Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш
Энн снова улыбнулась, храбро представив долгие годы одиночного заключения.
Мэтью вспомнил, что он должен сказать то, что хотел, не теряя времени, пока не вернулась Марилла.
– Ну, Энн, ты не думаешь, что лучше сделать, как надо и прекратить всё это? – прошептал он. – Это придется сделать рано или поздно, ведь Марилла очень целеустремлённая женщина – и не меняет своих решений, Энн. Так что сделай это сразу, послушай, и дело с концом.
– Вы имеете в виду – извиниться перед Миссис Линд?
– Да – извиниться – именно это, – сказал Мэтью нетерпеливо. – Просто загладить свою вину, так сказать. Это то, чего я хочу от тебя.
– Я полагаю, я могла бы сделать это для вас, – сказала Энн задумчиво. – Это было бы правдой – сказать, что мне жаль, потому что сейчас я сожалею. Мне не было жаль вчера вечером. Я была очень зла, и злилась всю ночь. Я знаю, что так и было, потому что я просыпалась три раза, и была просто в ярости каждый раз. Но этим утром всё закончилось. Я больше не была в плохом настроении – просто чувствовала себя ужасно истощенной, мне было так стыдно. Но я просто не могла и думать о том, чтобы идти и сказать об этом миссис Линд. Это было бы так унизительно, поэтому я решила, что я останусь здесь навсегда, и не буду извиняться. Но сейчас – я готова сделать это для вас – если вы действительно этого хотите.
– Ну, конечно, я хочу этого. Там внизу ужасно одиноко без тебя. Просто пойди и загладь свою вину – как хорошая девочка.
– Очень хорошо, – сказала Энн безропотно. – Я скажу Марилле, как только она придёт, что я раскаялась.
– Это правильно, Энн. Но не говори Марилле, что я тебе это посоветовал, а то она подумает, что я вмешиваюсь, а я обещал не делать этого…
– Я буду молчать, как рыба, – обещала Энн торжественно. – Только непонятно, почему рыбы должны молчать?
Но Мэтью уже ушёл, испугавшись собственного успеха. Он спешно направился в самый дальний угол конских пастбищ, чтобы Марилла не заподозрила, что он был у Энн. Сама Марилла, после своего возвращения в дом, была приятно удивлена, услышав жалобный голос, зовущий сверху:
– Марилла!
– Ну, что такое? – сказала она, входя в коридор.
– Я сожалею, что потеряла самообладание и наговорила грубостей, и я готова пойти и сказать это миссис Линд, вот что.
– Отлично! – Марилла постаралась не подать виду, что почувствовала облегчение, услышав эти слова. Она уже думала с тревогой, что ей придётся делать, если Энн не уступит. – Я зайду за тобой после дойки.
Итак, после дойки, Марилла и Энн пошли по тропинке к дому миссис Линд, первая– с гордо поднятой головой и торжествующая, вторая – ссутулившаяся и удрученная. Но на полпути уныние Энн исчезло, как будто по волшебству. Она подняла голову и легко шагала вперед, не сводя глаз с закатного неба и всем своим видом выражая оживление. Марилла заметила это изменение с неодобрением. Энн не выглядела кроткой и кающейся, как ей надлежало быть в присутствии обиженной миссис Линд.
– О чём ты думаешь, Энн? – резко спросила она.
– О том, что я должна сказать миссис Линд, – ответила Энн мечтательно.
Это должно было бы удовлетворить Мариллу. Но она не могла избавиться от ощущения, что что-то идёт не так. Энн не должна была выглядеть такой восхищенной и сияющей.
Восхищенной и сияющей Энн оставалась, пока не оказалась в присутствии миссис Линд, которая сидела с вязанием возле кухонного окна. Затем сияние исчезло. Скорбное покаяние появились в каждой черте лица Энн. Перед тем, как произнести свою речь, Энн вдруг опустилась на колени перед изумленной миссис Рейчел и протянула умоляюще руки.
– О, миссис Линд, мне так жаль, – сказала она с дрожью в голосе. – Я никогда не смогу выразить все своё горе, нет, нет, даже если я использую все слова из словаря. Вам всего лишь нужно это представить. Я вела себя ужасно по отношению к вам – и я опозорила своих дорогих друзей, Мэтью и Мариллу, которые позволили мне остаться в Зеленых крышах, хоть я и не мальчик. Я ужасно злая и неблагодарная девочка, и я заслуживаю наказания и изгнания из общества уважаемых людей навсегда. Это было очень плохо с моей стороны – поддаться дурному настроению, потому что вы сказали мне правду. Это была правда; каждое ваше слово было правдивым. Мои волосы рыжие, и я вся в веснушках, худая и некрасивая. То, что я сказала вам – тоже было правдой, но я не должна была говорить это. О, миссис Линд, пожалуйста, пожалуйста, простите меня. Если вы откажетесь – это будет мой крест на всю жизнь. Вы ведь не хотите поломать жизнь бедной сироте, даже если у неё ужасный характер? О, я уверена, что вы не хотите. Скажите, пожалуйста, вы простите меня, миссис Линд?
