Кристина Рой - Три друга
Между тем из Парижа пришел ответ. Но бедная женщина не знала, что отныне Ондрейко. который с бледным и осунувшимся лицом сидел около нее, всецело принадлежал ей и никто больше не имел на него прав. Она не знала и того, что отец ее благополучно прибыл в Гамбург и в субботу должен быть уже здесь. Печально стоял дядя Филина у постели больной, держа телеграмму, а тетя Моравец горько плакала. ? Что мы будем делать? Ее отец приезжает издалека и ничего не знает о случившемся. Как он среагирует, если узнает, что его телеграмма так потрясла ее и она теперь в таком состоянии? Уже в России врачи говорили, что в один прекрасный день ее нервы не выдержат. Ах, бедняга! Он хотел ее порадовать, и вот как все получилось!
- Все, что Бог допускает, - к лучшему, - ответил Филина. - Не заботьтесь; я встречу его и подготовлю к тому, что его здесь ожидает.
- Дядя Филина, возьми меня с собой встретить дедушку,- просил Ондрейко, когда дядя после обеда собирался идти.
- Я пойду пешком, это для тебя слишком далеко, мой мальчик,- ответил он мягко.- Оставайся около мамочки и жди дедушку здесь. На станции я возьму экипаж, и около восьми часов вечера мы будем на месте. Дядя поцеловал мальчика, и через некоторое время его высокая фигура исчезла в зарослях лесной чащи. Он шел, сокращая дорогу и идя лишь известными ему одному тропинками. И все же это заняло около двух часов, пока он вышел на шоссейную дорогу, которая вела на станцию. Неожиданно он остановился, взглянув на восток, где круто над одной из скал возвышался старый, недавно обновленный крест. Ах, эти воспоминания!.. Ему казалось, будто он снова стоит здесь 19-летним юношей. Его охватило страстное желание подойти ко кресту, опереться на него и посмотреть вниз, на ту тропинку, по которой когда-то ушел Истванько и больше не вернулся. Он ушел с утонувшим кораблем в объятия водной стихии. Дядя Филина не мог противостоять этому желанию. Через несколько секунд он был уже у креста, припав к его подножью. Неописуемые сердечные муки охватили его, как бы желая похитить у него уверенность в прощении грехов. Но вдруг вокруг него будто все запело: Твердо я верю: мой Иисус!
Им я утешен и Им веселюсь, Неба наследье хочет Он дать, Как же приятно им обладать.
Твердо я верю: с часа того, Как я отдался, дитя я Его!
Мир наполняет сердце мое, / В Нем нахожу я хлеб и питье, Да, Иисус Христос всю его вину пригвоздил ко кресту и простил его, омыв его Своей святой кровью. Почему же тогда он стоит здесь? Там, в хижине, находясь между жизнью и смертью, лежит мать Ондрейко.
Ее отец приехал из-за океана к своему дитя, и он должен его встретить.
Филина поднялся с колен, отряхнул пыль и, обняв еще раз крест, взглянул перед собою, как много лет тому назад.
Тут Филина увидел стройную фигуру мужчины, одетого по-городски и поднимавшегося по тропинке, где когда-то была их хижина. Но сейчас там было печальное зрелище: все поросло травой и можно было видеть только остатки пожарища. Печаль покрыла лицо незнакомца. Ах, это лицо! На свете было только одно, такое же незабвенное, но намного моложе! Филина закрыл глаза и открыл их только тогда, когда услышал приближающиеся шаги. Подняв голову и взглянув вверх, он очутился лицом к лицу с незнакомцем. ? Добрый вечер!- приветствовал его незнакомец. ? Истванъко!..- вырвалось из груди Филины.
- Петр! Ты ли это?!- воскликнул тот, обняв Филина.
- Истванько! Ты жив? На самом деле? Это невозможно !
- Я жив, Петр! И... наконец, я здесь. Поздно, правда, но долгое время я не знал, что- дорогая", которая нас разъединила, уже в вечности. Я не хотел причинять боль нией, ни тебе. Теперь я приехал забрать мои "сокровища", которые ты мне сохранил.
- Твои "сокровища"?- изумился дядя Филина, который все еще не знал, видит ли он чудный сон или грезит. Он не мог насладиться этим голосом, который так давно не слышал. Истванько постарел, немного изменился, но голос был тот же, который всегда звучал для него, как музыка. Так было и сегодня.
- Мы ожидаем отца госпожи Славковской, и я иду ему навстречу,- пояснил Филина.
- Это я.
- Ты, Истванько?! Этого я не понимаю...
- Да, это я, Петр! Но как ты изменился! Какой ты стал сильный и могучий, подобно нашим прекрасным горам. Я бы никогда тебя не узнал, разве только по голосу да по этим орлиным глазам под густыми бровями и, может, еще по тому, что меня никто этим именем не называл.
