Владислав Крапивин - Рассказы и повести
И, боясь, что не дослушают, он торопился, глотая слова, повторял их и снова торопился объяснить все скорее и понятнее.
И вдруг умолк. Он внезапно понял, что сказал все. И его не перебили. Он молчал и растерянно ждал ответа.
— Дела-а, — сказал Мастер. — Ты это сам, что ли, изобрел?
— Ну да… А что? Это легко… Зато будут звезды. — Последние слова мальчик произнес упавшим голосом. Он подумал, что Мастер сейчас тоже спросит: «А зачем?» И, опустив глаза, стал смотреть на его забрызганные тупоносые сапоги.
— Любопытно, — проговорил Шахматист.
Мастер подумал и спросил:
— Это, практически, выходит что-то вроде небесной схемы?
— Ну да, вроде карты! — обрадовался мальчик. — Только лучше. Как походный планетарий. И можно узнать, где какое созвездие в небе, будто увидеть его сквозь тучи…
— Постой, постой. — Мастер сильно потер подбородок желтым от курева пальцем. — Что-то не совсем понятно. Вообще-то понятно, да не совсем… Про Полярную звезду, например. Это как тут разобраться?
Виктор Семенович, я так понимаю, — вмешался Шахматист, и очки его оживленно заблестели. — Оригинально придумано, хотя принцип довольно простой: небесный свод мысленно делится на двадцать четыре части. В сутках, как известно, двадцать четыре часа…
— Это-то известно… — усмехнулся Мастер.
— Значит, продолжал Шахматист, — за это время небо над нами делает полный оборот. Так?
— Так! — радостно откликнулся мальчик. — Я это и хотел…
— Подожди. Значит, и зонт с созвездиями надо поворачивать над головой в зависимости от времени. Только надо заранее рассчитать…
— Я рассчитал, честное слово! — Мальчик теперь с надеждой глядел на оживленного Шахматиста. — Я проверял. И по карте, и по небу… Все будет правильно. Я же все объясню. И как Подярную звезду находить для начала…
— Нет, это действительно любопытно, — снова сказал Шахматист.
— Да… А не любопытно тебе, что моя Марья Павловна скажет, когда увидит такое дело?
— А, ну что вы, Виктор Семенович! Что она скажет… Ей понравится. — И Шахматист, потеряв на секунду солидность, подмигнул мальчику.
Мастер этого не видел. Он держал перед собой на ладонях зонт, поворачивал его, разглядывал и все еще не решался. Словно этот зонтик был живой и хозяин боялся, что мальчик его обидит.
— Чем рисовать-то будешь?
— Мелом. Не бойтесь, я осторожно.
— Ну, и как ты это планируешь? — спросил Мастер. — Все звезды до единой отмечать?
— Ну что вы! Все разве запомнишь! Я только самые крупные, чтобы отметить созвездия.
— Тогда уж и названия пиши, — вздохнул Мастер. — А то какой прок? Я, кроме Большой Медведицы, отродясь ни одного созвездия не знал. Даже Малую Медведицу… Напишешь?
— Есть написать названия! — весело отчеканил мальчик.
Он уже шарил в намокшем кармане, нащупывая мел.
— Дела-а, — снова протянул Мастер и неожиданно улыбнулся, приоткрыв крупные желтые зубы. — Пойдет Марья Павловна на рынок, заглядится на какого-нибудь там Сириуса и, практически, в лужу носом. Будет история. Ну, ладно, рисуй. Ехать нам далеко. — И он открыл зонт.
Зонт был не черный.
Он казался черным при неярком свете лампочки, свернутый и намокший. А теперь все увидели, что он коричневый, с серыми зубцами.
Разве бывает коричневое небо с серыми зубцами?
Мальчик молча сунул в карман мелок.
— Тьфу ты, будь она неладна! — Мастер стукнул открытым зонтом о затоптанный мокрыми подошвами пол. — Ручки, понимаешь, одинаковые, — объяснил он Шахматисту. — Который раз путаем. Это Клавдии зонт, нашей нормировщицы.
— Жаль, — сказал Шахматист…
Устало дребезжал трамвай. Сонно мигала на площадке желтая лампочка. Дремали в вагоне редкие пассажиры. И только дождь за окнами плескался весело и неутомимо.
Трамвай номер семь шел по от Городка Металлургов к центру. Долгое время никто не входил в вагон, ехали только те, кто сел на первой остановке.
Потом появился малыш. В коротеньком пальтишке, в резиновых сапогах. Широкие голенища хлопали малыша по ногам: сапоги были слишком большие. «Мамкины», — подумал мальчик.
Малыш забрался на переднюю площадку. В одной руке он держал бидон для молока, другой тащил за собою открытый зонт.
Маленький зеленый бидон вел себя спокойно. Только один раз он зацепился дном за ступеньку и недовольно звякнул крышкой, но это было не страшно: крышка держалась на тесемке и нигде никогда не могла потеряться отдельно от своей посудины.
