Мигель Делибес - Опальный принц
— А тем, что надо все устраивать по-человечески, вот чем. По-твоему, это дело: драть с человека по восемь монет, чтобы потом ты целый вечер прыгал из окна всякий раз, как учуешь полицию?
— Ой, не говори, я чуть не напрудила со смеху.
Кико подошел к ней.
— Ты описалась, Вито? — спросил он.
Витора подскочила как ужаленная.
— Убери руку, живо!
Фемио бросил окурок на пол.
— Смотри-ка, малец не промах.
Витора смутилась.
— Не думай, он это не со зла, — сказала она.
Они стояли друг против друга.
— Я ничего не думаю. — И он обнял ее за талию.
Кико снова подергал его за штанину.
— Почему ты не останешься здесь ночевать, Фемио?
Витора отстранилась от солдата.
— Да у нас нету лишней кровати, голубь.
— Есть, — сказал Кико.
— Есть? Где же это?
Мальчик указал на гладильную.
— Пусть спит с тобой, на кровати Севе.
Витора прижала обе руки к лицу.
— Господь с тобой! — сказала она. — Придержи язык.
— Как папа и мама, — продолжал Кико.
Фемио смеялся, чтобы скрыть смущение.
— Знаешь, ты хоть и клоп, но у тебя водятся толковые мыслишки.
Он лукаво посмотрел на мальчика, потом вытащил еще одну сигарету и зажег ее, прикрыв глаза и защищая огонек рукой. Кико спросил:
— Фемио, а Африка далеко?
— Далеко.
— Дальше, чем пруд с утками?
— Дальше.
— Дальше, чем ярмарка?
— Дальше.
Кико призадумался на секунду.
— Даже дальше, чем Другой папин дом?
— Дальше, паренек.
Кико взмахнул правой рукой.
— Обалдеть! — сказал он.
Витора все еще была в смущении.
— Этому ребенку чего только не придет в голову, — сказала она.
— Ну, у него губа не дура, — и Фемио подошел к Виторе. — Значит, мир?
Витора нежно посмотрела на него:
— Что уж тут поделаешь.
— Плакать больше не будешь?
Витора покачала головой. Они стояли лицом к лицу, ничто их не разделяло, и он шагнул еще ближе, обнял ее за талию и поцеловал в губы. Рука Виторы цеплялась за спину солдата, возле складки на гимнастерке. И поскольку она не противилась, Фемио поцеловал ее еще раз, покрепче, охватив весь рот девушки приоткрытыми губами. Кико смотрел на них ошеломленными глазами и, видя, что поцелуй не кончается, заколотил Фемио по ноге, крича:
— Эй ты, не смей ее кусать!
Но ни Витора, ни Фемио не слышали его, и он продолжал бить и кричать:
— Ты, не смей ее кусать!
Фемио не обращал на него ни малейшего внимания. Тогда мальчик отскочил от солдата, привстал на цыпочки, открыл дверь и бросился в коридор, громко сзывая всех:
— Мама, Доми, Хуан, сюда! Фемио кусает Вито!
6 часов вечера
Когда Мама и следом за ней Доми вошли на кухню, Фемио стоял навытяжку — пятки вместе, носки врозь, — наклонив голову, словно больше всего на свете его интересовала фуражка, которую он крутил в руках. Витора, криво улыбаясь, стояла в трех метрах от него, у мраморного стола, и кожа вокруг ее губ покраснела так же ярко, как сами губы. Кико шел впереди и тянул Маму за руку, но увидев, что Витора и Фемио стоят в разных углах, застыл на месте.
— Уже нет, — протянул он разочарованно.
Мама сказала:
— Я так испугалась. Подумала, что вы ссоритесь.
Витора пыталась делать вид, что ничего не произошло, но ее выдавал каждый жест, каждое слово.
— Все штучки Кико, — сказала она с вымученным смешком.
Доми, держа девочку на руках, подмигнула ей и подхватила:
— Этот мальчик если чего не увидит, так выдумает.
Мама стояла посреди кухни неподвижно, точно пугало.
— Простите, — повторила она.
Витора вдруг шагнула вперед.
— Постойте, я ведь вас еще не познакомила, — сказала она. — Это — моя хозяйка. Это — он.
Мама протянула Фемио руку.
— Очень приятно, — сказала она.
— Сеньору Доми ты уже знаешь.
— Как живете, сеньора Доми? — спросил Фемио.
— Да что тебе сказать, сынок, — ответила Доми. — Как всегда.
Фемио продолжал крутить фуражку в руках. Мама сказала:
— Значит, уезжаете?
— Да, завтра.
Мама медленно качнула головой.
— Вы и не заметите, как уже вернетесь, — сказала она.— Время летит так быстро. — Она опять протянула ему руку.— Ну, хорошо, очень приятно было познакомиться, желаю удачи.
Подойдя к двери, она обернулась, взяла Кико за руку и вытащила из кухни, сказав тихо, но настойчиво:
— Идем! Вечно ты встреваешь в то, что тебя не касается,— и обратилась к Доми: — Уведите детей в комнату.
