Евгения Яхнина - Чердак дядюшки Франсуа
И, пробежав глазами дальше, добавил: — А вот это просто неприлично по смыслу… Вальдек, ты рано отказываешься от своей родословной… Нет, нет, уволь меня… — И г-н Пьер, негодуя, прочитал вслух:
Наша знать родовитая,
Нынче словно побитая…
Прошу не забывать, что и ты как-никак принадлежишь к этой «побитой» знати.
У дверей раздался звон колокольчика.
— Это моя ученица! Тебе придётся ретироваться. Ты ведь знаешь мой принцип: всегда вовремя начинать урок и этим подавать пример ученикам. Я не хочу, чтобы моя новая ученица была исключением.
И г-н Пьер пошёл встречать свою ученицу.
Вальдек рассердился было на это вторжение, но тут же сменил гнев на милость: внешность девушки сразу расположила его к ней.
— Знакомьтесь, мадемуазель Менье, мой племянник Вальдек де Воклер! Мы сейчас начнём урок, мадемуазель!
— Дядя! — воскликнул молодой человек. — Разрешите мне остаться, я подожду у вас в спальне, пока не кончится урок…
— Ах, Вальдек! Вальдек! Ты неисправим! Впрочем, если мадемуазель не возражает… Ей надо привыкать к публике. Вы разрешите ему, мадемуазель, остаться здесь?
Люсиль пришла в отчаяние. Только этого недоставало! Она ещё не успела привыкнуть ни к г-ну Пьеру, ни к его манере преподавания. И как нарочно, у неё не ладилось с ариэттой, которую г-н Пьер дал ей разучить, а тут ещё присутствие непрошеного слушателя. Но она учтиво согласилась, хотя при этом её лицо выражало крайнее замешательство.
— Итак, мадемуазель, начинаем!
Люсиль стала у фортепьяно, Вальдек скромно уселся в уголке, против воли бросая время от времени взгляды на красивую девушку. Г-н Пьер многозначительно протянул ему газету.
— На, почитай!
Но и укрывшись газетой, Вальдек не оставил своих наблюдений.
Люсиль взяла первую ноту, но сфальшивила, и голос её неестественно дрожал.
— Мадемуазель, слушайте меня! — Учитель ударил по камертону.
Взяв себя в руки и поборов смущение, Люсиль запела. Но с первых же тактов почувствовала, что у неё не получается. Это же почувствовали г-н Пьер и даже Вальдек.
— Подождите, мадемуазель! Я вижу, ариэтту вы просто не выучили. Здесь фа. Почему оно у вас совсем не звучит? Эту ариэтту вы должны выучить, но не так, чтобы просто от неё отделаться, а по-настоящему, с душой… Ведь это же итальянская, понимаете, итальянская мелодия.
Полуопустив газету, Вальдек глядел поверх неё, и Люсиль уловила его насмешливый взгляд, красноречиво говоривший: «И с такими-то ученицами приходится возиться дядюшке!»
— Не огорчайтесь, мадемуазель! Послушайте, что я вам скажу: я не хочу, чтобы сегодняшний урок пропал для вас даром. Поэтому попрошу вас спеть без подготовки то, что вы поёте дома и что так мило вы пели тогда, в мансарде господина Франсуа… Помните?
«Ещё бы не помнить!» Люсиль совершенно смешалась. Она негодовала про себя на этого франта, из-за которого она так уронила себя в глазах учителя.
— Но песни, которые я пою, господин Пьер, право, не стоят, чтобы их исполняли у такого маэстро, как вы, да ещё в присутствии постороннего слушателя.
— Просьба учителя равняется приказанию. Запомните это, мадемуазель Менье!
— Что же я должна спеть? — всё больше волнуясь, спросила Люсиль.
— То, что вы пели в мансарде господина Франсуа, я вам уже сказал. Вы можете сами аккомпанировать себе?
Люсиль покорно села к фортепьяно, невнятно бормоча:
— Но это всё такое простенькое, что даже не требует аккомпанемента.
— И не надо, — решил Пьер. — Наверное, вам удобней петь стоя. Встаньте!
Люсиль так же покорно встала.
— Начнём!
В неволе птица не поёт,
Её гнетёт неволя… —
начала Люсиль чуть слышно, но тут же голос её набрал силу, и она запела легко и свободно, как всегда, у себя дома, для своих слушателей.
Не успела она кончить, как Вальдек вскочил с своего места и, аплодируя, воскликнул:
— Да вам нечему учиться! Как прелестно вы поёте! Какой голос! А откуда эта песенка: я никогда не слышал её ни в одном из кафе, ни даже в «Погребке».
Люсиль ничего не ответила.