А тяжелый зонт сопротивлялся. Он широко растопырил прутья с натянутым черным полотном и не хотел пролезать в дверь. И разве мог малыш справиться с ним — таким большим и упрямым — одной рукой?
Трамвай тронулся. Малыш вздрогнул от толчка. Потом рассердился и дернул зонт изо всех сил.
— Сломаешь, — сказал мальчик. — Ну что ты делаешь, в самом деле…
Он шагнул на площадку и перехватил ручку зонта.
— Закрыть же надо. — И закрыл. Зонт съежился и стал послушным.
Малыш глянул из-под сломанного козырька старой школьной фуражки, виновато моргнул и объяснил:
— Он туго закрывается.
— «Туго»… Посылают таких козявок на ночь глядя куда-то!.. Зачем едешь? — строго спросил мальчик. Рядом с этим первоклассником, а может быть, даже дошколенком он был сейчас большим и сильным.
— За сметаной, — робко сказал малыш и снова поднял глаза.
Испуганные и широко открытые, они казались в тени козырька очень темными и большими. Малыш не знал: может быть, нельзя ему вечером, да еще под дождем, ездить в дежурный магазин за сметаной, и, может быть, этот большой хмурый мальчишка имеет полное право его допрашивать. Вот возьмет и скажет сейчас: «А ну пойдем, разберемся в милиции!» Или еще что-нибудь страшное скажет…
— Хочешь, я нарисую на твоем зонте ночные звезды? — сказал мальчик.
Он и сам не понимал, зачем это надо. Ведь малыш не знает, как движутся звезды. Но слова сорвались сами по себе, неожиданно. Наверно, Они сидели на кончике языка и готовы были спрыгнуть при виде любого подходящего зонтика.
Глаза малыша стали еще темнее и шире.
— Ночные звезды? — переспросил малыш и сдвинул коротенькие брови.
— Ну да, звезды, — повторил мальчик и подумал, что сейчас нарисует созвездия малышу. Может быть, хоть здесь повезет.
— Зонт будет как маленькое небо, понимаешь? — объяснил он. — Кругом тучи, а над тобой звезды. Как на настоящем небе. Хочешь?
— Маленькое небо? — чуть нараспев повторил малыш.
— Ну конечно! Давай…
Не надо было спешить. Поспешность испугала малыша.
— Нет! — громко сказал он и прижал зонт к себе. — Не надо. Не трогай!
Две женщины, сидевшие неподалеку, услыхали, наверно, испуганный голос малыша — разом обернулись. Кто обижает ребенка?
— Ты совсем глупый, — устало проговорил мальчик. — Будто я тебя граблю… Я хотел, чтобы у тебя был зонт, каких ни у кого нет. Да ну тебя…
Он ушел с площадки и сел на пустую скамью.
Трамвай дребезжал и катил вдоль темного парка. За окном не было фонарей, и оно казалось непрозрачным. В стекле, как в черном зеркале, мальчик разглядел себя.
А за собой он увидел малыша.
Малыш подошел незаметно. За железным стуком колес не было слышно хлопанья резиновых голенищ. Он подошел и теперь стоял у скамейки, маленький и какой-то виноватый.
— А ты… много звезд нарисуешь?
— Много, — обрадованно сказал мальчик и обернулся. — Садись. Я тебе все объясню.
И малыш сел рядом.
Мальчик открыл зонт, уткнул его острый конец в спинку переднего сиденья, а ручку положил себе на плечо. Теперь перед ним была черная внутренность маленького купола.
— Смотри. — Мальчик ткнул мелом в тугое полотно. — Вот здесь, где палка, в самой середине неба, всегда на одном месте стоит Полярная звезда.
— Всегда? — переспросил малыш и снова сдвинул коротенькие светлые брови.
— Всегда.
— А днем? — хитро улыбнулся малыш.
— И днем. Только при солнце звезд не видать.
Малыш замигал.
— Смотри, — продолжал мальчик. — Вот здесь семь звезд. Будто ковшик. Это Большая Медведица…
— Медведица?
— Да. — Мальчик нетерпеливо поморщился. — Ты что, никогда не слыхал?
Малыш склонил к плечу голову.
— Это звезды? — он показал пальцем на меловые точки.
— Ну… да, — осторожно сказал мальчик.
— Нет. — Малыш энергично замотал головой. — Такие не надо. Нарисуй с лучиками.
— С какими лучиками?
— Вот с такими! — И малыш нарисовал в воздухе пятиконечную звезду. Большие.
Мальчик опустил руку с мелом и отвернулся к окну.
— Такие не бывают.
— Нарисуй, — тихо попросил малыш.
— Большие, все не влезут, — не оборачиваясь, ответил мальчик.
— Ну все равно. Немного влезут.
— Они будут не настоящие.