По вечерам мамины шаги звучали громче, чем по утрам, Витора часто говорила: «Что мне больше всего нравится в твоей маме, так это как она ходит». Быстро и твердо стуча каблуками, Мама прошла в гостиную. Кико подстроил свой шаг к шагам Хуана и промаршировал в детскую вслед за братом.
— Мы солдаты! — весело сказал он, сумев попасть в ногу.
Когда дети вошли в комнату, Доми осторожно прикрыла дверь и усадила Кико рядом с собой. Сощурив глаза, она спросила:
— Скажи, сынок, а куда кусал ее Фемио?
— Сюда.
— В рот?
— Ага.
— Ох, надо же! И сильно?
— Очень сильно и много.
— Долго?
— О-очень долго, — сказал Кико.
Хуан подошел к столу и тоже вступил в разговор:
— И у нее пошла кровь?
— Эй, помолчи, не видишь, я говорю? — И Доми опять повернулась к Кико: — Скажи, сынок, а что говорила Вито, что она говорила?
— Да как она могла говорить, Доми, если Фемио кусал ее в рот? — опять вмешался Хуан.
— Тебе сказано: молчи!
Кико уселся на пол, сложил стопкой наклейки кока-колы и воды «Кас» и объявил:
— Я продаю шины.
— Поди сюда, голубь, — позвала Доми.
Кико подошел к ней.
— Что тебе?
В каждой руке у него было по наклейке, и ему не терпелось вернуться к игре. Доми продолжала допрашивать:
— Скажи-ка, скажи-ка, сынок, а что говорила Вито перед тем, как Фемио ее поце… укусил?
— Я не помню, — ответил Кико.
— Не помнишь? А они не ссорились?
— Да нет же.
— Слушай, сынок, а когда он ее укусил, они были на кухне или… или в гладильной?
— Ничего я больше не знаю, отстань! — вдруг завизжал Кико.
Доми подняла руку.
— Так бы тебе и наподдала, — сказала она. — Когда захочешь, так трещишь как попугай.
Кико присел возле наклеек.
— Да я же тебе все сказал, Доми, — повторил он.
Глаза Доми теперь злорадно поблескивали.
— А в туалет не хочешь?
— Нет.
— Если снова описаешься, я отрежу тебе дудушку, так и знай.
Она качнула ногой, на которой сидела девочка, и пропела: «Цок-цок-цок, лошадка, в Вифлеем бегом, там Дева с Младенцем и волхвы кругом». Крис хлопала в ладоши.
Кико складывал наклейку на наклейку, и всякий раз, когда он клал седьмую, стопка рушилась. Он сердился, повторял: «Ай, ну ай же», но руки никак не подчинялись его желаниям. Вдруг под креслом, обтянутым винилом, он заметил карандаш. Бросив наклейки, он схватил карандаш, вскочил и стал рыться в шкафу. Не найдя бумаги, он взял книгу с полки и, недолго думая, вырвал первую страницу. Потом растянулся на полу и начал рисовать. С каждой линией губы его приоткрывались в довольной улыбке. По мере того как из-под его руки выходил рисунок, мальчик сопровождал его пояснениями:
— Это сеньор, а вот это идет поезд, у него много-много колес — тактак-тактак-так так-пи-и-и-и, — сеньор садится в поезд и едет к себе домой, а вот это машина, она сломалась, а тут другой сеньор…
Закончив рисунок, мальчик живо поднялся с пола и подошел к Хуану.
— Смотри, Хуан, — улыбаясь, сказал он.
Хуан внимательно всмотрелся в рисунок.
— Ничего не понимаю, — сказал он наконец.
— Не понимаешь?
— Нет, это что такое?
— Сеньор едет на поезде.
— А это?
— Это солнце, а это другой сеньор, с машиной.
Он вопросительно поглядывал на брата, ожидая восторженного одобрения, но Хуан повторил еще раз:
— Ничего не понимаю.
Доми дважды вставала со стула, приоткрывала дверь и прислушивалась. Все было тихо. Минут через десять она сказала Хуану:
— Хуанито, сынок, сбегай на кухню, посмотри, что делают Вито и Фемио.
— Да нууу, — протянул Хуан.
— Сбегай, голубок.
Хуан взялся за дверную ручку.
— Эй, — предупредила его Доми, — ты скажи, что пришел попить, не вздумай болтать, будто я тебя послала, понял?
— Ладно.
Пока Хуана не было, Доми походила по комнате, ведя девочку за руку. Крис останавливалась перед всем, что находила на полу, тянула вниз и говорила: «А-та-та». А Доми, чтобы не наклоняться, возражала: «Кака, кака. Мы не будем это трогать, верно, доченька?» Вернулся Хуан, и Доми жадно спросила:
— Ну что?
— Он ушел.
— Кто ушел?
— Фемио, кто же еще.
— Этот бесстыдник ушел и не сказал мне ни слова! Вот уж не ждала! Уйти вот так! Сколько раз он мне говорил: «Сеньора Доми, вы для меня как мать». Вот тебе и мать! — Она наклонилась к Хуану. — А Вито что делает, сынок?
