Ольга Русанова - Сестры
— А ты мне еще расскажешь про Катю? — спрашивала она шопотом. — Про ту девочку из леса?
Женя подняла палец: помалкивай!
Нина не унималась:
— А про того дяденьку… про раненого? Он разведчиком стал, да?
— Всё, всё узнаешь, только потом, — отвечала Женя. — А сейчас ешь.
В столовую вошла вожатая Валя Малыгина. Она посмотрела на веселую Нину и улыбнулась:
— Ай да Нина, с большими сидит! Поздравляю!
— Это она от Жени ни на шаг, — обиженно отозвалась Лида.
Еще два года назад Валя сама жила в их доме, а потом кончила курсы вожатых. И выходило, чти она хоть и взрослая, а все же вроде подруги. Когда она надевала синюю юбку и белую майку, ее можно было принять за Шуру Трушину — одного с ней роста, такая же мускулистая, загорелая физкультурница. Старшеклассницы попрежнему говорили Вале «ты» С Шурой и Лидой вожатая особенно дружила.
— Ты что, Лида, отказалась от нее, что ли? — шутливо продолжала Валя своим громким, уверенным голосом. — А ты, Женя, почему вдруг нос повесила?.. Радуйся, что с дерева не сорвалась!
Женя взглянула на вожатую и опять виновато опустила глаза.
Жене долго было не по себе, и она чуть ли не до самого вечера всех сторонилась. Только перед самым ужином она выбежала в сад.
Солнце закатилось за купол соседнего кинотеатра. Небо было светлое, чистое, без единого облачка. Одуряюще пахли табаки.
На веранде хозяйничали Лида и Шура. Они отворили окна. Круглый стол накрыли вышитой холщовой скатертью. Поставили на него жестяные банки с незабудками и ромашками. Женя вместе с Ниной уселись на ступенях веранды. Рядом примостилась Майя. А где Майя, там всегда и Кира.
Нина держала Женю за пояс и сыпала без умолку:
— А наша агава… она будет выше дома… Через сто лет… Правда, девочки?
— За сто лет один ответ, — отрезала Майя Кириным голосом: и даже немного «окая» Кира была горьковчанка.
Кира фыркнула.
— Нет такой пословицы! — засмеялась Нина. — Я знаю: «Семь бед…»
«А ведь Нина права, — решила Женя. Если нашей агавой заняться, поухаживать за ней, то и она в конце концов станет большая. Почему-то ее все забросили. А вот я пересажу ее в другую землю…»
Тамара Петровна и Валя Малыгина прохаживались по аллее. Возле крыльца они замедлили шаг. Тамара Петровна увидела Женю и глазами показала на нее вожатой. Тамара Петровна с первых дней полюбила Женю за ее правдивость, искренность и прямоту, за смелость и настойчивость, за горячий нрав. «А как Женя привязалась к Нине и Лиде! Правда, после сегодняшней злосчастной прогулки Лида немного дуется на нее. Но ничего, скоро это пройдет. Девочки в доме живут дружно, как сестры. И когда они станут взрослыми, выйдут в жизнь, ничто уже не разрушит их дружбу и никогда у них не будет чувства одиночества», — слушая вожатую, думала Тамара Петровна. А Валя горячо рассказывала о том, что Женя, по всему видно, поняла свою ошибку и жалеет, что подвела Лиду.
— Я уверена, что Женя никогда больше так не поступит. А Нина, эта сорви-голова, так ее слушается! Тамара Петровна, что, если Нину и в самом деле поручить Жене Максимовой? Она сумеет. И пусть обращается с ней построже.
Тамара Петровна взяла Валю под руку и повела к скамейке, которая стояла напротив крыльца.
Они сели.
— Валя, ты часто говоришь: «построже». А строгость — дело деликатное. Ею надо пользоваться умеючи. Знаешь, что по этому поводу говорил Дзержинский? Нет? Тогда сходи в мой кабинет и возьми на письменном столе красную книгу.
Когда Валя вернулась, Тамара Петровна раскрыла книгу и быстро нашла нужное место:
— Почитай-ка!
И Валя прочитала:
— «…Розга, строгость и слепая дисциплина — это проклятые для них учителя. Розга и строгость учат их лицемерию и фальши, учат чувствовать, желать одно, а говорить и делать другое из-за страха». — Валя подняла глаза и покачала головой: — Ох, как это верно! Ведь кто ремня боится, тот и правду не скажет. — И, снова нагнувшись над книгой, она продолжала: — «Нельзя их ударить ни разу, ибо ум и сердце ребенка настолько впечатлительны и восприимчивы, что даже всякая мелочь оставляет в них след…»
— Ты подумай, Валя, ведь эти слова были написаны почти полвека назад, когда розга считалась первым помощником учителя и родителей! А вот здесь, посмотри, — Тамара Петровна перелистала несколько страниц, — тут Дзержинский вот что говорит: ребенок, чувствуя, как родители его любят, постарается их слушаться, чтобы их не огорчать. А если нечаянно провинится из-за своей детской живости, то потом сам будет жалеть.
