Анар - Деде Коркут
— Нет, дорогой отец, теперь я понял, что в этом мире нет ничего хуже рубки голов и пролития крови!
Газан нахмурился, ничего не сказал, повернулся налево, к брату Карабудагу.
— Карабудаг, — молвил он, — что-то не видать моего дяди Аруза.
Карабудаг ответил:
— Мы известили его, но он сказал, что упал на охоте, сломал ногу и не может прийти…
Добрались до подножия Высокой горы. Газан сказал Гараджа Чабану:
— Пастух, поднимись на вершину, погаси один костер, а другой пусть горит — костер веселья. Пусть джигиты соберутся на празднество, пусть придет Деде Коркут, споет нам, поведает о подвигах огузов.
Пастух повернул коня на вершину.
Один костер на вершине Высокой горы погас, второй остался. И на другой горе один из двух костров погас, второй остался, и на третьей, и на четвертой.
Теперь уже на каждой горе пылало по одному костру — праздничному костру.
Алп Аруз злобно глядел из своего жилища на эти костры. С усов его капала кровь.
У Газана был друг Гылбаш. Бывалый человек, он много видел на свете. Гылбаш прискакал к Алп Арузу.
— Аруз, — сказал он, — праздничный костер горит, разве ты не видишь? Отчего ж ты не идешь к Газану на пир?
Алп Аруз, с трудом подавив злость, ответил:
— Я как раз собирался.
Гылбаш сказал:
— Понимаешь, наш праздник трауром обернулся. Только уничтожили мы Кыпчак Мелика, как напал на нас Шеклю Мелик. Разрушил жилище Газана, увел в плен его дочь-невесту, ранил мечом ослабевшего Газана, сбросил его с коня на землю. Газан при смерти, послал меня к тебе, сказал: пусть придет мой дядя Аруз, поможет мне.
У Аруза радостно заблестели глаза:
— Так вот какие дела, Гылбаш! Когда в хорошие дни Газан выбирал себе приближенных, раздавал им богатство, не считал он Аруза дядей. Теперь же, в черный день, он просит о помощи? Пусть беда падет на его голову! Пусть попомнит дядю своего Аруза! Прежде был я Газану тайный враг, а с этого дня — открытый враг, и пусть он это знает! Алп Аруз простер руки к небу: Слава тебе господи, что воздал Газану за меня! От этой раны Газан не оправится!
И Аруз, довольный, забегал по своему шатру, потирая ладони. Гылбаш потихоньку вышел из шатра, вскочил на коня, поднял плеть и только тогда позвал Аруза.
— Эй, Аруз, — молвил он, — старый глупец! Газан-хан здоров, бодр, весел. Никто на него не нападал, никто его не ранил. Триста шестьдесят всадников — бравых джигитов собрались у него, едят, пьют, веселятся. Меж едой и питьем вспомнили джигиты о тебе. Я сказал: съезжу-ка, узнаю, в чем дело. Я проверял, друг ты или недруг, и убедился, что ты Газану враг. Прощай!
Он стегнул коня и ускакал.
Аруз остался стоять, глядя ему вслед. С усов его капала кровь.
В крепости Бейбурд Бейрек по-прежнему томился в темнице. Каждую ночь Сельджан приходила к нему в одежде воина, вешала меч на стену, раздевалась. Каждую ночь Бейрек снимал меч со стены, вынимал из ножен, клал между собой и девушкой. Сколько ночей так прошло, сколько дней, сколько месяцев?
Может быть, в эту ночь небо было чернее, звезды тусклее, ветер заунывнее. И в эту ночь Сельджан пришла в одежде воина, разделась, повесила на стену меч. Но в эту ночь рука Бейрека не поднялась, чтобы снять его со стены.
Наступило утро. Сельджан уже не было. Но двери темницы были распахнуты. Бейрек встал, подошел к двери — и стражника не было. Бейрек вышел и оказался внутри крепости. Прогуливаясь, он подошел к белобашенной ограде, увидел крепостные ворота, приблизился к ним. Ворота гоже были открыты. Стражники отставили свои копья. Бейрек сначала удивился, потом медленно прошел через ворота, очутился по ту сторону ограды. Здесь был простор, здесь было поле, здесь он был свободен. Бейрек не верил в свое освобождение; он огляделся вокруг, потом, почувствовав устремленный на него взгляд, поднял голову: со стены, из белой башни на него смотрела Сельджан. Она знала, что Бейрек никуда не уйдет. Бейрек повернулся и пошел обратно.
Мимо крепости Бейбурд проходили купцы. Бейрек бродил у башен и стен, здоровался, отвечал на поклоны. Он стал здесь своим. Он уже снял одежду с обрезанными рукавами и штанинами — знаком неволи — и носил обычную одежду. Но каждые три или пять дней Бейрек поднимался на самую высокую из башен и в тоске, в печали, в тайной надежде смотрел вдаль, в сторону своей утерянной отчизны.
