Борис Раевский - Только вперед
— Какой из тебя тренер! — усмехнулся Кочетов. — Покажешь ученикам, как двигать руками, ногами — и только. А какие химические явления происходят при этом в организме, — чай, не объяснишь?
— А это, чай, ты им за меня растолкуешь! — насмешливо скривив тонкие губы, отозвался Холмин.
«Опять?! — разозлился Леонид. — Опять «чаи» гоняю?!»
Он уже говорил совсем правильно. Но три слова, как занозы, застряли в его речи: «чай», «кажись» и «ужо». Они оказались дьявольски живучими и, сколько Леонид ни боролся, все-таки иногда прорывались в его речь.
— Да, кстати, — вдруг с ядовитой улыбочкой прибавил Холмин. — Если мне память не изменяет… Один из будущих ученых-тренеров сам недавно получил «тройку» по анатомии!
Леонид нахмурился. Это была правда. Увлекшись тренировками, он однажды не успел толком подготовить задание по анатомии. Правда, «тройка» — не «двойка», но все же…
Собрание становилось все более бурным. Гимнастка Галя Зубова и штангист Федя Маслов дружно напали на Холмина.
Потом взял слово Виктор Малинин.
— Тут надо смотреть шире, — сказал он. — Холмин к сожалению, не одинок. Мне вот недавно один хоккеист — правда, не из нашей группы — жаловался: зачем, мол, ему изучать психологию? Разве тогда он будет лучше бить клюшкой по мячу? Не понимает, что без знания психологии не сможет он быть хорошим тренером.
С этим, так сказать, «правым уклоном» надо решительно покончить. Но есть у нас и другие «уклонисты» — «левые», — такие студенты, которые науками-то занимаются, а о своем спортивном мастерстве не заботятся. Это уж «академики» чистой воды. Их только теория интересует.
— Правильно! — крикнула Галя Зубова. — Например, Нина Бортникова.
— Я как раз ее и имею в виду, — сказал Виктор Малинин. — Нина по всем теоретическим предметам имеет «пятерки» и «четверки». Хорошо? Конечно, хорошо! Но по практическим замятиям — и по конькам, и по волейболу, и по плаванию, и по гимнастике — у нее сплошные «троечки». Ну, куда это годится?
Станет Нина Бортникова преподавать физкультуру в каком-нибудь институте. Прочтет студентам лекцию о том, как бегать на коньках. Объяснит все великолепно, а потом надо ведь самой надеть коньки и показать класс. Тут-то и выяснится, что преподавательница еле-еле ковыляет по дорожке. Конфуз! Никакого авторитета у Нины не будет.
В нашем институте заниматься, конечно, не легко, — закончил Малинин. — Надо и общеобразовательные и специальные дисциплины изучать, и о своем личном мастерстве помнить! Все надо успевать!
«Все надо успевать! — повторил про себя Кочетов. — Это, конечно, верно».
Когда собрание уже заканчивалось, Леонид попросил слова.
— Обязуюсь через две недели исправить «тройку» по анатомии, — коротко сказал он.
Студенты одобрительно зашумели, и только Холмин иронически ухмыльнулся.
В тот же день, вернувшись из бассейна, Кочетов засел за анатомию. Трудные латинские названия усваивались медленно. Мысли то и дело уводили в сторону. Но Леонид упрямо отгонял непрошенные думы.
* * *Когда через три месяца после первой попытки Кочетов десятый раз встал на стартовую тумбочку, в бассейне было уже немного зрителей. На трибунах собрались только те немногочисленные болельщики, которые все еще верили в Кочетова. Как всегда, у самой воды сидели однокурсники. Леонид взглянул на них и улыбнулся. Товарищи дружно замахали ему руками.
«А цветов-то у них уже нет! — подумал Кочетов. — Завяли, наверно, цветы!»
Леонид прошел дистанцию за 2 минуты 40,2 секунды, на четыре десятых секунды улучшил рекорд.
И опять ему не засчитали результат. Судья снял его с заплыва, утверждая, что у Кочетова неправильны, несимметричны движения ног.
Это был страшный удар.
Кочетову на мгновенье даже показалось, что все против него. Он знал — это не так. Судья не мог поступить иначе: он строг, беспристрастен, но справедлив. Леонид был уверен, что он всей душой желает ему успеха. И все-таки Кочетову на миг показалось, что и этот судья против него.
Но горькое разочарование продолжалось недолго.
— В ближайший месяц, вероятно, не надо приходить? — спросил мастер Холмин.
Он не сомневался, что десять неудачных попыток заставят этого «выскочку» образумиться и он перестанет тратить силы впустую.
— Можешь не приходить! — спокойно ответил Кочетов. — Но я вскоре снова плыву!
