Лидия Чарская - Приключения Таси
— Ну, ну, нечего прохлаждаться! — крикнула Роза, — иди, когда приказывают, а то будет плохо.
И она вытолкала Тасю из каморки прямо в грязную, маленькую, полутемную кухню, крикнув ей вдогонку:
— Да не забудь сапоги вычистить мужчинам! Слышишь?
Ставить самовар! Чистить сапоги!.. Думала ли Тася, что ей придется это делать, когда подставляла, бывало, няньке свои ножки, чтобы старуха обувала ее, взрослую, девятилетнюю девочку! И вот как зло судьба посмеялась над нею! Ей самой приходится исполнять тяжелую работу. Но делать было нечего. Из соседнего помещения раздавался сердитый голос хозяина, наводивший трепет на бедную девочку. Она видела однажды, как ставила самовар няня, и, с трудом перетащив тяжелую посуду с полки к печке, принялась за дело. Однако не легким оказалось это дело для Таси! Уголья отсырели и не загорались. Самовар был холоден по-прежнему, а из жилой комнаты избы слышался грозный вопрос хозяина:
— Ну что же, ты намерена оставить нас без чая, гадкая лентяйка?
Тася была в отчаянии.
В ту самую минуту, когда она, окончательно упав духом, готовилась пойти уже признаться хозяину Злыбину, что не в силах справиться с работой, дверь в кухню отворилась, и вошел Андрюша, едва передвигая ноги от слабости.
— Я пришел помочь тебе, — произнес он глухо, с трудом выговаривая слова.
— Но ты упадешь сейчас! На тебе лица нет! — Тася бросилась к Андрюше навстречу, чтобы поддержать его.
— Нет, ничего, мне лучше чуточку. Вот я и пришел к тебе. Дай, помогу, — успокаивал он ее, хлопоча у самовара.
— Ну теперь готово, неси! А я сапоги почищу за тебя в это время, — тихо, чтобы не быть услышанным в соседней комнате, сказал добрый мальчик.
Тася благодарно взглянула на него и, с трудом подняв самовар, потащила его в горницу.
— Ага! Наконец-то, — сердито встретил ее хозяин, и глаза его насмешливо блеснули. — Что, сообразила, что тут капризами ничего не добьешься? Смирилась, небось!
И потом, помолчав, добавил:
— Пока я буду с ними, — он кивнул на Петьку и Розу, — в балагане готовиться к вечернему представлению, чтобы ты у меня и комнату прибрала, и полы вымыла, и обед сготовила. Андрюшка болен, не сегодня завтра умрет, так чтобы ты у меня живо все это проделала, если не хочешь познакомиться с моею плеткою.
Он накинул на плечи порыжевшее от времени пальто, надел на голову старый, помятый цилиндр и в сопровождении детей вышел из избушки. Три собаки поплелись за ними. Они знали, что пришел час их работы.
Едва только дверь захлопнулась за хозяевами и ключ повернулся в замке снаружи, Андрюша спросил:
— Ты есть хочешь?
Тася сейчас только, при напоминании о еде, почувствовала голод. Со вчерашнего обеда в пансионе у нее не было во рту ни росинки.
— Ужасно хочу! — откровенно созналась она.
— Так налей себе чаю и поешь хлеба с колбасой; там на столе все лежит со вчерашнего дня, — сказал он и пошел из кухни в горницу.
На столе действительно валялись черствые куски хлеба и заплесневелые остатки копченой колбасы.
Тася, никогда в жизни не ела ничего подобного. Несмотря на отвращение, голод заставил бедную девочку съесть все, что было на столе.
Когда последний кусок был съеден, Тася вспомнила, что не поделилась с Андрюшей своим скудным завтраком. Вспомнила и покраснела.
— Как же ты-то будешь! Я все съела, — с сокрушением произнесла она.
— Не беспокойся! — поторопился утешить ее добрый мальчик, — мне ничего не надо. Грудь у меня так ломит, что и думать не приходится о еде. А ты теперь принимайся за работу. Постой-ка, я налью тебе в ведро воды и отыщу мыло и тряпку. Ты полы вымой прежде всего.
Вымыть полы! Ей, Тасе Стогунцевой, мыть полы в этом грязном закоптелом домишке! Но долго раздумывать не было времени. Андрюша с трудом притащил ведро в горницу и показал Тасе, что надо делать. Мальчик охотно исполнил бы за нее работу, но едва он опустился на пол, как боль в груди заставила его вскрикнуть.
— Нет, не могу! — простонал Андрюша.
Тася помогла подняться и отвела в крошечную полутемную каморку, где он спал на грязной сырой подстилке из соломы. Но мальчик, казалось, меньше думал о своих страданиях, нежели о делах Таси.
— Как-то ты справишься? — спрашивал он между приступами мучительного кашля, — как-то удастся тебе приготовить обед и прибраться к приходу хозяина, бедняжечка.
