Мария Киселёва - Рассказы
Лок, конечно, не отвечал, но все равно разговаривать с ним было хорошо. А иногда Лок не выныривал на корягу. Тогда Анка говорила:
— Ладно, ладно. Я ведь знаю, ты слышишь. Вылезай.
И если он все-таки не появлялся, она сердито обещала, что за это он не узнает, как хорек в капкан попался или как остановилась жнейка, или еще что-нибудь очень важное.
Однажды, когда они, как обычно, беседовали, на корягу вынырнул другой лягушонок, точно такой же, и Анка растерялась. Лягушата перепрыгнули друг через друга, и теперь уже совсем нельзя было узнать, который Лок. Но потом один шлепнулся в воду, а другой остался на месте. Ну конечно, это был Лок. Такой зеленый-зеленый, в белом нарядном фартучке.
— Ты никогда не перепутывайся, ладно? — попросила после этого Анка.
В одно ясное утро кувшинки раскрыли свои лепестки навстречу солнцу. Но Анка не видела этого, она не пришла к болоту. И когда кувшинки разомлели совсем от жары и лежали на своих круглых листьях, ее еще не было. И только когда солнце ушло за лес, а цветы затворили свои чашечки и уснули, Анка села на серый камень.
— Послушай, Лок, — сказала она грустно. — У меня теперь братик. Совсем нечаянно появился.
И лягушонок узнал, что теперь любят этого братика и уже не любят Анку. Мама от него не отходит, а Анке даже забыла заплести косичку. Лягушонок сам видел эту лохматую косичку со смятой лентой. А теперь решили даже отвести Анку к тете в другую деревню, чтобы мама осталась одна с этим братиком.
Такого грустного дня на зеленом болотце еще не было.
— Ну до свидания, Лок, — сказала Анка. — Меня теперь долго-долго не будет.
Она тихонько слезла с камня.
— Да, — вспомнила она, — а зовут его Лешка. Лешка-картошка.
До самой осени никто не разговаривал с лягушонком. А потом опять пришла Анка. Болотце обмелело за лето и сплошь затянулось ряской. Коряга высоко выступала над водой. Серый камень уже не был теплым. Все здесь было по-другому.
— Ло-ок! — позвала Анка. — Лок, Лок! Это я. Разве ты забыл?
Лягушонка не было. Тогда Анка наклонилась к воде и сказала, как раньше:
— Ладно, ладно. Я ведь знаю, ты слышишь. Вылезай.
И действительно, что-то шлепнулось на корягу. Это была большая толстая лягушка.
— Лок, — прошептала Анка. — Где же ты, Лок?
Лягушка сидела и дышала своим белым горлом.
Анка отступила назад и тихо пошла по тропинке. Она никому не сказала, что теперь у нее все хорошо. Лешка-картошка оказался славным братцем, а мама любит ее, как прежде. Теперь все хорошо, только нету Лока.
Анка не знала, что к осени все лягушата становятся большими лягушками.
Пегашкин маскарад
В новой квартире все было новое. Шкаф и буфет пахли свежим деревом. Кровать низкая и без блестящих шариков, на которые Димка вешал курточку. Игрушки тоже новые, дареные к новоселью. Они не лежали, как раньше, горкой в углу, они по-хозяйски заняли половину Димкиной комнаты. Огромный мяч блестел зелено-желтыми боками, машины сверкали фарами, подъемный кран, как журавль, гордо вытянул вверх свою шею.
— Тебе нравится твоя комната? — спросил папа.
— Да, — ответил Димка тихо.
— А новые игрушки?
— Да.
— А твой Пегашка до чего же облезлый, правда?
Димка промолчал.
— Может, вынесем его со старыми вещами?
— Нет! — закричал Димка. — Не дам! Вынеси лучше свои игрушки! И всю эту комнату вынеси!
— Ну ладно, я пошутил, — сказал папа. — Мы его не тронем, Пегашку.
Димка взял своего коня за обрывок узды и вывез на хромых, отбитых колесиках из окружения красивых игрушек. Он сел в передней на табуретку и стал смотреть на Пегашку. Конечно, он очень старый, он живет давно-давно. Гривы и хвоста у него нету. Может, их не было совсем? Димка не помнит. Стеклянный глаз Димка вытащил сам. Это он помнит. Глаз оказался на проволоке. Его привязали к елочному колокольчику. А правый бок у Пегашки ободран. Димка был маленький, и ему почему-то хотелось ковырять этот бок. Тогда он не знал, но получилось пятно, похожее формой на Африку.
— Ты не сердись, — сказал папа. — Я понимаю, Пегашка — наш старый друг. Он будет с нами. Только давай преобразим его малость?
— Как преобразим?
— Ну подмажем, подклеим бока, сделаем гриву. Уздечку сменим. Будет лихой коняга.
Бока подмазывали крахмальным клеем. Гриву и хвост сделали из рыжей шелковой бахромы от занавески. Картонное седло украсили блестками, оно получилось, словно кокошник Василисы Прекрасной.
— Ну гляди — и не узнать! — сказал папа. — Лихой коняга.
И Димка глядел. И не узнавал.
— Это не Пегашка, — и опустил голову. — Это же не Пегашка совсем.
— Ну, мы его подновили. Чем ты недоволен? Лучше ведь стал. Не стыдно с новыми игрушками стоять.
— Это не Пегашка, — повторил опять Димка, и губы его дрогнули. — Не надо мне.
— Вот тебе ра-аз, — протянул папа. — Чем же он плох? Ну чем?
— Он ничего не знает.
Папа хотел что-то сказать и не сказал. Только посмотрел на Пегашку, на Димку и негромко спросил:
— А Пегашка что знал? А? Что молчишь?
— Все. Он все знал.
— Ну… к примеру?
— Про Мушкиных щенков знал! Про мою скарлатину! Про все.
— М-да, — сказал папа. — Но может, ничего? Может, и этому расскажешь?
— Не расскажу! — Димка презрительно посмотрел на лихого конягу. — Он дурак!
— Вот, тебе раз! — сказал опять папа. — Ах ты, Димка, Димка. Ну ничего, приглядишься.
И Димка глядел. Только не на коня. А в кухонное окно на дождик. Целый час глядел.
— Что же ты не играешь? — спросил папа. — У тебя теперь столько игрушек.
— Никого у меня теперь нету…
Тогда папа опрокинул на бок табуретку, сел на нее и подтянул к себе конягу.
— Будем считать, что Пегашка наряжался на маскарад. А теперь бал окончен.
Папа вытащил два гвоздика и снял блестящее седло. Потом подергал за рыжую гриву. Она отделилась с легким треском. Хвост выдернул Димка. А когда выковырнули медную кнопку и на месте ее показалась знакомая пустая глазница, Пегашка сразу стал похож на себя. Теперь только бок. Димка торопливо отскабливал ложкой полузасохший крахмальный клей. Еще и еще. Вот она, Африка, вся появилась. Здравствуй, Пегашка!
— Ну как? — спросил папа. — Одна уздечка осталась. Может, оставим? Или старую?
— Старую.
Из мусорного ведра достали оборванный черный шнурок и зауздали Пегашку. Димка повез его на хромых отбитых колесиках в свою комнату. Пегашка прошел мимо высокого подъемного крана, толкнул боком блестящую машину и встал на свое место.
