Саша Чёрный - Чудесное лето
Поэтому рыбак все местные дела лучше нотариуса знал. Пришел дядя Вася поговорить-посоветоваться: где какие фермы в аренду сдаются. А после разговора остались у радушного рыбака ужинать.
У шуршащих тростников перед старым домом уютно горела в стеклянном колпаке свеча. Люди курили, перекидывались словами и ели. За колченогим столом не всем хватило места. Поэтому мальчики, Игорь и Мишка, сидели на траве и тарелки держали в руках. Очень иногда приятно поужинать вот так, по-птичьи… И почему-то, когда сидишь отдельно, всегда перепадает побольше, – и дыню дают, хоть маленькую, но цельную.
Вдруг мальчики сорвались с места и бросились стремглав к горе.
– Ай-ай! Кролик…
– Держи!.. Да держи же! Тоже, охотник называется… Ногой на хвост, на хвост ногой наступи!
Но какая же это охота? Кролик оказался черным котенком и не только не убегал от людей, но примчался галопом с горы прямо на мальчиков и, проскользнув в вечерней мгле среди суетливых детских ног, бросился за угол дома к Мишкиной тарелке… Жадно сунул в тарелку лапы и нос и торопливо, хлюпая, как пожарный насос, стал лакать… уксусную подливку из-под томатов. Очень уж, стало быть, хотелось ему есть!
Дядя Вася подошел, взял его за шиворот, оттащил от тарелки и подсунул ему в черепке макарон.
– Ешь, чучело! Нечего в чужой уксус нос макать…
Когда он, ощупав у котенка живот, убедился, что больше в него макарон не влезет, и взял черного обжору под мышку, Игорь спросил:
– Мы его возьмем с собой, да?
– Возьмем.
– И будем воспитывать?
– Постараемся. До свиданья, друзья мои. Час поздний. Как бы нам с котенком мимо нашего холма не пройти… Ночь сегодня безлунная.
И пошел со своим неведомо откуда прибежавшим квартирантом в гору. Игорю не доверял: притиснет его мальчик понежней, чем надо, – и готово. Вылетит котенок в черную тьму, как пробка из шампанской бутылки… Нес его на руках, осторожно прижимал к куртке, ощупью продирался среди черных колючих кустов, а взбудораженный зверек тыкал по куртке носом и попискивал: «Пик-пик… Куда ты меня несешь? Я хочу спать, а ты меня трясешь. Где твой дом? Что это за манера уходить от светлой свечки и людей на гору в лесной мрак… Пик-пик! Как страшно мяучет ветер…»
Потом он затих. Сунул голову под ладонь, подполз по руке повыше к плечу и вдруг заурчал-запел, заиграл на кошачьей гармонии. Значит, успокоился, поверил, что человек его принесет куда надо и все будет хорошо.
Утром Игорь его рассмотрел как следует. Не всем быть красавцами, ничего не поделаешь… Но если котенок, как, впрочем, и человек, – симпатичный, больше ничего и не требуется. Длинненький и тощий, с оттопыренными ушками и тоненьким прямым хвостом, новый жилец, однако, смотрел на Божий мир такими чудесными детскими глазками, голубыми, как цвет цикория, что на все остальное не стоило и внимания обращать.
Мишка, прибежавший с утра в гости, а вернее – проведать котенка, так сразу и решил:
– Некрасивый, но симпатичный! Вы его теперь совсем усыновите?
– Да.
– И отправите с Игорем в Париж?
– Зачем же вольную зверюшку в Париж!.. Он там одного дома от другого не отличит. Оставлю его здесь у старой крестьянки, что у ручья живет. У нее мышей много, пусть своим кошачьим ремеслом хлеб зарабатывает.
– Вы уже с ней переговорили?
– Переговорил. У нее один кот есть, да совсем инвалид… В очаг за жареной рыбой сунулся и весь обгорел. Значит, наш котенок попадет на самую настоящую штатную должность.
Игорь сморщил нос.
– Ты его, дядя Вася, лучше на срок отдай. Когда у тебя будет ферма, он тебе очень пригодится…
А тот, о судьбе которого так заботливо беседовали, носился взад-вперед по сосновым корням и показывал свои фокусы. С разбега вспрыгивал на шершавую сосну и, растопырив лапки, всползал до первого сучка, – а потом сидел на нем и хныкал: «Мяу! Очень страшно… Снимите меня, пожалуйста».
На земле он быстро приходил в себя. Полз на животе, выслеживая стрекозу, словно тигр за буйволом… Прыгал вверх, промахивался и начинал яростно щелкать зубами… А хвост вправо-влево, как змея, на которую наступили.
Потом по обычаю всех котят в мире вдруг начинал беситься. Спинка – горбом, боком-боком поскакал вдоль кустов, перевернулся через голову, подпрыгнул, фыркнул. Мальчики за ним, он от мальчиков – и пошла возня.
