Владимир Кобликов - До свидания, эрлюсы
Мама преподает русский язык. Она заставляет учеников читать всякие неинтересные книжки. Папа называет маму «несчастным русаком». Наташка согласна с папой, потому что маме приходится каждому ученику «буквально нос вытирать», возиться с каждым, «вытягивать каждого лентяя». И где только мама столько носовых платков берет? — мучительно соображает девочка.
Мама «задавлена» тетрадями и планами. Наташка собирается как-нибудь сунуть их все в мусоропровод, чтобы мама отдохнула…
Но тетради не самое страшное.
Больше всего Наташка не любит в маминой работе педсоветы и разные совещания, на которых они начинают «воду в ступе толочь». Ступу Наташке приходилось видеть только на картинках и в мультфильме. Богатое воображение девочки живо рисует ей сцену, как вместе с другими учителями ее мама толчет воду в ступе. Но что из этого получается, девочка никак представить не может, а спросить стесняется. В конце концов Наташка могла бы не обращать внимания на педсоветы, но из-за них ей приходится часто по вечерам нянчиться с братиком Васильком. Он маленький — ему всего два с половиной года. Папа часто уезжает в командировки. Старшая сестра каждый вечер занимается в музыкальном училище. Мама запирает Наташу с Васильком на все замки и уходит на педсовет.
Наташка ходит за братом по пятам и строго оберегает от всяких опасностей. Васька всегда стремится к запретному. Ему хочется брать ножи, открывать газ, забираться на подоконник, печатать на папиной машинке. Наташке тоже хочется все это делать, но ответственность обязывает быть строгой и разумной.
Ни у кого Василек не ведет себя так хорошо, как у Наташки. Может, знает он, что от нее пощады не будет, а может, считает, что оставаться вдвоем с сестрою — это интересная игра. Даже на горшочек при ней он садится без долгих уговоров.
Наташка время по часам определять не умеет. Она запомнила только положение стрелок, когда надо укладывать Василька спать. Она раздевает брата, умывает его и подсаживает на мамину кровать. Потом раздевается и ложится с ним рядом. Василек обнимает Наташку и клянчит:
— Татуль, расскажи сказку…
Репертуар у Наташки разнообразный. Начинает она с «Мухи-Цокотухи». После «У лукоморья дуб зеленый» читает «Песню о вещем Олеге». Все это Наташка узнала от мамы. Когда книжный запас иссякает, Наташка начинает выдумывать свои сказки. Они почему-то всегда страшные.
— Жили-были братик с сестричкой. Ушла их мама на работу.
— На какую? — требует точности Василек.
— Воду в ступе толочь, — не задумываясь поясняет сказительница. — И приказала никому не открывать дверь. — Наташка останавливается и думает, какую бы воспитательную линию провести дальше в сказке. — Вот… вот… — повторяет она несколько раз в раздумье, — вот пошла сестра за конфетой на кухню…
— Тата, дай конфету, — перебивает Василек.
— Глупый! Это же в сказке! Слушай дальше. Пошла сестра в ванную умываться, а глупый маленький братик подошел к двери и открыл ее. А злой тигр как вскочит в комнату! — Наташка переходит на панический шепот. — Как… проглотит братика… А за тигром разбойники… Братик в животе плачет. Тигр все в доме съел: и пианино, и папину машинку, и шкаф — все-все. Мама пришла, а в доме пусто. Плакала мама, плакала и пошла искать тигра. А с нею три милиционера. Они как… поймают тигра… Как… ему разрежут живот. А хочешь, Василек, я тебе про страшного волка расскажу?
— Расскажи, — сонно соглашается брат.
Следующая Наташкина сказка еще страшнее.
— Интересно? — тихо спрашивает она, но Василек не отвечает: он уже заснул. Наташке становится боязно от собственных сказок. Она прислушивается к каждому шороху в квартире и начинает будить брата:
— Василек, а Василек, ты на горшочек не хочешь?
Обида
Николка уже почти проплакался, всхлипывал совсем редко, только когда надо было шмыгнуть носом. Под одеялом было темно и сиротливо. Николку обидели, и он, не переставая, твердил про себя: «Убегу. Все равно убегу!» Да и какой смысл оставаться, если тебя никто не любит?
А Николка любил своего отца. Он ему представлялся самым сильным человеком. Недаром отец работал на МАЗе. Иногда он брал Николку в рейс. Сын сидел в кабине, на высоком сидении и сверху вниз посматривал на «москвичей», «победы» и «газики». К ним он относился без уважения и часто покрикивал на них:
— Берегитесь! Задавим!
Маленькие автомобильчики проворно уступали дорогу рокочущему МАЗу. А отец в такие минуты улыбался.