— Да ведь это прямо про нашу Нину! — подхватила Валя.
Тамара Петровна, закрыв книгу, продолжала рассказывать о Дзержинском: какой это был чуткий воспитатель, как он любил, знал, понимал детей. Ведь это он закладывал основы советской педагогики — самой справедливой и правильной. А какие он писал письма своей сестре из тюрьмы, из ссылки! Его сестре жилось нелегко — на руках дети мал мала меньше… И Тамара Петровна снова быстро перелистала страницы, хотя эти письма она знала чуть ли не наизусть:
— «А если когда-либо случится, что ты из-за своего нетерпенья, которым не сумеешь овладеть, из-за забот со столькими детьми или раздражения накажешь их, крикнешь на них, ударишь, то непременно извинись потом перед ними, приласкай их…»
«Какая чистая душа была у этого человека, если он учил так признавать свои ошибки!» — подумала Валя.
— Тамара Петровна, дайте мне эту книгу, мне очень нужно ее прочесть! — вырвалось у нее.
Тамара Петровна вручила вожатой большую книгу в яркокрасном переплете:
— Непременно прочитай! А потом я тебе дам статьи Калинина и Крупской и книги Макаренко…
А напротив на крыльце раздавались громкие голоса:
— Вовсе не лет, а бед! — твердила Майя.
— Вовсе не восемь, а семь! — смеясь, кричала Нина.
Женя с Кирой хохотали до упаду.
«Вот Женя начала уже у нас смеяться!» — с радостью подумала Тамара Петровна.
Она направилась в дом. Поднимаясь на крыльцо, задержалась возле девочек:
— Что это вы здесь веселитесь? Расскажите нам. Если, конечно, не секрет.
Женя вскочила:
— А это мы с Ниной… Она смешная такая… Всегда что-нибудь выдумает…
— Вот и превосходно, — сказала Тамара Петровна. — Дружи с ней. И с Лидой и с ней. Лида, — прибавила она, обернувшись к окну, — завтра тебе Женя поможет купать эту козу-дерезу.
Женя посмотрела на Нину. Купать первоклассниц няне обычно помогали самые старшие девочки. В белых халатах, засучив рукава, старшие старательно терли им спины. Малышки барахтались в теплой воде, ни за что не хотели вылезать… А теперь и Жене Максимовой доверят почетное и ответственное дело — купанье маленьких.
И тут Женя, набравшись духу, выпалила:
— Тамара Петровна, я вам давно хотела сказать: поручите мне Нину!
Так она же Лидина подшефная.
— А у Лиды еще Майя, и Аля, и все. И ведь Лида сама от нее отказывалась. — Женя повернулась к Нине: — Ты ведь хочешь со мной дружить? Ну, скажи: ты будешь моя подшефная? Ты ведь будешь меня слушаться?
Лицо Тамары Петровны стало таким строгим, каким Женя его никогда еще не видела:
— А ты у Лиды спросила, как она отнесется к этому?
В окно террасы выглянула рассерженная Лида.
— Ни за что! — крикнула она. — Никогда! Нас с Ниной никто и ничто не разлучит. Она же мне как младшая сестра!
— Погоди, Лида, не горячись, — тихо проговорила Тамара Петровна. — Никто у тебя Нину не отнимает. Ясно?
— Тамара Петровна, так ведь Нина сама хочет! — растерянно сказала Женя. — Нина, что же ты молвишь?
Нина испуганно посмотрела на Женю, на Лиду, на Тамару Петровну, и вдруг глаза ее наполнились слезами. Прижимая к ним края фартука, она с громким плачем выбежала из сада.
Глава четырнадцатая. Рубли и копейки
Женя лежала животом на Уральском хребте. Отсюда было удобно тянуться и на Крайний Север и к Памиру, вести исследования даже на Дальнем Востоке. Но карта СССР заняла почти весь пол в пионерской. И девочкам, чтобы выбраться из комнаты, приходилось шагать через плоскогорья, ходить по морям и проливам, перескакивать через сыпучие пески пустынь.
Лида сидела на вертящейся круглой табуретке и упорно долбила на пианино какое-то скучное, длинное упражнение.
— Ре-ми-фа-фа-ми… ре-ми-фа… — Она сбивалась и начинала снова.
— Берегись! — крикнула Аля, и на синюю полоску Байкала наступила белая тапочка.
Вторая Алина тапочка утвердилась на вершине Хан-Тенгри, неприступного «повелителя духов». Потом обе ноги пробежали по Средиземному морю и прыгнули к дверям.
Аля пропела:
По морям, морям, морям,
Нынче здесь, а завтра там!
— Вот ненормальная! — проворчала Женя и смахнула с карты следы тапочек.
