Герман Балуев - ХРОНИКЕР
В ее отсутствие я проник в квартиру, все перерыл, разыскивая фотографию отца, нашел, взял на память его золотые часы и кепку, оставил записку со своим адресом и уехал в Нижний Тагил. Эта женщина вслед за мной прислала письмо: «Дурак! Он меня бросил, а часы мои, верни». И прислала мне настоящую отцовскую фотографию, а та, что я взял, оказалась изображением постороннего фрайера, а я, признаюсь вам, ее целовал.
Часы я ей выслал обратно, а сам поехал на Север и устроился экспедитором, чтобы была возможность ездить, видеть людей и показывать им отцовскую фотографию. Вы не поверите, но дважды я его находил, и дважды мы не успели свидеться. Один раз мы колонной в восемьсот машин по зимнику пробивались в Сургут, и тут мне сказали, что мой отец в Туруханской гидрологической экспедиции. А на мне груз, кругом тайга буреломная, не соскочишь, в Туруханск не побежишь! А приехал — т-там его нет, свернулась еще месяц назад экспедиция. Ну и второй раз — идентично. Уехал и молодую девчонку увез. У него не клеилось с этим вопросом. Ну вот. А у меня создалось впечатление, что он меня избегает. Боится встречи. Думает, что я предъявлю ему счет.
Хоть и ложная предпосылка, но вы понимаете, как мне было в то время горько. Но я тогда так подумал: а ведь и в самом деле, невелик я подарок, свалюсь ему на голову — так, какой-то тюха пришибленный: ни осанки, ни образования, ни манер. Вы понимаете, я понял, что должен ему уже как-то весомо себя предъявить. У меня по разным причинам были две отсрочки, а тут я пришел в военкомат: забирайте! Армия подняла мне голову. Я был старшим сержантом. Скажем так: территория дружественной нам страны, жара, как здесь. Иногда, и всегда внезапно, стреляют. Ну, сюжет такой: дикие горы, шоссе, колонна. Наша задача — выбить противника из-под моста и хотя бы полчаса удержать этот мост. Самое трудное — подняться из кювета и бросить себя на огонь, вперед. И вот момент — я говорю себе: «Подымайся, сынок!» И понимаю, что это голос отца прозвучал, ей-богу! И вот еще, может, вам пригодится: когда поднял свое тело и, поливая огнем, прыгаешь по камням, это уже не ты, ты с собой распрощался. Ни мыслей, ни страха, бежишь в пустоте!.. Ну, короче: мост мы взяли и удержали. Меня в числе других везут к командующему, командующий жмет руку и награждает орденом Красной Звезды. Вы устали? Вот сюда пересядем, в тень. А я вам — минутку! — принесу ташкентской минеральной, бодрит отлично, а вы покурите, так?.. Ну вот и водичка! Пожалуйста. Что вы смотрите так на орден? Ну! Тот самый. Я его специально надел, а то смотрю, вы стали как-то коситься, а без доверия мне тяжело продолжать. Что? Пожалуйста! Вот, держите. Еще новенький, правда? Я его всего-то разок надел, так какой-то мужик: «Мальчишка! Чужие награды таскать!», еле от него спасся.
Поехали дальше?.. Я поднял голову, и жизнь улыбнулась мне всеми зубами. Еду в Тюмень, на буровую, чтобы заработать массу денег и купить машину. Мечта такая: нахожу отца, прибываю на собственном лимузине, вылезаю, приветствуя его рукой. Действительность: буровики берут меня одиннадцатым номером. Да, так вы в Нижневартовске были?! Иван говорит, что... Да что вы?! И тоже одиннадцатым номером?! Вот здорово! Ну, так что вам рассказывать?! Метлу в руки, ломик в руки: «Обкалывай лед на платформе, парень. Такие твои будут дела!» Ну, обеспечить себя, об этом, конечно, нет разговоров, но на машину, вы понимаете, метлой заработать не так-то просто. Однако, если уж жизнь тебе улыбается, так она делает это серьезно. Что происходит? В Нижневартовске мне дают на сдачу лотерейный билет, и я становлюсь обладателем «Волги». Буровая теряет для меня смысл. Еду получать машину, устраиваюсь на работу в Тольятти. Автозавод, молодежь, я — рабочий конвейера, затем испытатель. Испытываю новые модели машин. Участвую в ралли. Во Франции мы берем серебряный приз. Еще водички? Ну что вы, как это может меня затруднить?! Прошу, пожалуйста. Вот, посмотрите: в этом альбоме все перипетии нашей борьбы. Это сама гонка. Это нам вручают медали. А это мы гуляем в Лозанне. Красиво, правда? Вот казино.
Если в начале моей жизни я был как червь, то теперь меня не покидало ощущение полета. Но полет этот был бессмысленным, поскольку не вел меня к цели, к отцу. А он исчез совершенно. Мой самодеятельный розыск не давал результатов. Я интересно служил, я видел свою страну и страны Европы, был хорошо одет, имел отличную работу — и все это было низачем! Все это имело смысл лишь постольку, поскольку я бы мог всем этим поделиться с отцом. Я был похож на бегуна, который бежит отлично, но не по той дорожке, где написано «Финиш», бежит бессмысленно, просто бежит. Вы понимаете: ощущение бессмысленности жизни! И это при всем при том, что жизнь моя в тот период была просто великолепна.
