Евгения Ярцева - Happy End для девчонок
– Несомненно, – откликнулся Игорь бесцветным тоном.
Глядя сквозь меня, как незрячий, он добавил, что пройдет к метро напрямик, дворами, и, не прощаясь и не оборачиваясь, зашагал восвояси.
Звезда-Венера больше не сияла: то ли закатилась, то ли скрылась за высотками. Как будто ушла вместе с ним. Мне было горько, тошно… Отпустив руку Влада, я шла впереди, а они с сестрой как ни в чем не бывало снова защебетали о чем-то вполголоса. О чем – я не вслушивалась.
Влад дошел с нами до подъезда и стал прощаться. Я молчала как убитая.
– Ты чем-то расстроена? – спросил Влад беспечно.
– У меня болит зуб, – ответила я сердито.
И, представьте себе, когда я вошла в свою комнату, зуб вправду разболелся. Самый задний, где-то возле уха. Ломило половину челюсти и отдавало в висок. Это полез зуб мудрости.
Глава 11
Любовь со сто первого взгляда
Прошел день, другой, третий…
Зуб мудрости благополучно прорезался и перестал болеть. Правда, здорово мне мешал: непривычно было ощущать его там, где раньше было пусто.
Пустота появилась в другом месте. Она зияла внутри меня. Как будто вырвали кусок моей души. Нет, не кусок – вынули душу целиком и ничего не дали взамен, оставив меня наедине с этой бесконечной гулкой пустотой…
Потому что Игорь после вечера в ресторане к нам больше не приходил.
И теперь я горячо мечтала, чтобы у меня снова разболелся зуб мудрости. Чтобы все зубы мудрости полезли разом, чтобы ломило челюсти, стреляло в висках, раскалывалась голова, отвлекая меня от мучительных мыслей.
Я беспардонно динамила лекции и семинары. Оставалась дома под предлогом, что болит живот, или голова, или те же зубы. Если и вытаскивала себя на занятия, как барон Мюнхгаузен за волосы из болота, усаживалась в полном одиночестве, в самом дальнем уголке, чем вскоре отвадила от себя однокурсников. Поклонники меня больше не интересовали; они перестали существовать для меня как класс. Я старательно избегала Влада: совестно было смотреть ему в глаза, ведь и к нему я потеряла всякий интерес, почти забыла о его существовании, а если изредка о нем думала, то не могла толком восстановить в памяти его лицо – цвет глаз, форму бровей или улыбку. Он и сам перестал мне звонить, а на лекциях не делал попыток сесть со мной рядом. Зато другое лицо весь день стояло перед глазами, снилось по ночам, чудилось в вагоне метро, смотрело на меня с рекламных щитов, мелькало в толпе прохожих.
Не помню, как перетерпела сессию. Отвечала на вопросы механически, словно робот. Из пяти экзаменов только за один получила оценку «отлично», да и ту автоматом – за то, что сдала все рефераты и курсовые в первой половине семестра. Наконец отмучилась, получила зачетку, содержавшую надпись «Переведена на второй курс». Наотрез отказалась ехать на дачу. И вовсе перестала выходить из дому. Мое жизненное пространство ограничилось комнатой, запертой на ключ днем и ночью.
Пора было себе признаться: я влюбилась. Не просто влюбилась – намертво. Окончательно и бесповоротно. Без шансов и без вариантов…
Как, зачем, почему угораздило меня влюбиться так исступленно, фанатично, умопомрачительно?!. В того, которого я на первый взгляд оценила как неподходящего даже для сестры?! Молчуна и ботаника, положительного, как свод правил, серьезного, как учебник по сопромату! По какой неведомой причине из семи миллиардов, населяющих планету Земля, я выбрала именно его? Я, свято веровавшая, что только любовь с первого взгляда чего-то стоит?.. Это же несправедливо, нелепо, абсурдно! Я убеждала себя, что страдать по столь неподходящему человеку, без пяти минут жениху моей сестры, смысла нет, что из этого все равно ничего не выйдет, что со временем все забудется, потому что время лечит… Но время шло, а я упорно продолжала страдать. Понимая, что если и увижу его в следующий раз, то скорее всего на свадьбе у сестры – если, конечно, дело у них дойдет до свадьбы.
А дело к тому и шло. Они, как видно, решили встречаться вне дома. Сестра тоже не спешила уезжать на дачу, где мы обычно проводили все лето. Вечерами она наряжалась, красилась и упархивала, излучая бессовестное счастье. Постоянно светилась, как источник вечной энергии – хоть заряжай от нее телефонную батарейку. Впрочем, мой телефон отныне не разряжался и за три дня. Сестра же, наоборот, трещала по телефону часами, за стенкой слышалось «бу-бу-бу, ля-ля-ля, ха-ха-ха», и порой, потеряв терпение, я колотила в стенку и гневно кричала: «Сколько можно ворковать?!» И мстительно врубала музыку на полную громкость: свои записи в компьютере или радио. По которому однажды услышала песню, где были слова: «Я раньше не знал, что бывает любовь со сто первого взгляда».
