Лидия Чарская - Том 48. Тринадцатая
В тот же миг исчезают огненные точки. И хотя шелест крыльев еще слышен, но стон-вопль уже не тревожит ночной тишины.
"Да это филин! — соображает Кодя. — Конечно, филин! У него глаза горят в темноте, и кричит он, точно человек стонет… Чего я, глупая, испугалась?"
Она успокаивается и даже смеется своему недавнему страху.
Вот и сосняк. А там часовня. Наверху золотой крест, который теперь, в млечном лунном сиянии, кажется серебряным.
Кодя быстро спускается к колодцу, полуживая от страха и волнения, ложится у самого края его, зачерпывает воду в захваченную ею склянку и молит:
— Господи! Сделай чудо! Спаси Маму Валю, Милосердный Боже!
Потом стремительно вскакивает с земли и в испуге хватается за дерево.
* * *
Прямо напротив Коди, под обветшалой крышей часовни, стоял высокий человек. Широкий плащ свешивался с его плеч, а блестящая в лучах месяца кожаная фуражка, надвинутая по самые брови, совсем скрывала лицо незнакомца под своим огромным козырьком.
В первую минуту Кодя замерла от неожиданности и страха.
В следующее же мгновение она вспомнила слова покойного отца: "Если тебе покажется что-либо таинственным, загадочным и жутким, подойди прямо к тому, что испугало тебя, и узнай во что бы то ни стало, что это такое!"
Быстро поборов свой страх, Кодя шагнула к незнакомцу.
— Кто вы? — смело проговорила девочка. — Вы, наверное, один из тех злых духов, которые водятся в осиновой роще, чтобы мешать людям доставать из колодца святую воду?!
Едва только успела закончить свою фразу Кодя, как таинственный человек стал громко хохотать. Ему вторил гулким эхом лес. Казалось, все сосны кругом и осины из «нечистой» рощи, все это смеялось заодно с ним.
Наконец человек в плаще и фуражке перестал смеяться.
— Милая девочка, — произнес он, — кто я — ты узнаешь очень скоро, а вот кто ты и как попала ночью одна в лес, вот это меня крайне интересует. Ведь ты из "Лесного убежища"? Не правда ли?
— Да, — произнесла Кодя, потому что не хотела лгать. И тут же, спохватившись, вспомнила, что святая вода не поможет, если о ее, Кодином, подвиге узнает кто-либо.
— Послушайте! — закричала она с таким отчаянием в голосе, что незнакомцу стало искренно жаль ее. — Умоляю вас, не спрашивайте меня ни о чем больше и дайте мне уйти отсюда поскорее!
— Но как же ты пойдешь одна лесом, ты, такая маленькая девочка? — спросил он.
— А как же я пришла сюда? — ответила ему вопросом на вопрос Кодя и тут же, умоляюще сложив руки, произнесла: — Я знаю, что вы злой дух из осиновой рощи и хотите во что бы то ни стало помешать мне довести мой скромный подвиг до конца, но я не боюсь вас ни чуточки… Я не делаю ничего дурного, а потому…
Кодя не договорила, схватила свою склянку, прижала ее к сердцу и кинулась бежать.
* * *
Теперь она уже не бежала, а летела по лесу, как на крыльях, едва касаясь ногами земли. Неслась по сосняку, осиновой роще, по большому лесу.
Кодя была убеждена, что незнакомец гонится за ней и вот-вот нагонит и выхватит у нее драгоценную склянку с водой.
Дух захватывало в груди девочки. В голове шумело… Ноги то и дело накалывались на острые сучья. Ветви больно хлестали ее по лицу и плечам.
Но Кодя, не обращая внимания на это, продолжала мчаться, что было духу.
Вот и голубое болото… Дальше лесное озеро… С него поднимается серый предрассветный туман…
Уже первый рассвет разогнал мрак в лесной чаще, когда Кодя, полуживая от усталости, примчалась в лесную усадьбу.
Полкан и Рябчик подняли было оглушительный лай, но, узнав ее, умолкли.
Теперь Коде надо было во что бы то ни стало попасть к Валерии Сергеевне и напоить больную святой водой.
Она толкнула дверь, та оказалась запертой. Тогда Кодя, прошмыгнув под окнами, остановилась у окна последней комнаты, где лежала больная.
Девочка тихонько толкнула раму. Сверх ожидания, она поддалась.
Кодя бесшумно влезла на подоконник, опасаясь того, что если ее увидят сейчас лезущей в окно, то примут за вора и поднимут тревогу на всю усадьбу. К счастью, Кодя так ловко проникла в комнату, что даже не потревожила Анну Васильевну, спавшую тут же, в кресле, у постели больной.
