Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи
Ребята вдруг догадались все сразу.
– Главное – хорошо учиться! Учиться! Учиться на «отлично»! – весело выкрикивали они.
– Ну вот наконец-то вспомнили, зачем школу строили! – смеялся над ними директор.
Васёк, стоя среди школьников, обменялся со своими товарищами тревожными взглядами.
«А мы-то… а мы-то как?» – думалось каждому. Елена Александровна заметила их волнение и, подняв голову, стояла решительная и непоколебимая, глядя перед собой упрямыми синими глазами. Только пальцы её рук, заложенных за спину, крепко сжались.
Решено было немедленно начать перебираться из старой школы.
Ребята забегали по лестнице, зашумели. Елена Александровна оторвалась от своих мыслей.
– Выйдите все во двор! – скомандовала она. – Я сама распределю. Вы переполошите весь госпиталь! Постройтесь во дворе… Иван Васильевич, вы пойдёте с двумя девочками. Они помогут вам перенести ваши пожитки. Ещё двое пойдут со мной. Остальные, в полном порядке и совершенно тихо, будут ждать у ворот госпиталя. Мы вынесем им парты и всё, что можно перенести на руках, – объясняла Елена Александровна. – Толя Соколов, бери первую партию ребят…
На помощь Елене Александровне вышел директор. Когда всё утихло и наступил полный порядок, первая партия ребят двинулась к госпиталю.
В этот день жители городка с удивлением смотрели, как по улице весело шествовали школьники, перетаскивая на руках столы, парты и учебные пособия. Младшие несли стулья и, продев головы через спинки, весело барабанили пальцами по сиденью и пели кем-то наспех сочинённую незатейливую песенку:
Шагаем мы по улице
И в барабаны бьём!
Назло проклятым гитлерам
Учиться мы идём!
Мазин тащил из бывшей учительской огромное кожаное кресло: Он останавливался на улице, ставил кресло и, развалившись в нём, отдыхал посреди дороги, перебрасываясь весёлыми шутками с прохожими.
В госпитале ребята вели себя тихо. Осторожно вытаскивали из сарая сложенную там школьную мебель, разговаривали шёпотом, с опаской поглядывая на окна палат. Школьный сторож, собирая пожитки, кряхтел и, стоя посреди своей бывшей каморки, задумывался. Девочки, помогавшие ему перебираться на новую квартиру, почтительно стояли на пороге и ждали.
– Вы того… тут вот ящик у меня с приборами из физического кабинета – вещи тонкие, поосторожнее надо… – бормотал старик.
– Давайте, давайте! Мы донесём! – уверяли его девочки. Старик передавал ящик и снова задумывался, глядя на старые, знакомые стены своей каморки, где уютно и мирно прошли двадцать лет его жизни.
– Эх, привык я, ребята, к этому дому… Вот тут, у окошечка, сколько мыслей перевернул в своей голове, скольких ребят встречал и провожал на этом крыльце! Эх-хе-хе… Сколько всякого разного было в жизни, всё добром вспоминаешь. А вот тот день, когда войну объявили, как крючок в памяти! Будь они прокляты, живодёры эти, фашисты! – вздыхал школьный сторож, прикрывая за собой дверь опустевшей каморки.
В госпитале переезд тоже вызвал оживление. Нина Игнатьевна радовалась освобождению лишней комнаты и загруженных школьной мебелью сараев. Комната бывшего сторожа была нужна сестре-хозяйке под кладовую. Санитарки спешно мыли и чистили её, не обращая внимания на старика.
– Ну, ну, заторопились! Ещё человек ноги не унёс, а они уже – раз-два! – живо тряпок понакидали, ручьи распустили по всему полу… – сердился Грозный, никогда не допускавший и мысли, что кто-нибудь может хозяйничать в его комнате, хотя бы и опустевшей.
Ключи от классов и от сарая он долго не хотел отдавать.
– Да зачем они вам, Иван Васильевич? У вас теперь в новой школе ещё больше ключей будет, – мягко уговаривала старика Нина Игнатьевна и тут же, уступая ему, как упрямому ребёнку, снисходительно говорила: – Ну, оставьте, оставьте себе от классов – мы палаты не запираем. Но вот от своей комнаты и от сарая, уж пожалуйста, отдайте. Ведь у вас почти всё перевезено…
Грозный со вздохом отдавал ключи, строго предупреждая:
– Не потеряйте, я двадцать лет хранил!..
Уходя, он потребовал халат, прошёлся по всем коридорам, и, забывая, что из госпиталя уже давно выписались те бойцы, которые помнили строгого старика, жившего под лестницей в маленькой каморке, Грозный осторожно открывал двери палат и растроганно кланялся:
– До свиданьица!
– До свиданья, отец! – хором отвечали ему бойцы.
– Что, уезжаешь, что ли, куда? – удивлённо спрашивали некоторые, разглядывая незнакомого старика.