И вот поезд. Опять поезд! Едем в Среднюю Азию испытывать тропическую модификацию автомобиля. Сосед по купе, увидев фото отца: «Знаю! Чуть не каждую неделю видел его среди пассажиров. Через Аральское море куда-то ездит. Не берусь, конечно, сказать, куда». А этот человек работал механиком на пассажирском катере «Багратион». Я схожу с поезда. Товарищи мои возмущены и растеряны. Их поражает нелепость моего поступка. Действую четко, но как бы в тумане. Возвращаюсь в Тольятти, вывожу из гаража свою «Волгу», на максимально дозволенной скорости еду в Стерлитамак, к сестре. Цель поездки: прибываем вместе с ней, хорошо одетые, на серой «Волге» к отцу, выходим, приветствуем его ласково и беззлобно. Реальность: сестра даже смеется от злости. «Пусть хоть сдохнет! Я об этом знать не хочу!» Обстановка такая: муж, двое детей, снимают комнату в частном доме. Денег нет, из щелей дует, дети кричат и ползают по полу, нервозность, муж приходит, втянув голову в плечи. Меня эта картина поражает. Вынужден активно помочь. Мы с мужем забиваем щели, клеим обои, расстилаем на полу польский палас. Дети перестают болеть, я стремительно продаю «Волгу», оставляю им на кооператив, на приведение себя и детей в порядок. В хорошем костюме, но без машины и денег еду на Аральское море к отцу. Замысел таков: устраиваюсь на катер «Багратион» и определяю отца визуально. Действительность: вакансий на катере нет, работаю грузчиком в Морпорту, затем все-таки устраиваюсь на «Багратион». Хожу матросом, затем вторым механиком. Отца нет. На своей «Волге» я бы просто объехал все приморские городки, а теперь Для свободного путешествия у меня нет ни технической, ни материальной возможности. Регулярно поднимаюсь из машинного отделения, знакомлюсь с пассажирами, показываю им отцовскую фотографию. И вот удача: «Никита Тихонович Фракузов? Так он живет в поселке Уча. Улица партизана Медведкина, 24. Свой дом, остепенился, женат». Что я делаю? Из Морпорта даю телеграмму. Вы ожидаете какого-то подвоха? Ничего подобного. Ответная телеграмма: «Родной мой, Дима, я плачу от радости, приезжай, я буду каждый день ходить на пристань, тебя встречать». Еду. Вид потрепанный, обносился, выгляжу потерпевшим крушение. Кусаю локти: недавно же было все! Прибываем: он меня встречает. Я узнаю его по моему фото. Объятия, слезы. Я неутолимо всматриваюсь в него: грузный, с добрым большим лицом, в кирзовых сапогах и рыбацком гремучем плаще. Короче: вид пенсионный. Сильно помятый. От жалости временно не могу говорить. Идем по улице как два потерпевших крушение. Далее: дом, жена — суровая, грузная, но довольно приятная женщина, обильный стол, садимся, говорим, плачем, я рассказываю все о себе. Моя жизнь вызывает одобрение. Так. Дальше. Естественный с их стороны вопрос: чего я хочу? Естественный ответ: ничего. Просто начинаю жить окончательно.
Теперь нюанс: отец на минутку выходит, и жена его — Клавдия Григорьевна, кивнув на орден, которым я по глупости похвалился, советует: «Ты не кажи его на людях! Спрячь!» То есть она ничему не поверила. Мне за отца стало больно: всю жизнь кочевал от женщины к женщине, чтобы найти в конце концов эту?! Однако, надо было исходить из того, что есть. А есть вот эта самая Клавдия Григорьевна, однокомнатный дом, пустое подворье. Зачем я тут нужен и где мне тут жить?
Все так. Но я обрел тут главное, чего не хватало, — спокойствие. Я перестал быть перекати-полем, нашел свои корни и твердо стоял теперь на земле. На двадцать шесть лет я словно бы выпал из времени. А теперь оно, идущее от незапамятных каких-то людей, потекло через меня. У меня ничего не было, но я чувствовал себя надежно. Я знал, что мне теперь надлежит: заслужить любовь и доверие Клавдии Григорьевны, делать добро отцу и ей.
Короче, так: еду в контору экспедиции, и Сашко берет меня дизелистом на буровую, рядом с которой мы с вами сидим. Но работы пока нет, буровую вышку еще не притащили, я делю свои дни с отцом. Я всяко фантазировал, как оно будет, но разве я мог думать, что мы так с ним друг к другу прилепимся, что врозь проведенный день уже будет для нас двоих как пустой. И он, вы знаете, как будто проснулся: «Я хотел освободиться от вас, своих деток. А ведь освободиться от того, что тебе надобно в жизни сделать, это значит, не жить». Страшно мне даже было: он перечеркнул свою жизнь. Он оставил себе только то, что у него оставалось, и каждым днем теперь дорожил. Об Алле, которая его ненавидела и повторяла его же ошибку, он через силу молчал.