Однажды Бейрек вышел погулять за крепостной стеной. У стены лежал камень, он сел на камень. Место это напоминало скалу близ Шуши, отсюда были видны извилистые дороги.
Тяжело поднимался в гору караван. Он достиг камня, на котором сидел Бейрек. Это был караван из огузских краев. Однако ни купцы не узнали Бейрека, ни Бейрек их: прошло три года!
Поздоровались. Бейрек спросил:
— Из каких вы земель, купцы?
Купцы отвечали:
— Из огузских земель.
Чтобы скрыть замешательство, Бейрек отвернулся, но взял себя в руки и молвил:
— Спрошу я вас про сына Салора, Газана, из огузских земель. Жив ли он? Спрошу я вас про Карабудага, Дондара, Амана, Гараджа Чабана. Живы ли они? Про Бейбуру спрошу, про жену его, про дочерей. Живы ли они? Дочь Бейбеджана Банучичек дома или в могиле?
Старый купец отвечал:
— Если спрашиваешь про сына Салора, Газана, про джигитов его, то они живы. Если спрашиваешь про Бейбуру, про жену его и дочерей, то живы и они: сняв белое, надели черное из-за пропавшего без вести Бейрека. Банучичек мы видели плачущей на развилье семи дорог, стонущей: «О мой Бейрек!…» А ты, джигит, случаем, не из огузов? Не слыхал ли чего о сыне Бейбуры, Бамсы Бейреке?
Бейрек молвил:
— Нет, купцы, я не из огузов. Я странник — бездомный, безродный. Но когда вы вернетесь обратно, в огузские земли, скажите белобородому отцу Бейрека, его седовласой матери, сестрам его, а еще дочери Бейбеджана Банучичек — пусть не ждут Бейрека: он не вернется. Пусть отец заколет его жеребца, приготовит из него плов, мать и сестры пусть снимут черное, наденут голубое, справят последний траур по Бейреку. Пусть найдут жениха его невесте: кто ей понравится, кого она полюбит, пусть за того выходит. А Бейрек, скажите, ушел туда, откуда не возвращаются.
Старый купец отвечал:
— Бедный Бейрек! Умер на чужбине!
Потом он достал из хурджина узелок и протянул его Бейреку.
— Странник, — молвил он, — может, путь твой пройдет мимо могилы Бейрека. Тогда положишь на нее вот это. Это наша земля. Жизнь торговых людей проходит в чужих краях, вот мы и возим нашу землю с собою: если придется умереть на чужбине, пусть на нашу могилу бросят хоть горстку родной земли. Возьми и будь здоров!
Караван удалился.
Бейрек долго смотрел ему вслед, потом развязал узелок. Уткнулся лицом в землю в своей горсти, задохнулся, прошептал:
— Запах полыни!
И вдруг понял он, что больше не может здесь оставаться. Сорвался с места и как безумный побежал. Перепрыгивал через откосы, обрывы…
Со стены из белой башни Сельджан-хатун увидела убегающего Бейрека, заметалась, как раненая птица. Она готова была взлететь с ограды. Хотела позвать стражников, чтобы они догнали Бейрека, поймали, вернули. Но поняла, что все напрасно: не вернуть Бейрека! И Сельджан-хатун с бесконечной тоской смотрела вослед исчезающему вдалеке.
Бейрек добежал до ущелья, огляделся вокруг. Увидел невдалеке табун лошадей. От табуна отделился конь, подбежал к нему. Бейрек посмотрел — и узнал своего Серого жеребца. Когда Бейрек попал в плен, Серый жеребец чутьем разыскал хозяина, прибился к табуну Кара Арслана, стал добровольным пленником.
Серый жеребец издалека учуял Бейрека, подскакал к нему и, встав на дыбы, заржал. Поднял он голову, поднял одно ухо и встал перед Бейреком. Бейрек обнял коня. Поцеловал его в оба глаза, вскочил ему на спину.
— Я не назову тебя конем — назову братом. Ближе брата: товарищем назову! Товарищ мой, отвези меня в родные края, — молвил он и помчался как ветер.
В крепости хватились Бейрека, узнали, что он сбежал, хотели догнать, но когда направились к воротам, Сельджан-хатун потянула за веревку, ворота закрылись, всадники остались внутри ограды.
А Бейрек на Сером жеребце скакал много дней, много ночей и добрался наконец до земли огузской. Первым ему встретился озан — певец.
Бейрек сказал озану:
— Озан, у кого что болит, тот о том и говорит. Скажу и я. С кобзой на груди из края в край, от племени к племени ходит озан. Кто мужествен, кто слаб — знает озан. Да будет место озану в нашем народе всегда!
Озан отвечал:
— Спасибо, джигит, да будет и твоя жизнь радостной, чело — ясным. Да обойдет тебя любая беда!
Бейрек спросил:
— Озан, куда ты идешь?
Озан отвечал:
— Джигит, на свадьбу иду.
— А чья свадьба?
— Сын Яртаджыка Ялынджык берет в жены невесту пропавшего Бамсы Бейрека Банучичек.