И тут же он подробно объяснил Тасе, как надо жарить картофель и варить молочную похлебку.
Покончив с мытьем полов и уборкой, Тася присела отдохнуть. Ей казалось, что ноги и руки ее готовы отняться от усталости. Все суставы болели, спину ломило, а между тем снова приходилось браться за работу. Теперь ей надо было сготовить обед. Тася, руководствуясь указаниями Андрюши, налила молоко в кастрюлю, положила туда муки и соли и поставила все это на плиту, заранее разожженную заботливыми руками ее нового друга. Обжигая себе пальцы, девочка справилась кое-как с этой задачей, и похлебка была готова. Тогда, отставив ее на край плиты, Тася поспешила в комнату — перемыть посуду и приготовить все нужное к обеду.
Накрыв стол и покончив все приготовления к обеду, Тася вернулась в кухню. На плите не было горшка с похлебкой, а с кухонной полки раздавалось какое-то подозрительное чавканье. Тася подняла голову кверху и обомлела. Под самым потолком кухни, свесив ноги с полки и обвив руками горшок с похлебкой, сидел Коко и с аппетитом уничтожал кушанье. При этом его обезьянья мордочка расплылась в счастливую и довольную улыбку.
Очевидно, кушанье пришлось по вкусу обезьянке. Но что будет теперь с Тасей? Как поступит Злыбин, когда узнает, что все они по ее милости остались без обеда? Он, наверное, безжалостно накажет ее, ни в чем неповинную Тасю! Девочка затрепетала при одной мысли о том, что ее ожидает.
Надо во что бы то ни стало заставить Коко отдать горшок с похлебкой.
И Тася, осторожно приблизившись к обезьянке, подставила табурет, влезла на него и протянула руку, стараясь поймать проказницу. Но Коко был не промах. Прижимая к груди свою драгоценную ношу, он пересел на другое место и выплеснул мимоходом из горшка добрую половину содержимого. При этом он, как ни в чем не бывало, поглядывал на девочку, строя ей самые милые и уморительные рожицы.
Еще один подобный прыжок, и в горшке не останется ничего.
— Коко, милый, дорогой Коко! — ласково произнесла девочка, — сойди сюда и отдай мне горшочек!
И она для большей убедительности с мольбой сложила руки на груди и посмотрела на обезьянку. Обезьянка живо отставила горшок в сторону и, сложив передние лапки, уставилась на Тасю с таким же умоляющим выражением, очевидно, передразнивая девочку. Это было, очень забавно, и Тася не могла не улыбнуться проделке проказницы. Но когда Коко снова принялся за еду, ей уже было не до смеха.
— Противная обезьяна! Отдашь ли ты мне горшок! — гневно вскричала девочка, разом потеряв терпение и, топнув ногою, она погрозила кулаком обезьянке.
Каково же было ее негодование, когда злополучный Коко поднял лапу и, уморительно гримасничая, передразнил ее снова.
— Ну, постой же, глупая обезьяна! Я проучу тебя!
Тася вскочила на стол, откуда было легче достать Кокошку. Но обезьяна не дремала. Она быстро подняла обеими лапами горшок и, прежде чем Тася успела остановить ее, надела его себе на голову наподобие шляпы. Остатки похлебки потекли белыми ручейками по лапам и мордочке. Гримасничая и пофыркивая, обезьяна стала поспешно утираться и охорашиваться, как избалованный капризный ребенок, снова затем схватилась лапою за горшок и, приподнимая его, как шляпу над головою, стала расшаркиваться перед Тасей с самым уморительным видом.
В ту же минуту ключ звякнул в замке, дверь скрипнула. С замирающим сердцем Тася приготовилась к расправе.
Вошел Злыбин и дети. Девочка ждала, что они сейчас же потребуют обед и, не получив его, примутся за нее. Но ничего подобного не случилось. Лицо старого фокусника было очень сосредоточенно и серьезно. Очевидно, что-то важное произошло с ним в это утро. Так, по крайней мере, предполагала Тася и не ошиблась.
— Слушай, девочка, — сказал он, едва переступив порог комнаты, — сейчас мы уедем отсюда в большой город. Но в твоем настоящем виде тебе ехать нельзя. Поэтому вот тебе платье: пойди, надень его и возвращайся как можно скорее. Нельзя терять ни минуты. Поезд отходит через час.
И он бросил в руки Таси небольшой сверток тряпья.
Девочка удалилась с узелком в клетушку и когда вернулась оттуда, то вряд ли кто из знакомых и друзей узнал бы теперь Тасю. Вместо простенького, но изящного платьица пансионерки на ней были надеты заплатанные во многих местах панталоны, стоптанные рыжие сапоги и куртка с чужого плеча, рукава которой едва доходили до кистей рук. На голове была мужская фуражка с помятым козырьком. Роза, помогавшая девочке одеваться, хохотала при виде забавно-жалкого наряда Таси. Но и Злыбин, кажется, остался вполне доволен своей выдумкой.
