Гортензия Ульрих - Письмо не по адресу. Любовная горячка
Озираюсь. Никого, даже Мильфины нет.
— Мильфина в «Альди»? — обращаюсь я к Липински.
— Нёфф.
— Она скоро придёт?
— Нёфф.
— Как это? Она не…
— Нёфф.
— А Кулхардт?
— Нёфф. Но…
— Нёфф!
— Тогда я подожду Кулхардта — или Мильфину. Я хочу разобраться в одной истории с МАКС.
— Нёфф.
— И всё же!
Липински подходит на шаг ближе, встаёт возле меня и поднимает ногу, но не делает своего маленького дела. Вместо этого он выжидающе смотрит на меня.
— Эй, — восклицаю я, — что всё это значит? Уж не хочешь ли ты сказать, что написаешь на меня, если мы прямо сейчас не пойдём в кино?
— Йофф.
Передо мной встаёт проблема выбора: либо я иду с ним немедленно, либо буду пахнуть собачьей мочой, сидя в кинозале. М-да, куда ни кинь, всюду сплошное счастье.
— Ладно, — вздыхаю я, — ты победил. Шантажист!
— Йофф.
Мы отправляемся, и я принимаю твёрдое решение отомстить при первой же удобной возможности. А она появится, как только мы сядем в автобус, — так, по крайней мере, думаю я.
— Один билет до Центрального вокзала, — обращаюсь я к водителю автобуса и протягиваю ему ученический проездной.
Водитель непонимающе смотрит на меня:
— Проездной действителен. Зачем тебе ещё один билет?
— Для него, — указываю на Липински.
Водитель нагибается и видит партнёра нашего доблестного Кулхардта.
— Вот оно что. Я и не заметил. Этому пассажиру полагается детский билет.
Покупаю билет. Народу в автобусе прилично, но мне удаётся найти место напротив мужчины, читающего газету. Идеальный вариант. Такие попутчики хотя бы не вгоняют в стресс своими вопросами или тупыми комментариями.
— Детский билет, — тихо обращаюсь я к Липински и улыбаюсь как можно язвительнее. — Вот что полагается покупать пассажирам размером не больше скамейки для ног.
Липински бросает на меня быстрый взгляд и поднимает ногу.
— Меня зовут Бонд! Джеймс Бонд! — в отчаянии воплю я.
Знаю, денег у тебя куры не клюют, но тебе наверняка хотя бы раз доводилось ездить в переполненном автобусе. Люди разговаривают, смеются или даже перекрикиваются. В любом случае тихой обстановку в автобусе не назовёшь. Можешь себе представить, как эта бывает, когда в таком автобусе разом становится тихо и все, ну решительно все оборачиваются на тебя? Неприятно. ОЧЕНЬ неприятно! Взглянув на собачью морду, я вижу на ней злорадную ухмылку. Сосед, сидящий напротив, поднимает глаза над своей газетой.
— Да ты что, неужели продюсеры ищут нового актёра на роль Бонда? Значит, их выбор пал на тебя. Что ж, желаю удачи!
Все смеются. Как только автобус делает остановку, мы с Липински выходим и тащимся до вокзала пешком. Самое неприятное — осознавать, что виноват в этом я и только я.
Ты, конечно, знаешь киноцентр у вокзала. По моим расчётам там точно должны были показывать фильм, который выбрали мы с Липински: «Страдания любви в стране лагун».
Ну и вот, стоим мы перед мониторами, но ни на одном из них нет информации о сеансах этого фильма.
— Может, ты нашёл в Интернете старую киноафишу? — спрашиваю я.
— Нёфф.
— Тогда почему фильма нет в прокате?
Ни звука в ответ.
— Ты расстроен?
— Йофф.
— Но ведь сегодня идут и другие фильмы о любви, — пытаюсь я утешить его. — Вот, например: «Моя мачеха, жестянщик и я». Наверняка весёлое кино.
— Нёфф.
— А как насчёт «Мальчика-зайчика из старшей школы»?
— Нёфф.
— Хорошо, — вздыхаю я. — Сейчас спрошу. Может, они всё-таки показывают «Страдания любви в стране лагун».
Подходим к информационной стойке. За ней сидит дама не первой молодости, хотя и не вполне пожилая; вероятно, она относится к числу наиболее преданных клиенток фирмы твоего отца. Уму непостижимо, как можно нанести столько макияжа на одно-единственное лицо.
— Можно ли приобрести билеты на «Страдания любви в стране лагун»? — дружелюбно начинаю я.
Под набрякшими от теней веками и отяжелевшими от туши ресницами загорается искра интереса.
— Такой молодой и уже такой романтик? — со странной улыбочкой вопрошает дама.
— Э-э… да. Нет. Не знаю. Так что, фильм ещё есть в прокате?
Улыбка делается шире.
— Вчера был последний сеанс. Сейчас в это же время идёт «Мальчик-зайчик из старшей школы».
Перевожу взгляд на Липински:
— Может быть, мы…
— Нёфф.
— А как насчёт «…мачехи…»?
Липински смотрит на меня и начинает поднимать ногу.
— Мартини! — рявкаю я. — Взболтать, но не смешивать — или наоборот!
Нога Липински возвращается на место. Зато ко мне склоняется ещё более заинтересованное раскрашенное лицо сотрудницы киноцентра.
— Это приглашение? Сколько же тебе лет?
У меня мелькает мысль: «Надеюсь, на просмотр фильмов здесь нет возрастных ограничений». Держа её в голове, я отвечаю как можно более низким голосом:
— Э-э… Как раз столько, сколько нужно.
Раскраска осматривает меня сверху донизу:
— То есть молодой, но не слишком. Через два часа мой рабочий день заканчивается. Можем сходить выпить чего-нибудь.
Тут я наконец понимаю, к чему она клонит.
— Нет-нет, я этого не имел в виду — в смысле, про мартини. Я произнёс те слова, чтобы пёс на меня не написал! Кроме того, именно из-за него я и отправился смотреть этот глупый фильм о любви! Понимаете, его мучает любовная тоска, потому что его подруга влюбилась в свинью!
Искра любопытства в глазах дамы тухнет. Остаются только тушь да тени.
— Дыхни-ка на меня.
— Чего?
— Или ты принял наркотики?
— С чего вы взяли! — возмущаюсь я. — Мне просто нужно было сводить Липински в кино!
— Липински! — раздаётся сзади.
Сначала мне кажется, что я ослышался. Это же голос Мильфины!
Липински поворачивает голову и своей переваливающейся походкой отправляется ко входу, где маячит секретарша Кулхардта. Я же остаюсь стоять возле размалёванной тёти.
— Не знаю, что у вас там за любовная тоска, — говорит она, — но писающему псу хода в кинозал нет!
— По правде говоря, это совсем не пёс, а партнёр, — впрочем, не важно! Короче, пусть ваших зайчиком и мачех смотрит кто-нибудь другой! — Разворачиваюсь и в ярости догоняю Липински. — Знаешь что, псина ты бестолковая, колбаса ты копчёная, скамейка ты ходячая? Сам покупай себе этот идиотский билет!
— Нёфф.
Мильфина смотрит на меня с материнской улыбкой.
— А ведь я тебе говорила, что ходить с ним в кино — дело непростое.
— И что вы здесь делаете?
Улыбка Мильфины делается ещё более материнской.
— Я пожалела тебя и подумала, что тебе может потребоваться поддержка.
— Очень любезно с вашей стороны, но в этом уже нет никакой необходимости. Фильм снят с проката.
— Здесь — да, но я знаю один малюсенький кинотеатр, где он ещё идёт, — подмигивает Мильфина.
— Йофф!
— Кулхардт тоже пойдёт? — спрашиваю я, пытаясь идти в ногу с ней и в лапу с Липински. — В офисе-то его не было.
— Нет! — смеётся Мильфина. — На фильм о любви его пришлось бы тащить силой. Романтики в нём не больше, чем в куске мыла.
— Так куда же он ушёл?
— Самой не верится, Берри, но на этот раз я знаю куда. Правда, он, как обычно, мне ничего не рассказал, но незадолго до ухода попросил меня найти адрес одной фирмы.
— Что за фирма?
— Производитель собачьих ошейников.
— Собачьих ошейников? — недоверчиво переспрашиваю я. — Неужели присматривает что-нибудь для Липински?
— Нёфф! Нёфф! Нёфф!
— Я тоже задала ему этот вопрос, но он сказал лишь: «Не только собаки носят ошейники».
Замысел Кулхардта становится мне понятен на редкость быстро.
— Разумеется, нет! — восклицаю я. — Готтхильф и Женевьева тоже носят ошейники!
— Кто? — спрашивает Мильфина.
— Свиньи!
Мильфина пожимает плечами:
— Может быть. Но сейчас нам понадобится всё наше терпение. Посмотри, вон там кинотеатр, в который мы идём.
Некоторое время спустя я уже сижу в пригородном кинотеатре между «Альди»-зависимой секретаршей и страдающим от любви бассетом, смотрю какую-то отвратительную романтическую дребедень и жую конфеты «Мишки Гамми»: в этом захудалом заведении не продают даже попкорн.
По пути я раздумывал над словами Мильфины о том, что нам понадобится всё наше терпение. Теперь я понимаю, что она имела в виду. Во время каждого эпизода, когда какой-нибудь тип оказывается обманутым какой-нибудь фифой или наоборот, Липински скулит: «Йоуууу! Йофф! Йофф! Йофф!» или «Нёуууу! Нёфф! Нёфф! Нёфф!» В зависимости от ситуации.
Но от Мильфины, честно говоря, пользы никакой. Она сама через каждые несколько минут громко сморкается, цепляется за мою руку и возбуждённо шепчет:
— Разве это не романтично? Разве это не восхитительно, настоящий романтический китч?