И опять ему не повезло. И одиннадцатый, и двенадцатый заплывы кончились неудачей. После двенадцатого заплыва Гаев строго-настрого велел Леониду неделю отдыхать и ни в коем случае даже близко не подходить к бассейну.
Целую неделю Галузин, Федя-массажист и Кочетов бродили на лыжах по ленинградским пригородам. Приехав на станцию, название которой в железнодорожном расписании им чем-то приглянулось, они вылезали на заваленную сугробами платформу, надевали лыжи, рюкзаки и неторопливо шли куда глаза глядят.
Этот способ «дезорганизованных вылазок» предложил Кочетов.
— Так интереснее, — утверждал он.
Действительно, они иногда забирались в такие места, что даже Галузин — коренной ленинградец — только крякал от удивления: он не знал, что здесь, совсем близко от города, еще сохранилась такая глухомань, такая «плотная» тишина, словно это какой-то таежный «край нехоженых троп, край непуганых птиц».
В лесу зимой было так хорошо, что даже вечером, когда в наплывающих сумерках растворялись деревья, не хотелось уходить.
— Чистый кислород, — убежденно говорил Федя, глубоко втягивая расширенными ноздрями прохладный, бодрящий лесной воздух. — Даже не кислород — озон! Целебная штука. В аптеках по восемь целковых за подушку такого воздуха платят…
Зимой лес не переставал жить.
Однажды Леонид долго наблюдал за большим дятлом: принеся шишку, он плотно вбивал ее в расщелину между стволом и суком, как в тиски, и, упершись хвостом в дерево, долбил шишку, выклевывая семечки. Дятел был, видимо, старый, мудрый. Постукает, повернет шишку, опять постукает — задумается, наклонив голову. Опять стучит — потом опять думает…
«Выстукивает со всех сторон, словно доктор больного», — усмехнулся Леонид.
Маленькие елочки высовывали из сугробов зеленые хвостики. Снег на солнце казался оранжевым, а в тени — отливал синевой.
На привалах и в поезде Леонид с Федей часто сражались в шахматы: у них всегда была с собой карманная шахматная доска с дырочками для втыкания фигур. Играл Федя слабовато — «шестая домашняя категория», шутил он, — но зато попутно рассказывал много забавных историй из жизни знаменитых шахматистов. Он так непринужденно произносил имена Алехина и Ласкера, Нимцовича и Боголюбова, будто каждый день запросто распивал с ними чаи. Галузин, слушая Федю, лишь покачивал головой:
— Артист! Право слово, артист!
За эту неделю дважды побывали они в Филармонии. Раньше Леонид часто бывал здесь — и один, и с Аней — но в последние полгода из-за тренировок ни разу не заходил.
«Дурак», — обругал он себя.
Оркестр играл знакомую грустную мелодию. Нежно пели скрипки, и Кочетову казалось — это плещется вода. За неделю Леонид так соскучился по ней, что был уверен: пусти его сейчас в бассейн — побьет не только всесоюзный, но и мировой рекорд.
Еще четыре дня ушли на тренировки. И вот Кочетов снова вышел на старт. Трибуны были полупустыми.
— Тринадцатый заплыв, — шутили болельщики. — И число-то неудачное: «чертова дюжина»!
Леонид встал на стартовую тумбочку. Простое лицо его выглядело суровым, решительным и сосредоточенным.
Сигнал — и пловец в воде. Движения его уверенны и могучи. Кажется, плотная масса воды сама раздвигается перед ним, давая дорогу.
— Браво, Леня! — кричали болельщики, не отрывая глаз от стремительно мчавшегося пловца.
Они уже забыли, что еще недавно недоверчиво относились к его очередной попытке. Могучий ритм, слаженность, сила и красота движений пловца захватили их.
— Нажми, Ленечка! — громко кричит Аня Ласточкина.
— Нажми! — оглушительно требует рослый моряк.
— Ле-ня! Ле-ня! Ле-ня! — дружно, четко скандирует группа студентов.
— Давай!
— Шибче!
— Давай! — ревут трибуны.
Все чувствуют — Кочетов победит!
И он действительно победил.
2 минуты 39,6 секунды показали секундомеры на финише. На целую секунду улучшен всесоюзный рекорд.
Кочетов выходит из бассейна, блестящие капли воды сверкают на его гладкой коже. Главный судья объявляет результат и первым крепко жмет руку Леониду.
И только тут всем становится ясно, какую огромную силу воли, какое несокрушимое мужество и упорство проявил этот девятнадцатилетний юноша. А Кочетов стоит возле узкой металлической лесенки, по которой только что вылез из воды. Он смущен и не знает, что он теперь должен сделать.