Наконец попал он в их лапы, а в лапы мальчиков только попадись…
– Какой симпатичный! Коташечка…
И давай его тискать, мять, дуть ему в морду, переворачивать, сажать себе на голову… Черный котенок взмолился: «Мяу! Отними меня у них, пожалуйста! Ты большой, ты меня взял, что ж ты сидишь и смеешься… От-ни-ми! А не то я разорву их в клочки…»
– Будет, дети, будет, – остановил их дядя Вася. – Вы ему живот продавите. Ну-ка я вас помну немножко… Приятно? Вот и ему так же приятно.
Котенка поставили наземь, и он обиженно заковылял под виноградную лозу к старому мешку из-под цемента, на котором он любил днем спать.
– Почему он так смешно отряхает лапки? Накололся он на что-нибудь, что ли?
– Совсем не накололся. Хвоя примята к земле, об нее не наколешься. Это у него к пяткам сосновая смола прилипла, а к смоле хвоинки, а сверху – новая смола… Уж он языком чистит-чистит, да смолу слюной не смоешь. И усы у него в смоле, и брови. Я даже чуть-чуть подстриг. Вот завтра будем в городе, купим в аптеке скипидару, лапы ему отмоем.
Ночью начиналось сражение. Дядя Вася укладывал котенка в ногах, чтобы он Игорю спать не мешал. Выбирал уютное местечко, подстилал свой теплый жилет – словом, заботился о нем, как не всякая кошка о своем котенке заботится. Ведь он был маленький, и у него не было родителей… И что же вы думаете? Каждую ночь та же история…
Осторожно-осторожно, почти с медленностью часовой стрелки передвигался он от ног своего хозяина к плечу. Доползет до плеча, разляжется на нем, словно в первом классе на диване, и начнет урчать в самое ухо:
– Ур-мур, шур-бур, мурлымур…
Точно самовар на голове поставили.
Или захватит человеческое ухо в пасть и давай его сосать, – он, должно быть, думал, полусонный, что дядя Вася его кошачья мама.
Или облизывает себя, облизывает, а потом заодно начнет облизывать и пальцы лежащей рядом руки.
Терпит человек, перекладывает его снова к ногам. Десять раз перекладывает, двадцать раз, но котенок упрямый оказался. Переползает к плечу, урчит у самой шеи, сосет ухо, хоть плачь… И спать хочется чертовски.
А когда, наконец, дядя Вася рассердится и выкинет его за дверь, Боже мой, как жалобно умоляет котенок впустить его назад… Сонный человек зажигает свечу и смотрит: черная лапка, растопырив пальцы, царапается снизу из-под двери, и тонкий голосок плачет-скулит: «Мняу! Какой ты злой… У тебя совсем нет сердца! На дворе темно и страшно. Я не буду сосать твоего уха, я буду тихо лежать в ногах… Впусти! Мняу, мняу, мняу, какой я несчастный, самый несчастный на свете котенок…»
Игорь просыпается, садится на свою складную койку в углу хижины, испуганно хлопает глазами и долго не может понять, в чем дело. Свеча горит. Сердитый и взлохмаченный, сидит, свесив с тюфяка ноги, дядя Вася. За тонкой дверцей раздирающий сердце писк и всхлипыванье. А черная лапка изо всех сил скребется, просовывается сквозь щель внизу по самое плечо.
– Котенок?
– Он самый… Сокровище! Нянчись тут с ним.
– Я его возьму к себе. Он уснет… Уснешь, правда? Будешь лежать смирно?
Котенок что-то такое неопределенное ворчит. Уснет, пожалуй.
Сердце у Игоря не каменное. Он впускает котенка в комнату, и, конечно, тот его дерзко обманывает: уже без всяких хитростей лезет к самому носу, цапает лапкой за губу, урчит свою песенку в самое ухо. Игорь терпит. И только тихо-тихо укоризненно шепчет:
– Спи, дурачок, спи, умница! А то дядя Вася рассердится и выставит нас обоих. Укладывайся… Ах, какой у тебя шершавый язык…
И, наконец, оба затихают.
А перед рассветом, когда так зверски хочется спать, когда солнце еще и не думало вставать, когда люди, мулы и собаки самые хорошие сны видят, котенок продирает глаза и начинает… играть. Ему хорошо, он днем отоспался, а мальчику каково!
Кто это по животу, как дикая зебра, прыгает? Котенок. Шевельнешь пальцем ноги, а он со всех ног на палец, цап – и грызет… Он думает, должно быть, что у Игоря на каждой ноге по пяти мышей. Нет, дудки! Сонный мальчик соскакивает на холодный пол, хватает котенка в горсть – и за дверь.
«Кричи, кричи, миленький, так я тебе и открою…»
Так любо, натянув на нос одеяло, спокойно вытянуть ноги: никто по тебе не ползает, не мажет хвостом по лицу, не хватает за пальцы…
Верьте, не верьте, но он ел самые неподходящие для кота вещи. Помидоры, белый хлеб, маслины, макароны, рис, овсянку. Игорь только радовался. Бегать через леса и холмы за печенкой – слуга покорный. Сами они печенки не едят, да и в жару пока ее донесешь – она протухнет…
