсем забыла о прививке от клещей, то есть от разных болезней, которые клещи разносят.
На скалы ехать в мае, а сейчас уже конец марта. Конечно, пока ещё лежит снег, и об этих тварях не хочется и думать, и я про них так бы и не вспомнила, если бы не Елизавета Павловна. Глупо получилось, в самый последний день самой длинной четверти мне пришлось остаться после уроков. Даже хуже — после классного часа.
Я хотела убежать пораньше, но Елизавета не отпустила, даже когда узнала, что у меня приехали брат с сестрой, сказала, будем обсуждать, что нам делать с каникулами, куда пойти. Куда тут пойдёшь? Мне и на тренировки ходить расхотелось. Так, по привычке вчера сходила, но всё больше страховала других, сама не лазила почти.
Вчера и сегодня весь день Терентьев всё дразнил меня, говорил, что я совсем запустила Спальника со своим парнем. Это он Петьку имеет в виду. Парень, вот ещё. Просто нормальный человек, сразу уж надо парнем называть его. За два дня Колька так мне надоел с этим, я еле сдерживалась, чтобы не садануть ему. И вот на классном часе не сдержалась. Елизавета спрашивала, уточняла в самый распоследний раз, кто пойдёт в театр на «Сон в летнюю ночь»? Каждого называла по фамилии, чтобы ответили точно, собираются или нет. Я сказала, что нет.
— Что, некогда тебе? Со своим парнем гонять пойдёшь? — спросил меня Колька.
— Да пошёл ты! — ответила я, и меня все слышали. И ещё стукнула по башке дневником, жаль, что ничего потяжелее под руками не оказалось.
Елизавета замолчала на полуслове. Обычно после этого она выгоняет из класса, но меня почему-то не выгнала. Промолчала даже. Постояла полминуты, вспомнила слово, которое не договорила. После классного часа я хотела убежать, но меня снова не отпустила Елизавета.
— Что, — сказала она, — с тобой такое происходит?
Я молчала.
— Папа нашёл работу?
Значит, психологиня сообщила ей.
— Нашёл, — отвечаю, — устраивается.
— А на соревнования тебя берут?
Знает же, что берут, я уже принесла от Борисыча просьбу об освобождении от уроков. Не стала ничего отвечать.
— А прививку ты сделала? От клещевого энцефалита.
— Забыла совсем, — говорю, — в каникулы сделаю. Если ещё на скалы поеду. Могу ведь и не поехать.
— Так папа устроится на работу, сможешь поехать.
— Дедушка. У меня ещё дедушка.
— А что дедушка?
Я не знала, как ей сказать. Сижу молчу, Елизавета молчит тоже, смотрю — лицо у неё покраснело и шея. Я уже хотела идти, сумку свою подняла, вдруг она говорит:
— Поэтому Лада и Петя приехали? Прощаться? Но послушай! Он же крепкий у тебя, это же он с собакой гулял? Я помню, видела твоего пёсика, а с ним мужчина старый, это же он? На прошлой неделе!
Я молчала. Гулял, конечно, это он гулял, ещё совсем недавно, на прошлой неделе, верно. Всё это верно. Но что тут поделать? Мама говорит, что он, похоже, просто устал жить. Жил-жил. И вот устал. Потерял всякую радость. Память же он потерял, вот и радость тоже.
— Без радости — никак, — сказала я совсем тихо. Думала, классная меня и не слышала. А она вдруг говорит:
— Знаешь что? Все так хвалят твоего Спальника, вот вчера он помог снова найти собаку.
— Позавчера.
— Да? Я вот думаю: может, он и вам поможет? Дедушке твоему. Собаки это умеют, известно же. Я вот читала: одна женщина болела, не вставала. Даже таблетки уже не могла пить, не было сил. Её собака, овчарка, сидела возле неё, руки лизала. И вот хозяйка через три дня стала принимать лекарства, потом начала ходить по комнате. Собака скулит, просится гулять — она и на улицу начала выходить. Тоже была пожилая, сколько твоему дедушке?
— Восемьдесят один. У нас-то — дворняга.
— Ещё лучше! Вот увидишь! Дедушка, конечно, не молоденький, но ничего, твой пёс справится. Ну, и ты поможешь. Ты ему читай что-нибудь. На ночь или так, днём. Приятно же, когда читают. Тебе мама на ночь читала?
— Мне Ладка. И Петька тоже. И мама.
— Вот видишь! Иди, тебя ждут. И прививку не забудь сделать на каникулах! Снег сойдёт, никто тебе уже её не поставит.
Уже в дверях я вдруг вспомнила:
— Он у меня в комнате спит. Спальник. А дедушку в Петькину поселили.
— Ничего. Поживёшь пока одна.
Дома было половинчатое веселье. Мама с Ладкой сидели на кухне, глаза у обеих красные, заплаканные. Ладка говорила:
— Я спрашиваю: «Жалобы есть? Голова не болит? Живот?» А он: «Ты хорошая. Как там у вас дела, в Крыму?» Пульс померила ему — так себе пульс, но у него возраст уже немаленький, давление не очень, конечно, но жить можно. Лёгкие не свистят. Можно жить, мама!
— Так он не умрёт? — спросила я. Мама с Ладкой вздрогнули, они меня не заметили.
— Организм работает, — сказала сестра, — тут ещё важно, как поведёт себя психика.
В большой комнате отец смотрел телевизор и жевал солёный огурец, прятал что-то за диваном — ну, понятно. А в Петькиной комнате сидели на кровати и веселились от души Петька и дедушка Витя.