– До свиданьица… двадцать лет тут работал… – качал головой старик.
Нюра и Лида, прощаясь со старшей сестрой, просили поберечь Валину берёзку.
– Мы её осенью обязательно пересадим, – говорили они. – Это наша. Она тоже пойдёт с нами в новую школу.
– Ну конечно, конечно! Да ведь вы и сами прибежите не раз. Разве мы расстаёмся навеки? – улыбалась Нина Игнатьевна. – Вы здесь помощницы!
Васёк на одну минуту заглянул к Васе. Тот обнял его за плечи и быстро шепнул:
– Уезжаю, браток! Скоро к вам в школу прощаться приду. Потащив Васька в палату, он отвернул на койке край матраца и добавил с лукавым озорством:
– Вот она, шинель-то! Выдали. Донял я их тут… Не моя ведь шинель – командира… Ты потрогай… А вот тут, гляди… – Глаза его стали озабоченными, он вытащил один рукав и показал Ваську опалённую огнём дырку у обшлага. – Осколком пробило. Руку, видать, ему задело. Может, и кровь тут была, да дезинфекцией вывели.
Васёк с трепетом взял жёсткий рукав, осторожно потрогал дырку от осколка.
– А больше-то нигде ничего нет, я всё осмотрел, – переворачивая шинель, говорил Вася и, радостно вскинув брови, вдруг спросил: – Может, этот осколок в меня попал, а? Когда я под шинелью его лежал… У меня в ногах-то сколько осколков было! Может, и этот вынули? Как думаешь?
Васёк не знал. С нежностью гладя жёсткое сукно шинели, он думал об отце, об учителе и о неизвестном раненом командире…
Перевозка кончилась поздно. Завтра предстояло красить и обновлять парты. Елена Александровна торопила ребят расходиться по домам. Васёк вспомнил, что он ещё не читал дневника, который без него дописывал Одинцов.
«Надо взять на вечер домой, почитать», – подумал он и побежал в пионерскую комнату.
Около круглого столика стоял Алёша Кудрявцев. Углубившись в чтение, он не слышал, как скрипнула дверь. Но, почувствовав на себе чей-то взгляд, быстро закрыл дневник и обернулся. На пороге стоял Трубачёв.
Глава 70
Лицом к лицу
Весь этот день Алёша мучился желанием дочитать дневник. Остановившись на описании того, как Трубачёв и его товарищи скитаются в лесу, Кудрявцев вынужден был отнести дневник и положить на место, чтобы ребята не заметили его исчезновения.
Помогая в перевозке мебели, складывая на дворе парты, он вдруг задумывался о прочитанном, отвечал на вопросы невпопад и с нетерпением ожидал вечера, когда ребята начнут расходиться по домам. Постепенно сутолока в доме и во дворе утихла. Алёша незаметно пробрался в пионерскую комнату. Как раз в этот день в пионерской комнате было проведено электричество, и на радостях там всё время горел свет. Алёша осторожно прикрыл за собой дверь, задёрнул занавески и, найдя страницу, на которой он остановился, углубился в чтение.
Шаг за шагом вместе с голодными и измученными ребятами добрался он до Макаровки; в его ушах шумел лес, во рту пересыхало от жажды; ему казалось, что вокруг носится запах хвои и мяты…
Алёша забыл, что он находится в пионерской комнате, куда каждую минуту может кто-нибудь войти.
Он вместе с ребятами подходил к Макаровке, волнуясь и радуясь предстоящему свиданию с девочками. Смерть Вали Степановой потрясла его. Чёрные строчки, старательно выписанные разборчивым почерком Одинцова, запрыгали перед глазами, горячий комок сдавил горло. В комнату кто-то вошёл.
Алёша закрыл дневник, испуганно оглянулся и встретился с удивлённым взглядом Трубачёва. Секунду они стояли друг против друга, лицом к лицу. Васёк видел широко открытые глаза Кудрявцева. Только что пережитое волнение оставило в них тёплый, влажный блеск.
– Алёша… – тихо окликнул Трубачёв.
Кудрявцев шагнул вперёд и без слов протянул товарищу руку.
Васёк крепко сжал его пальцы.
За дверью вдруг раздались лёгкие шаги, и в комнату заглянула Елена Александровна.
Два мальчика, держа друг друга за руки, стояли около круглого столика.
– Мы уже уходим, – сказал Трубачёв и, потянув за собой Алёшу, вышел в коридор.
Они молча миновали классы, закрыли за собой парадную дверь и пошли по двору. Белеющий в сумерках забор живо напомнил обоим их недавнее соперничество и вражду. Алёша ещё крепче сжал руку Трубачёва. Васёк, улыбаясь, взглянул в лицо товарищу и просто сказал:
– Я всегда хотел с тобой дружить.
– Я тоже… – волнуясь, прошептал Алёша. – Но я сделал много плохого…