«Вырасту — обязательно буду ездить, как папка, на грузовике», — давно решил Николка. И ему очень хотелось стать поскорее большим. Николка часто подходил к дверной стойке, где ежегодно в день его рождения делались карандашные отметинки. Но как ни вытягивался он, держа ладонь над головою, последняя отметинка не отставала.
Николка учился в первом классе. Свою учительницу он недолюбливал. Уж очень часто она повторяла: «дети», «ребятки», «малыши». Дома Николку называли большим, особенно когда надо было сбегать в магазин или когда оставляли нянчить сестренку. И Николка все делал: ведь он большой, а большие много работают.
А как обрадовался Николка школьной форме. Не так фуражке с кокардой и ремню с бляхой, как длинным брюкам с настоящими карманами.
Эти-то карманы сегодня и подвели Николку. Он не испугался, когда отец вынул из них жестяную коробку с тремя папиросами и спички. И не так важно, что его выдрали в присутствии соседского Лешки. Обидно совсем другое: все твердили, что Николка — большой, сам же отец называет его большим. А большие курят, и никто их за это не наказывает.
Лежа под одеялом, Николка возмущался несправедливости взрослых: «Сами курят, а мне нельзя. Убегу! Обязательно убегу!»
Но убежать не успел: заснул. Во сне ворочался, тяжело вздыхал. Ему снились разные сны: то он никак не мог повернуть вправо свой МАЗ, то, разбежавшись, перепрыгивал через глубокий овраг, то на него нападали страшные обезьяны, и все обезьяны почему-то курили. Потом, кажется, ничего не снилось, и вдруг Николка услышал мамин голос:
— Вставать пора, сынок: в школу проспишь.
Николка открыл глаза и улыбнулся солнечному зайчику, который купался в аквариуме, ласковому маминому голосу.
Николка быстро спрыгнул с постели. Глаза были радостными. Но когда он взял со стула брюки с настоящими карманами, то насупился и обиженно шмыгнул носом. По дороге в школу ему почему-то представилась курящая обезьяна, и он засмеялся.
Привидение
Последние десять лет у совхозного сторожа деда Василия не было никаких происшествий. Старик даже подумывал, не уйти ли на пенсию? Не нужны теперь, видно, сторожа.
А тут на тебе — привидение!
Дед Василий был сторожем-профессионалом. Он привык мало спать, любил темноту и ничего не боялся: ни домовых, ни оборотней, ни жуликов — со всей этой нечистью старик-сторож распрощался с последним колокольным звоном. Вот только привидение… Слышать о них приходилось, и даже упоминалось в какой-то старой книжке. А дед наивно верил всяким книжкам, даже старым.
Привидение завелось в ремонтной мастерской. Как и все «объекты», мастерская после работы закрывалась на глазах у деда Василия. Мастерскую запирали тогда только, когда он обойдет все закоулочки и скажет:
— Объект принимаю.
И хоть по-прежнему дед Василий к концу каждого дня говорил «объект принимаю», в мастерской творилось что-то неладное. Еще засветло там начиналось рычание. Дед шумнет — все стихает. Уйдет посмотреть склад или какой другой «объект», опять в мастерской кто-то появляется. На разные хитрости шел сторож, но узнать, кто же появляется по вечерам в ремонтной мастерской, не мог. Хорошо еще, что привидение на руку было чистым — все оставалось на месте.
Про свой секрет дед Василий никому не рассказывал — засмеют. Решил он сначала с глазу на глаз повстречаться с «привидением», а потом обнародовать тайну.
…Около часа сидел дед Василий в надежном укрытии. Затекли ноги, хотелось курить и, главное, поскорее выбраться на улицу, где сладко пахнет жасмином. Здесь же отдает старым железом, керосином и гарью…
В мастерской тишина. «Неужели мерещилось? — рассуждал сторож. — Может, от старости… Ну, какие могут быть привидения в совхозе?»
Дед Василий совсем собрался выйти из укрытия, да чутким своим ухом уловил шорох на чердаке. Старик замер, а потом осторожно взвел курки старенькой двустволки — все надежнее. Из чердачного лаза в потолке показалась пятка, за ней другая. Ноги! Маленькие! Они пошарили по стене, нашли уступ и подались вниз. В повисшем на руках мальчишке сторож узнал Ваньку, сына вдовы Настасьи Блиновой. У Настасьи ребят пятеро. Ванька — последний. «Эх! надеру же я тебе уши, шельмец», — предвкушал сторож, но решил посмотреть, что же будет делать Ванька. А босоногое привидение осмотрелось и, крадучись, подошло к трактору. Ванька забрался на сиденье, повозился с рычагами и вдруг затрещал, подражая тракторному мотору:
