Просто Давид - Портер Элинор

Однако это не помогло мальчику восстановить спокойствие духа, поскольку, хотя во время прогулки ему не попалась пленная ворона, которой можно было выказать сочувствие, он обнаружил нечто столь же непонятное и душераздирающее.

На краю леса он встретил двух мальчиков — каждый нес винтовку, мертвую белку и мертвого кролика. Дождь, который грозил пролиться накануне, так и не объявился, и у Давида с собой была скрипка. Тихо играя на ней, он подошел к месту, где тропа входила в лес.

— Ох! — при виде мальчиков и их ноши Давид невольно вскрикнул и прекратил игру.

Мальчики, едва ли меньше удивившиеся при виде Давида и его скрипки, остановились и откровенно уставились на него.

— Это бродяжка со своей скрипкой, — хрипло прошептал один из них на ухо другому.

Давид, горестно глядя на безжизненные тельца в руках мальчиков, содрогнулся.

— И они тоже… мертвые?

Мальчик постарше важно кивнул.

— Точно. Мы их только что застрелили — белок-то. А Бен вот поймал кроликов, — он выдержал паузу, явно ожидая, что на лице Давида появится должное восхищение.

Но в изумленных глазах Давида не было восхищения — только невозможность поверить в такой ужас.

— Хотите сказать, вы послали их в далекую страну?

— Мы — что?

— Послали. Сами заставили их уйти в далекую страну?

Мальчик помладше продолжал таращиться на Давида. Старший неприятно усмехнулся.

— Конечно, — коротко и равнодушно ответил он. — Еще как мы их послали в далекую страну.

— Но откуда вы знали, что они хотели уйти?

— Чего? Хотели? — фыркнул старший. Потом усмехнулся еще противнее и сказал, явно издеваясь: — Ты знаешь, дорогуша, мы их не спрашивали.

На лице Давида отразилось настоящее беспокойство.

— Значит, вы совсем не знали. А может, они не хотели уходить. А если так, как же они могли уйти с песней, как говорил папа? Папу не посылали. Он ушел. И ушел с песней, он сам так сказал. Но они… как бы вам понравилось, если бы кто-то пришел и отослал вас в далекую страну, даже не зная, хотите ли вы этого?

Ответа не последовало. Мальчики попятились от Давида с растущим испугом в глазах, словно увидели нечто жуткое и необъяснимое. В следующий миг они уже торопливо спускались с холма, раз-другой оглянувшись на Давида, — очевидно, охваченные ужасом.

Оставшись в одиночестве, Давид продолжал путь. Он был задумчив и обеспокоенно хмурился.

В первые дни на ферме Холли он часто бывал задумчив и беспокойно хмурился. На новом месте очень и очень многие вещи были не такими, как в горном домике. Вновь и вновь в те долгие дни он перечитывал письмо отца, пока не заучил его наизусть, — это было необходимо. Разве его уже не окружили странные люди и странные вещи?

И они были такие странные, эти люди! Мальчики и мужчины поднимались на заре, но ни на миг не останавливались, чтобы посмотреть, как солнце заливает мир светом, а потом работали в полях весь день — но никогда не поднимали взгляда на большие перистые облака над головой. Они считали птиц всего лишь ворами фруктов и зерна, а белок и кроликов — существами, которых надо поймать в силки или застрелить. А понять женщин было еще сложнее. Они проводили долгие часы за наглухо закрытыми дверями и окнами, намывая одну и ту же посуду и подметая одни и те же полы день за днем. Они тоже не поднимали глаза к голубому небу и даже не обращали внимания на алые розы, заглядывавшие в окна. Напротив, казалось, они всегда были заняты поисками грязи, но находки не радовали их — особенно, если грязь приносили на башмаках маленькие мальчики!

Однако самым поразительным для Давида был тот факт, что эти люди считали странным его, а не себя. Как будто жить с отцом в доме на вершине горы и проводить дни, гуляя по лесным тропинкам или лежа с книгой у говорливого ручейка, совсем не естественно! А разве не естественно время от времени брать скрипку и учиться ловить трепещущими струнами шепот ветра в листве деревьев! Даже зимой, когда сами облака спускались с неба и покрывали землю мягкой белизной, — даже тогда лес был прекрасен, и песня ручья под ледяной шубкой была полна загадок и очарования, которых не хватало привольной болтовне летних дней. Конечно, в этом не было ничего странного, но люди, казалось, думали по-другому!