- Истванько, скажи мне, как же случилось, что ты жив? Ведь тот пароход утонул.
- Да, Петр, он пошел ко дну. Но среди тех немногих эмигрантов, которые были спасены другим пароходом, находился и я. Бог не хочет смерти грешника, и Он спас меня. Моя первая работа в Америке была на ферме господина Славковского. Дочь моя написала мне, что она тебе все" о нас рассказала. Итак, ты знаешь, о чем меня попросил господин Славковский, и я исполнил его волю. Когда он узнал, что я не желаю числиться среди живых из-за семейных обстоятельств, он посоветовал мне изменить фамилию, приняв его имя, и таким образом исчезнуть с лица земли. Его жена, сын и в особенности моя дорогая супруга были с этим вполне согласны. Так "умер" Истванъко Прибылинский и появился Стефан Славковский. Вернуться домой и жить с вами, как предполагал наш отец, я не мог. Ивка была твоей женой, а я любил ее. К тому же я не знал тогда Бога и Господа Иисуса, как знаю Его сейчас, и ничего не понимал в Его священных Заветах.
Одно я понимал, что было бы грешно и опасно для нас всех, если бы мы вместе жили, и поэтому я думал лучше быть "мертвым" для вас.
Истванько замолчал, а из груди Филина вырвался глубокий стон.
- Ты ради нас хотел быть "мертвым", а я еще недавно мучился из-за того, что являюсь убийцей, как Каин.
- Ты? Почему?
- Мне казалось, что я вторично утопил тебя, принудив эмигрировать в Америку. Ивка тебя больше любила, и, не будь меня, вы жили бы счастливо, вы так подходили друг ко другу. Со мною же она зачахла от печали. Мой отец тоже вскоре умер. За матерью я ухаживал до самой ее смерти, но не мог ей заменить тебя. Видишь это пожарище, где когда-то стояла наша хижина, в которой мы некогда были так счастливы? Когда я поступил на военную службу, я все сдал соседу в аренду. Он не заботился о хижине, и она сгорела до тла. Я не мог, да и не хотел ее снова выстроить. К чему? Я же был один-одинешенек на белом свете. Вокруг было тихо. Что же происходило в сердцах обоих братьев? Наконец Истванько прервал молчание.
- Прости меня. Петр, - сказал он. - Это было нехорошо с моей стороны, что я скрывался от вас, тем самым причинив вам много горя. Я себе воображал, что ты счастливо живешь, окруженный детьми и Ивкой, которую я так любил, среди наших прекрасных гор, и не мог побороть в себе чувство зависти, ревности и недоброжелательства. На самом же деле ты томился в одиночестве и недолго наслаждался семейным счастьем. Это было нехорошо, что я не давал о себе знать. Однажды, когда до меня дошло известие о смерти отца, я написал матери письмо, но не отослал его. "Лукаво сердце человека и крайне испорчено" - говорится в Слове Божием. Я должен был известить вас, что жив и здоров. Из-за моего молчания я причинил тебе несказанные страдания, да и матушке нанес смертельный удар. Но я поплатился за это, когда мое единственное дитя покинуло меня; и вот, почти через десять лет, наконец, я нашел ее здесь.
Тут Филина, опомнившись, встрепенулся.
- Пойдем, Истванько, мы не можем дольше задерживаться, иначе будет слишком поздно.
Они оба встали.
- У меня внизу экипаж. Кучер кормит лошадей, и мне кажется они уже готовы. Идем, по дороге мы можем продолжить наш разговор.
И оба брата вместе поехали через родные им горы и долины, где они выросли и с которыми они настолько срослись, что один из них, из-за тоски по родине, чуть не угас, как свеча, другой -- также не мог существовать без них. Но в данный момент никто из них не обращал внимания на эту красоту. Истванько уже знал, в каком состоянии находится его дочь, и здесь только Добрый Пастырь может спасти больную овечку, которая вернулась к Нему.
Он увидел свою Марию, сломанную жизненной борьбой, и по ее прекрасному облику он мог прочитать подтверждение всего того, что он ей предсказал... Заходящее солнце освещало этот "увядающий цветок , а также коленопреклоненного отца, опустившего голову на молитвенно сложенные руки. Никто не смел тревожить его в его страдании, в его молитве. Вдруг молодая женщина открыла глаза и направив свой взор на окно, запела:
Иисус, души Спаситель,
Дай прильнуть к Твоей груди.
Среди волн будь мой Хранитель,
Не оставь меня в пути.
Я Тебе лишь доверяюсь,
Я Тебе лишь отдаюсь.
Вечно зреть Тебя желаю,
Быть твоей, мой Иисус.
Ее отец тихо плакал, плакали и все остальные. А она пела и пела... Но вот песня смолкла. Больная отвела глаза от окна и пристально посмотрела в лицо склоненного у ее изголовья человека.
