Стеван Булайич - Ребята с Вербной реки
А в сторонке, на прошлогоднем сене, схватились Низо и Перица. Языкастый Перица и пугливый Низо! Что? Пугливый Низо? Нет, он уже переболел этой болезнью! Разве пугливый бросился бы в самую гущу боя?
Правда, положа руку на сердце, следует сказать, что бойцы они не слишком искусные. Поединки для них, видно, и в самом деле в новинку, если не принимать во внимание те, где оружием Перице служил язык.
Крепко обхватили они друг друга, рванули, и оба растянулись на земле. Встали. Меряют друг друга убийственными взглядами, кулак Низо взлетает и опускается в метре от головы противника.
А теперь Перица замахивается. Так размахнулся, что в Низо не попал, а сам волчком завертелся. Низо схватил бы его за ноги, да Перица случайно увернулся, и Низо обнял воздух. Опять бросился Перица на Низо, но тут Низо наклонился, и Перица кувыркнулся через него и уткнулся носом в росистую траву. Низо, не будь дурак, ухватил Перицу за ноги и потащил по лугу. Перица поднял шум, кричит, вопит, умоляет, чтобы Низо отпустил его, сено набилось ему за воротник, но Низо беспощаден. Повернулся к противнику спиной, знай тянет его за ноги. Что такое? Перица стал вдруг лёгким, как пёрышко. Припустился тут Низо со всех ног, чтобы поскорее доставить пленного в надёжное место.
— Куда?! — слышит он сердитый голос Пирго.
— Пленного тащу! — гордо отвечает Низо, дёргает ещё сильнее, оглядывается, а Перицы и след простыл, чешет где-то по поляне, а у Низо в руках его левая сандалия — единственное воспоминание о первом единоборстве и первой победе.
Отступили ковбои, заколебались. Богиня страха выпустила в их ряды ледяную стрелу А страшный бог Арес поднял весы боевого счастья, взглянул на поле боя и, увидев, что ковбои отходят, бросил на чашу черноногих свой меч.
Один за другим бежали «завоеватели» назад, к своему берегу.
Только Еза с двумя десятками ребят из «ударной группы» продолжал сопротивление. Он выдерживал атаки «туземцев», стоял твёрдо, как скала. Циго бросился на него, чтобы захватить в плен, но Еза так лихо огрел его, что Циго пересчитал все планеты Солнечной системы. Пришпоривая Мустанга, появился на поле битвы Охотник на Ягуаров и бросился в сражение, словно лев, но счастье изменило ему. Воины Езы попрятались в ивняке, а Боца знай продирается сквозь чащу. Запутался Мустанг в кустах, а низко опустившаяся ветка скинула всадника с его спины. Мустанг сделал ещё несколько шагов, потом растопырил передние ноги и уставился в пустоту перед собой, а наш джигит повис на суку…
С горки вместе с защитниками высоты наступал Мича. На правом фланге орудовал Пирго с «ягуарами». Они ворвались в кусты ивняка. Ряды смешались. Еза отступил в самую чащу, под огромную вербу. Остатки ковбоев окружили своего предводителя. И когда на небольшой поляне перед ним появился Мича с товарищами, Еза поднял винтовку и прицелился в Вождя.
— Назад! — взвизгнул он и щёлкнул затвором.
Мича застыл.
— Убери ружьё, посчитаться нам и кулаков хватит! — сердито прошептал Вождь. — Трус! Так ты держишь слово!
Еза не отвечал. С презрительной усмешкой целился он из винтовки в застывшую толпу черноногих, а его воины расплывались в счастливых улыбках.
— Не смей стрелять! — гаркнул Пирго и кинулся вперёд. Его слова заглушил глухой треск, сверху на Езу обрушился Боца. Сухая ветка вербы не выдержала и сломалась под его тяжестью в самый нужный момент.
Охотник на Ягуаров сбил Езу, и оба оказались на земле. Пирго поднял сначала Боцу, а потом Езу. Езину винтовку повесил на плечо.
— Стрелять собрался? — спросил он гневно.
Вождь ковбоев стоял молча.
— Хорошо же ты держишь слово!
Разозлённый, Еза глухо процедил:
— Брось шутки! Отдай ружьё!
— Погодишь маленько, пока я тебе его отдам! И уж коли ты так любишь выстрелы, послушай вот это!
Пирго размахнулся и влепил Езе такую звонкую пощёчину, что даже на другом берегу откликнулось эхо…
XIV
Снова воцарился мир на зелёных берегах Вербной реки. Затих гул боя, как сказал бы поэт, и черноногие вовсю наслаждаются плодами победы.
День-деньской возились мальчишки на пляже, плескались в воде, ныряли до самого дна, встречались с рыбами и раками, знакомились с головастыми бычками, что затаились под камнями, находили лягушачью икру, заглядывали в подводные пещерки, из них, испуганные неожиданным визитом, прыскали в разные стороны подусты и форели.