Кодя на цыпочках подкралась к постели и, увидев на ночном столике порожний стакан, вылила в него все содержимое своей склянки. Потом, зажав стакан в дрожащей руке, стала ждать, пока больная очнется и станет просить пить.
Глаза Коди не отрывались теперь от измученного недугом лица Мамы Вали.
Сердечко Коди больно сжималось от любви и жалости к больной.
Она думала в это время:
"Если Мама Валя выпьет воду и поправится, она, Кодя, еще раз обещает Богу стать другой. Она постарается измениться к лучшему и не огорчать своими проказами милую, дорогую Маму Валю!"
Как раз в это время веки больной затрепетали, и она прошептала одно только слово:
— Пить.
Кодя осторожно поднесла одной рукой стакан со святой водой к губам Валерии Сергеевны, придерживая осторожно другой рукой голову больной.
Мама Валя до дна осушила содержимое стакана и снова упала в забытьи на подушки…
А Кодя опустилась на пол тут же, около ее постели, и, свернувшись клубочком, в изнеможении уснула.
Глава 5
Приехал доктор из города с первым утренним поездом и после осмотра больной радостно улыбнулся.
Помогла ли вода из святого колодца, или сильная здоровая натура молодой женщины сумела побороть смерть, но, несомненно, ей стало много лучше за ночь. Больная пришла в себя, а Кодя все еще спала.
Удивленная ее присутствием, Анна Васильевна подняла с пола девочку и отнесла ее в гостиную на кушетку.
— Кодя тайком пробралась сюда, должно быть, чтобы дежурить около больной, — объяснила она сама себе и окружающим присутствие девочки.
В гостиной спящую Кодю окружили все находившиеся там дети…
— Кодя, проснись! — первым крикнул Слава.
— Соколиный глаз, стыдно спать, когда в доме такая радость!
— Член лесного кружка! Вы желаете встать?
И Слава так крепко тряхнул Кодю за руку, что она открыла глаза и с удивлением стала оглядываться кругом.
— Ах! Да кто же это такой, однако?
Каково же было ее удивление, когда между Люсей и Славой, стоявшими около кушетки, она заметила человека в плаще.
Это был ночной незнакомец из лесной часовни.
Не дав опомниться Коде и произнести хоть одно слово, Слава затараторил:
— Маме лучше! Понимаешь, Кодя, маме лучше!.. А это дядя Жорж. Он приехал с зарей, потому что раньше не мог. Мы его ждали только сегодня к вечеру и потому не выслали лошадей на станцию, и он должен был заночевать в лесу, потому что пошел пешком, заблудился и сбился с дороги.
— А-а-а! — протянула, соображая, Кодя, по привычке ероша свои и без того взъерошенные волосы, и, быстро спрыгнув с кушетки, схватила за руку дядю Жоржа (который оказался еще очень молодым человеком с веселым лицом), отвела его в сторону и быстро заговорила:
— Если вам дорога жизнь Мамы Вали, вашей сестры, то не говорите никому ни слова о том, что встретили Соколиного Глаза в часовне в лесу ночью! Это необходимо для ее здоровья и жизни! Понимаете, необходимо!
Голос девочки был так серьезен, а сама она казалась такой взволнованной, что готовая сорваться шутка замерла на устах дяди Жоржа, и он, пожав сильную маленькую руку странной девочки, произнес:
— Хорошо, будь спокоен, Соколиный Глаз! Знай, что не одни краснокожие, но и белые умеют хранить молчание! Судя по твоему открытому, честному лицу, я верю, что ты не делаешь ничего дурного!
— Прекрасно! Благодарю вас! А теперь тихонько на цыпочках к Маме Вале! Я хочу убедиться сама, что ей лучше, — тем же серьезным тоном проговорила Кодя.
Трогательно было ее личико, когда она с неизъяснимым чувством восторга говорила Валерии Сергеевне:
— Я знала, что так будет, я знала… потому что…
И, живо отскочив от постели, бросилась из комнаты, только крикнув с порога:
— Я ухожу, потому что боюсь, чтобы мой язык не сболтнул чего-нибудь против воли.
А вскоре торжествующее "ура!" уже оглашало лесную усадьбу, сопровождаемое отчаянным лаем сторожевых псов, визгом Жучка и неистовым блеянием Болтушки.
Это Соколиный Глаз со своими четвероногими друзьями праздновал выздоровление любимой начальницы — Мамы Вали.
* * *
— Сегодня должно случиться какое-нибудь несчастье.
— Но почему, почему, Маня?
— Ах, вы увидите сами, что случится!
— Да какая же причина? Скажи, наконец!
— Во-первых, я встала с левой ноги, а не с правой, во-вторых, надела платье наизнанку, в-третьих…