Глава IX

Джо

Время шло, и день за днем Давид усердно трудился, стараясь выполнять все «надо» и избегать «нельзя». И мало-помалу он начал понимать, как важны сорняки и ящики для дров, если он хочет соответствовать представлениям фермера Холли о том, как «не фальшивить» в странном новом Оркестре Жизни, где оказался Давид.

Но, как он ни старался, все это было отчасти нереальным, и никак нельзя было отбросить постоянное ощущение бесполезности и утраты. Поэтому Давиду казалась реальной только та часть странной новой жизни, которая начиналась каждый день после четырех — когда заканчивалась работа.

Какими насыщенными были эти часы! Столько хотелось увидеть, столько сделать. Для солнечных дней были поля, ручьи, пастбища и весь городок, которые нужно было исследовать. Для дождливых дней, если не хотелось гулять, оставалась комната с книгами в шкафу у камина. Часть Давид уже читал, но большинство еще нет. Одна или две книги были его старыми друзьями, в отличие от «Дика-сорвиголовы» и «Пиратов Голубиной бухты» (он нашел их в темном углу за расшатанной дощечкой). Бок о бок стояли «Дева Озера», «Остров сокровищ» и «Дэвид Копперфильд», а «Робинзон Крузо», «Тысяча и одна ночь» и «Сказки братьев Гримм» лежали без обложек и с замусоленными уголками. Было еще много, очень много книг, и Давид пожирал их жадными глазами. Хорошее из них он впитывал как солнечный свет, а злое бессознательно отбрасывал, и оно действительно «скатывалось» с него, как вода с гуся в пословице.

Давид едва ли мог сказать, что ему нравилось больше — воображаемые приключения между книжными обложками или настоящие приключения во время ежедневных прогулок. Да, место, где он теперь находился, было совсем не похоже на дом на горе — здесь не было ни Серебряного озера, ни широкого-широкого неба над головой. И, самое прискорбное, рядом не было дорогого отца, которого так любил Давид. Но закаты по-прежнему были розовыми с золотом, и небо, пусть маленькое, по-прежнему несло снежные паруса облачных кораблей, а что же до отца, то он велел мальчику не горевать, и тот очень-очень старался.

Каждый день в компании своей скрипки Давид выходил на прогулку, если не принимал решения остаться дома с книгами. Иногда он отправлялся в городок, иногда — к холмам за его окраиной. Но, куда бы он не шел, в конце пути мальчика и его скрипку обязательно ожидало открытие — пусть это была всего лишь большая белая роза или белочка, сидящая у дороги.

Однако очень скоро Давид обнаружил, что во время прогулок можно найти кое-что еще, помимо белочек и роз — это были люди. Несмотря на свою странность, эти люди были замечательно интересными. После того, как эта мысль пришла ему в голову, он все чаще и чаще отправлялся в городок, когда в четыре часа его освобождали от дневных трудов.

Поначалу Давид почти не разговаривал с людьми. Мальчик ежился и смущался, когда его откровенно разглядывали, притом ему были неприятны замечания о нем. Однако он с интересом наблюдал за другими — когда полагал, что на него не смотрят. Со временем он немало узнал о людях и об их странных способах занимать свое время.

Например, был человек из оранжереи. Довольно приятно проводить дни, выращивая цветы и растения — но не под этой горячей, лишающей воздуха стеклянной крышей, решил Давид. Кроме того, ему бы не хотелось каждое утро собирать и отсылать самые хорошенькие растения в большой город, как это делал оранжерейный человек.

Еще был доктор, который день-деньской ездил на повозке, запряженной серой кобылой, и помогал больным людям выздоравливать. Он нравился Давиду, и мальчик дал себе зарок, что когда-нибудь станет доктором. Однако был еще и кучер дилижанса — Давид не был уверен, но все же думал о выборе этого ремесла — ведь оно позволяло целыми днями оставаться на воздухе и не печалиться при виде больных перед тем, как они выздоровеют, поэтому кучеру было лучше, чем доктору, полагал он. Еще был кузнец и лавочники, но о них мальчик почти не думал.