Боца изготовил несколько удочек. С утра до вечера сидели рыболовы на берегу или на корягах, клёв был неплохой. А остальные валялись на песке, дремали, пригревшись на солнышке, а когда жара становилась невыносимой, вставали и лениво входили в воду, взвизгивая: «Ух, и холодна же водица! Бррр!»
Приходили купаться девочки. Сначала появились Лена и Мина, а за ними и все остальные: Зо́ра, Да́на и рыжая Ка́ча. Кача нарядилась в чёрный купальник, ходит важно, словно какая-нибудь мисс из Флориды. Кача страшная воображала. Соберёт около себя несколько подружек, и они пускаются в серьёзные разговоры: о кино, о пенсии, о самых симпатичных актрисах. Потом разговор незаметно переходит на причёски — с тоски сдохнешь, стоит хоть немного послушать этих девчонок. По крайней мере, таково мнение Боцы. Иногда, если день выдастся особенно тёплый, Кача приводит с собой малышку Лиду, дочку кухарки Терезы, и ни на шаг от неё не отходит. Потом начинается игра в «Красную шапочку».
Кача берёт сумку с завтраком и вместе с Лидой отправляется в лес, а Циго изображает страшного волка. Ходит Кача по лесу, поёт песенки и делает вид, что собирает ягоды. А Циго на четвереньках рыскает где-то поблизости и воет так, что волосы дыбом становятся. Тут появляется Пирго и пронзает «волка» деревянным мечом. Лида хлопает в ладоши от радости, что злого волка наказали. Когда игра закончена, Кача холодно говорит Циго:
— В другой раз играй волка лучше. Лида тебя узнала. Только увидела, сразу говорит: «А вот Циго».
— А ты чего бы хотела? Не буду же я пугать ребёнка по-настоящему, — неохотно оправдывается Циго и разглядывает свои колени, исцарапанные о лесные колючки.
— Смотри, а то попрошу Мичу играть волка.
— Да проси хоть настоящего волка! — говорит Циго и уходит, весьма довольный, что избавился от волчьей роли.
Кача с радостью попросила бы Мичу поиграть в волка, но никак не найдёт подходящего случая: с самого утра Мича сидит у небольшого трамплина. Рядом с ним Лена.
Сидят они в сторонке от остальных, болтают над водой ногами, и кажется, что для них никого больше не существует. Мича разгорячился, «повествуя о победе над ковбоями». «А мы как налетим на них… А тут Боца на Мустанге… А потом мы как закидаем их утиными яйцами… Вот разбили мы их, забрали в плен, а Пирго отнял у Езы винтовку…» Мича говорит без остановки и чувствует, как он вырастает в Лениных глазах после каждой новой истории. Она восхищается подвигами Мичиных воинов, её длинные тёмные ресницы вздрагивают от волнения.
Лена, правда, не может понять, из-за чего так беспощадно воюют мальчишки, к чему эти вечные споры из-за пляжа, берег ведь широкий, хватило бы места не на пятьдесят, а на пять тысяч мальчишек! Но она не вмешивается в мужские дела. Она верит Миче. Слушая его, Лена не сомневается, что всё так и должно быть и что Еза совершенно справедливо получил «по заслугам», как любит говорить Мича. После полудня на пляж обычно заглядывает заведующая. Поговорит с девочками, обойдёт терпеливых рыболовов, а они покажут ей пойманную рыбу, не меньше мизинца каждая. Потом заведующая лежит в холодке на одеяле и читает, а вокруг неё раздаются весёлые крики. Весь Дом, кроме поварихи Терезы и дядюшки Столе, переселился на реку. Даже Саво Злой Глаз тоже тут. Он сидит у воды, засучив штанины до колен и опустив ноги в прохладную воду. Не хватает здесь только подпольщика Срджи. Стоит ему издали увидеть заведующую, как он убегает подальше в лес и играет там с Рако в «мельницу». Победа над ковбоями не облегчила его положения. Приходится скрываться «впредь до особого распоряжения». Ночует он в хижине дяди Столе. Днём хорошо, всё время с товарищами, но вот ночью одному — ох как одиноко! Темноты он не боится — рядом с ним трофейная Езина винтовка, но не слишком приятно каждую ночь проводить в шалаше, вдалеке от Дома и сонного дыхания мальчишечьей спальни.
Ночью, когда раскидывается над хижиной звёздное небо, а синеватая летняя тьма закрывает её единственное окошко, в котором, впрочем, и стекла-то нет, мысли Срджи улетают далеко. Ему не спится. Думы не покидают его, роятся, словно пчёлы в ульях дяди Столе. Вспоминаются какие-то детские впечатления, всплывают картины детства, но так неясно, смутно, расплывчато. Вся короткая жизнь Срджи проносится перед его закрытыми глазами, одно воспоминание тянет за собой другое, и непрестанно, горько вспыхивает всё один и тот же вопрос: «Кто я? Откуда я?»