Я тоже этого раньше не знала. Пока меня не настигла эта самая любовь. Со сто первого взгляда.
Моей единственной отдушиной стала музыка. Я слушала группу «Сплин». Закачала себе на айпад несколько альбомов и крутила от начала до конца и снова сначала:
«Мы не знали друг друга до этого лета…»
Нет, я знала тебя и прежде, но только этим летом поняла, что́ ты для меня значишь… Когда ты исчез из моей жизни, когда я лишилась возможности слышать твой голос и обращаться к тебе по имени.
«И мое сердце остановилось,
Мое сердце замерло…»
Благодаря тебе я узнала, что такое сердце. Мне делали электрокардиограммы при поступлении в школу и в институт, я бывала у кардиолога, когда со всем классом проходила диспансеризацию, но я ничего не знала о своем сердце… Его чувствуешь, когда оно начинает саднить, замирать, шириться, когда ему не хватает места в груди, когда оно хочет разорваться и колотится так, словно бьет в набат, и в ушах отдается: «Я люблю тебя, одного тебя». Увидеть бы тебя еще раз хоть краем глаза! О, как бы тогда замерло мое сердце!..
Снова и снова я запускала «Романс»:
«Любой обманчив звук,
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина».
Почему не существует машины времени? Мне так нужно вернуться в тот вечер, когда разбился мой бокал с глинтвейном!
«И лампа не горит,
И врут календари,
И если ты давно хотела что-то мне
сказать, то говори».
Если бы можно было туда вернуться, я бы сказала тебе, что мне абсолютно все равно, брюнет ты или блондин. Молчаливый или разговорчивый. Что с тобой я готова карабкаться на Джомолунгму, спускаться в подземелья, погружаться в глубины океанов. Что я тоже однолюб. И не важно, что сказал бы ты в ответ.
Бывало, весь день напролет я не выходила из комнаты и не снимала наушников.
«И пускай ты не стала звездой в Голливуде,
Не выходишь на подиум в нижнем белье,
У тебя не берут автографы люди,
И поешь ты чуть тише, чем Монсеррат Кабалье…» —
– пел в наушниках Александр Васильев.
Да, мне не нужно ни успехов, ни поклонников, ни денег. Я не хочу быть знаменитой, не хочу блистать остроумием и танцевальным искусством, не хочу, чтобы в меня влюблялись. Мне безразлично, что думают обо мне люди, оборачиваются ли вслед, когда я иду по улице, модная ли форма у моих ногтей и отсвечивают ли на солнце мои волосы. Мне нужен только ты. С тобой я согласилась бы жить хоть в землянке, хоть в казарме, хоть в пресловутом шалаше, который стал бы для меня земным раем. В глуши, где нет ресторанов и кинотеатров, магазинов одежды и маникюрных салонов. Я согласилась бы променять на тебя весь мир. Ну, разве что дважды в год наведываться в город, чтобы повидаться с мамой… Я согласилась бы носить воду из колодца, доить коров и пасти коз. Заниматься охотой, собирательством и рыболовством, как первобытный человек. Топить печку дровами, которые ты нарубил бы в лесу, и подметать полы самодельным веником. Готовить кашу в чугунке. Расчесывать волосы костяным гребешком. Ходить в истертых джинсах и растянутой футболке. Нет, лучше в домотканой рубахе и в деревянных башмаках…
Ладно, деревянные башмаки – это перебор. И козы с коровами тоже. Не в них суть. Просто все, что прежде казалось мне значимым, даже необходимым – набитый под завязку гардероб и коллекция косметики, успех у противоположного пола и сознание своей привлекательности – померкло и измельчало, потеряло вес, смысл и ценность. Будто теперь я смотрела на все это в перевернутую обратным концом подзорную трубу.
Мама, конечно, замечала, что я сама не своя. Иногда я ловила на себе ее сочувствующий взгляд, но она тут же отводила глаза. Думаю, она все понимала. Она не пыталась вызвать меня на разговор, не надоедала расспросами. Только обращалась со мной особенно мягко, бережно, с нежностью, да старалась почаще стряпать мои излюбленные блюда. Случалось, трижды за неделю готовила курицу в мангово-сливочном соусе, за которую прежде я готова была продать душу. Но мамины кулинарные шедевры, как и прочее, потеряли для меня притягательность. Я забыла, что такое аппетит. Все, что я ела, на вкус было как камни.