— Так вот, мадемуазель, — прервал Вальдека г-н Пьер. — На сегодня урок закончен. Не могу сказать, чтобы я был доволен. Я говорю об ариэтте. Снова и снова работайте над ней. Вам кажется, что она звучит хорошо, а вы старайтесь, чтобы она звучала ещё лучше. К тому же текст не должен вам мешать слушать музыку. Что касается вашей песенки, то лучшее, что вы можете сделать, — это выбросить её из головы. Вы поёте её очень мило, но, поверьте мне, все эти намёки на свободу совершенно ни к чему, да и мотив её будет только сбивать вас при исполнении классического репертуара. Конечно, она лучше вот этого… но… — И старый учитель взял двумя пальцами листок с куплетами Вальдека, оставленный им на диване, и презрительно отбросил его в сторону.
Вальдек стремительно поднялся, подхватил на лету свои куплеты и так же стремительно протянул их Люсиль.
— Мадемуазель, прошу вас, вы окажете мне большую услугу. Дядя, вы ведь не возражаете… Дело в том, что один мой приятель написал вот этот пустячок… Ему хотелось бы знать, годится ли он для пения, ну… можно ли сделать к нему аккомпанемент и исполнять ну хотя бы в том же «Погребке».
— Вы слишком преувеличенного мнения о моих музыкальных способностях, сударь, — скромно отозвалась Люсиль, польщённая, однако, тем, что такой самоуверенный светский молодой человек спрашивает её совета.
— Только будьте совершенно нелицеприятны, мадемуазель, пожалуйста. Моему племяннику нужны не похвалы, а правда, — сурово сказал г-н Пьер.
Люсиль прочла вслух:
Порой защитник предков наших
В берлоге затаится, глядишь…
Поверив, что от неё ждут искреннего мнения, она сказала:
— Но, сударь, это ведь очень плохие стихи… В них ни склада ни лада… К тому же это перевёрнутая наизнанку строка Беранже «Иной защитник наших предков в берлоге родовой нередко»… А вот здесь совсем нехорошо:
Судьба жестока и коварна,
И в её власти ты и я!
Она возносит нас высоко,
Чтоб после сбросить с высоты!
Тут же само собой просится переставить слова «я и ты». Послушайте, разве так не лучше:
Судьба коварна и жестока,
Подвластны ей и я, и ты!
Она то вознесёт высоко,
То сбросит в бездну с высоты!
Да что это я! — вдруг спохватилась Люсиль, что выдала себя. — Я ведь не очень-то понимаю в стихах. Я не поэт и не музыкант, а только скромная ученица господина Пьера…
При всей своей воспитанности и выдержке, старый учитель не мог сдержать улыбки.
А Вальдек, как ни был он искушён, покраснел до корней волос.
— Мадемуазель, вы очень строги в своих суждениях… Но вы безусловно правы, и я передам моему другу ваши слова.
— Мадемуазель, урок окончен, — строго сказал г-н Пьер, который нашёл беседу молодых людей чересчур оживлённой. — Я жду, что в четверг вы придёте ко мне более подготовленная.
Сделав почтительный реверанс, Люсиль поспешила покинуть квартиру г-на Пьера.
Но не успела она спуститься на несколько ступенек, как её нагнал стремительно бежавший Вальдек, без шляпы и без пальто.
— Мадемуазель, одно только слово. Не сочтите меня назойливым и не подумайте обо мне дурно. Я хочу вас попросить о небольшой услуге: скажите, кто написал вашу песенку?
— Мою песенку? Я, право… — Люсиль густо покраснела.
— Мне обязательно нужно разыскать её автора. Кто он?
— Это… моя подруга… мой друг. Один знакомый отца.
— Тем лучше. Я хочу с ним познакомиться. Представьте ему меня.
— А зачем он вам нужен, разрешите спросить?
— Я хочу посоветоваться с ним о стихах — тех, что вы видели у нашего маэстро, и о других. Все они написаны моим другом.
— А, понимаю, — сказала Люсиль с улыбкой. — Значит, вы хотите познакомить моего друга с вашим другом?
— Пожалуй, да. Но извините меня, я должен снова подняться к дядюшке. В спешке я с ним не попрощался, боялся, что не успею вас догнать… Вы будете у него на уроке в четверг. Итак, мадемуазель, до четверга, и тогда мы обо всём условимся.
Сделав самый изысканный поклон, де Воклер вернулся в квартиру г-на Пьера. Он сам не знал почему, но, уславливаясь с Люсиль о встрече, он уже не сомневался, что автор песенки — она.
Но приключения Люсиль на этом не кончились.
— Так, так, мадемуазель, значит, до четверга! — раздался насмешливый голосок, а за ним и весёлый смех. — А что на это скажет Ксавье?
Подняв голову, Люсиль увидела: перевесившись через перила, с половиком в руках, который она собиралась вытряхивать, стояла на верхней площадке Катрин.
— Катрин! Ну и впрямь стрекоза! Поспеваешь всюду, где тебя не ждут! Как не стыдно подслушивать!