Энн сложила руки, склонила голову, и ждала слова осуждения.
Невозможно было ошибиться в ее искренности – это слышалось в каждом звуке ее голоса. И Марилла, и миссис Линд чувствовали её чистосердечие. Но первая поняла в смятении, что Энн на самом деле наслаждается своим унижением – упиваясь всей его глубиной. Где же благоразумное наказание, на котором она, Марилла, настаивала? Энн превратила его в один из видов удовольствия.
Добрая миссис Линд, не обладающая проницательностью, не заметила этого. Она только поняла, что Энн принесла чистосердечные извинения и все обиды исчезли из ее ласкового, хоть и несколько назойливого сердца.
– Ну-ну, дитя, встань, – с теплотой сказала она. – Конечно, я прощаю тебя. Я думаю, что слишком много наговорила тебе тогда. Но я такой человек – прямолинейный. Ты просто не должна возражать мне, вот что. Нельзя отрицать, что твои волосы ужасно рыжие; но я знала девочку – ходила с ней в школу – её волосы в детстве были такие же рыжие, как твои, но когда она выросла – они потемнели и стали красивого каштанового цвета. Я не удивлюсь, если с твоими волосами произойдёт то же самое.
– О, миссис Линд! – Энн глубоко вздохнула и поднялась на ноги. – Вы дали мне надежду. Я всегда буду считать вас своей благодетельницей. О, я могла бы всё вытерпеть, если бы знала, что мои волосы станут красивого каштанового цвета, когда я выросту. Намного проще быть хорошей, если у тебя волосы каштановые, правда? А теперь – я могу пойти в сад и посидеть на этой скамейке под яблонями, пока вы с Мариллой поговорите? Там так много возможностей для того, чтобы помечтать.
– Конечно, дитя, можешь идти. И ты можешь нарвать себе букет белых нарциссов, если захочешь, они растут там – в дальнем углу сада.
Когда за Энн закрылась дверь, Миссис Линд поднялась, чтобы зажечь лампу.
– Она действительно немного странная девочка. Возьмите этот стул, Марилла; этот легче, чем тот, который вы взяли. Я тот держу для наёмных рабочих. Да, она, конечно, странный ребенок, но есть в ней что-то притягательное. Я не удивлена, что вы с Мэттью решили оставить её и не осуждаю вас. Она может оказаться хорошей девочкой. Конечно, у неё странный способ выражаться – немного чересчур, знаете ли…слишком настойчивый. Но у неё, скорее всего, это пройдёт, когда она будет жить среди цивилизованных людей. И потом, у неё достаточно вспыльчивый характер, я думаю; но в этом есть и преимущество – ребенок, который имеет вспыльчивый характер – и остывает быстро, и не будет хитрить или обманывать. Храни Господь нас от хитрых детей. В целом, Марилла, она мне похоже понравилась.
Когда Марилла собралась домой, Энн вышла из ароматных сумерек сада с букетом белых нарциссов в руках.
– Я извинилась хорошо, не так ли? – с гордостью сказала она, когда они пошли вниз по дороге. – Я подумала, что раз я должна была сделать это, я должна сделать это хорошо.
– Ты сделал это хорошо, все в порядке, – ответила Марилла. Марилла была встревожена тем, что ей хочется смеяться при воспоминании об этом извинении. У неё было также неприятное ощущение, что она должна пожурить Энн за то, что та извинилась так хорошо; но тогда это было бы просто смешно! Она успокоила свою совесть, сказав серьезно:
– Я надеюсь, что у тебя не будет повода, чтобы еще раз так извиняться. Я надеюсь, что ты теперь будешь контролировать свой темперамент, Энн.
– Это не было бы так трудно, если бы люди не говорили о моей внешности, – сказала Энн со вздохом. – Я не сержусь, когда говорят о чем-то другом, но я так устала быть мишенью для насмешек по поводу моих волос, и это просто заставляет меня вскипать. Как вы думаете, мои волосы действительно будет красивого каштанового цвета, когда я вырасту?
– Ты не должна думать так много о своей внешности, Энн. Я боюсь, ты очень тщеславная девочка.
– Как я могу быть тщеславной, когда я знаю, что я некрасивая? – запротестовала Энн. – Я люблю красивые вещи, и я ненавижу смотреть в зеркало и видеть то, что мне не нравится. Мне становится так грустно – так же грустно, как когда я смотрю на любую уродливую вещь. Мне жаль, потому что она такая некрасивая.
– Судят не по внешности, а по делам, – процитировала Марилла.
– Я уже это слышала, но у меня есть сомнения по этому поводу, – заметила скептически Энн, нюхая свои нарциссы. – О, эти цветы так сладко пахнут! Это здорово, что миссис Линд решила подарить их мне. Я не имею никаких претензий к миссис Линд теперь. Какое облегчение, когда извинишься и тебя простят, правда? Разве звезды не светят ярко сегодня вечером? Если бы вы могли жить на звезде, какую бы вы выбрали? Я – вон ту, прекрасную и яркую, что сияет над этим темным холмом.
