Иосиф Дик - В нашем классе
— У нас динамки нет, — возразил Горшков.
— Мы без динамки. Открывай клетку у лисы, а я сейчас белку вытащу. Мы их сейчас поменяем местами.
Горшков открыл клетку, засунул в нее обе руки, чтобы схватить лису, и вдруг — цоп! — лиса укусила за палец. Горшков выдернул руки, и в это мгновение лиса выскочила в открытую дверцу, спрыгнула со стола и пулей вылетела в коридор.
— Ага, Пипин, что наделал! — захохотал Парамонов. — Упустил школьное имущество!
— Она… она меня укусила.
— Укусила? Покажи!
Горшков протянул указательный палец, на котором были две кровоточащие ранки.
— Ну, теперь ты взбесишься! — безнадежно сказал Парамонов.
— А-а… что же делать? — Горшков часто заморгал, и глаза у него наполнились слезами.
Белка все неслась галопом в своем колесе. Парамонов остановил ее рукой и вдруг увидел, что на пороге кабинета появился Михаил Федорович.
— Это вы звонили в звонок? — строго сказал он и поглядел на пустую клетку. — А где лиса?
— У-укусила, — сказал Горшков, — и убежала.
Через пять минут лису нашли в соседнем классе. Михаил Федорович закрыл за собой дверь, а Парамонов и Горшков, сняв с себя пиджаки, загнали лису в угол и тут ее накрыли.
Когда лиса была водворена на место, Михаил Федорович сказал:
— Если вы пришли сюда баловаться, тогда я вас прошу уйти. А если хотите помогать, занимайтесь делом. Выходите из кабинета.
И, провожаемые строгим взглядом учителя, Горшков, держа перед собой укушенный палец, а Парамонов — заложив руки в карманы, пошли к своим бригадам.
В физкультурном зале Юра был встречен девочками в штыки.
— Ты где ходишь? — сказала Аня. — Другие уже динамики вешают, а мы только провод распутываем!
— В лесу гонял лису, — сострил Юра и окинул взглядом потолок. — А где будем пристраивать динамик?
— Над сценой. — Аня указала рукой на подмостки.
— Правильно. А лестница?
— Обойдемся без нее.
Вдруг в зал, подталкиваемые девочками, влетели три парты.
— Сильны! — сказал Юра, глядя на девочек. — А хотите, я один всех вас прокачу?
— Не прокатишь!
— А ну садись! — скомандовал вдруг Юра.
И три девочки, кто на скамейке, кто на крышке, расселись на парте.
Парамонов засучил рукава и налег плечом. Парта стронулась, и Юра провез шагов пять визжащих девочек.
— Во как у нас! — подняв руки вверх и сделав глубокий вдох, сказал он. — Мы еще и не то можем.
— А что? — спросила Аня.
— Приходите на стадион «Динамо», там увидите. Я классический борец.
— Вот хвастун! — сказала Аня. — Что ж, сильнее тебя никого нет на свете?
— Я говорю «классический» не потому, что я сильнее всех, — степенно сказал Юра, — а потому, что я могу бороться, как в древней Греции.
— Как в древней Греции? Очень интересно!
Аня и девочки не спускали с Юры глаз. Он стоял перед ними, сильный, крепкий, и смотреть на него было приятно.
Поставив друг на дружку парты, Юра взял в руки динамик и полез к потолку. Он привесил серебристый рупор над самой сценой, присоединил к нему два провода и стал их тянуть через зал в коридор.
Со своей «лестницы» Юра не слезал. Девочки передвигали его вместе с партами, подавая ему наверх маленькие скобочки и изоляционную ленту.
Юра быстро и ловко орудовал молотком — с одного маху вбивал скобки в стену, на ходу поправляя железную кувалдочку, сползавшую с деревянной рукоятки.
— Где ты так научился приколачивать? — задрав голову к потолку, спрашивала Аня.
— У отца. Это наука нехитрая. Залезай сюда, я и тебя научу.
Аня охотно полезла наверх.
— Молоток надо держать так, — сказал Юра: — за конец рукоятки. Это если тебе нужен сильный удар. А можно взять и за середину рукоятки. Этот удар будет потише. Вот так. Ну-ка, попробуй вбить скобку.
Аня взяла в руки молоток и, ударив им по своим пальцам, отчаянно затрясла рукой, будто дотронулась до горячего железа.
В физкультурный зал вошел Федя Горшков и поманил к себе Парамонова:
— Юрка, слезь на минутку!
— А что?
— Одно дело…
Юра слез с парты и подошел к Горшкову.
— Там, на третьем этаже, бунт на корабле! — прошептал Федя.
— Какой бунт?
— Девчонки меня не слушаются.
На третьем этаже по коридору, как и в физкультурном зале, тоже двигалось «многоэтажное здание». На столе стояла парта, а на парте — тумбочка. Одна из четырех девочек, работавших в Фединой бригаде, Зина, сидела наверху на тумбочке и болтала ногами.
— Юрка, давай нам другого мальчишку! — закричала она, увидев Парамонова. — Этот ваш Горшков даже молотка держать не умеет. Посмотри: пока он вколотил две скобки, всю штукатурку на потолке отбил.
Федя, весь красный, виновато смотрел на Зину:
— Я… я им говорю, понимаешь, что у меня рука больная, а они…
— «Рука больная»! — передразнила Зина. — Тащи вот с первого этажа щетку — пол подметать!
— А что ты на него кричишь? — вступился Парамонов. — Рука у него действительно больная. И вообще, он взбеситься может. Вы его не волнуйте. А во-вторых, если бы нас в слесарной мастерской или вот в столярной учили, как с молотком обращаться, тогда стоило бы кричать.
— А мальчишкам надо все равно уметь мастерить, — сказала Зина.
Федя, потоптавшись, смущенно пошел за щеткой. Парамонов спустился к себе в физкультурный зал.
На втором этаже, видно в бригаде Вали Сидорова, запели песню «Над городом Горьким, где ясные зорьки…», и она разносилась по всей пустой школе. Ее подхватили и на третьем этаже — у Горшкова, и на четвертом — у Маркина, стали подпевать и в физкультурном зале.
Работали до темноты. В три часа дня сделали перерыв на обед, и все, кто бегал домой, принесли для тех, кто никуда не ходил, толстые бутерброды.
И вот, когда все репродукторы были соединены между собой и девочки уже расстанавливали по классам парты и подметали паркетный пол, по всем коридорам школы вдруг кто-то громко сказал:
— Уже можно включать, Леня?
— Включай, — ответил другой голос.
И вслед за этим на всех этажах духовой оркестр заиграл вальс.
— Ура? — закричала в физкультурном зале Аня и, подхватив одну из своих подруг, закружилась по паркету.
Парамонов с молотком в руке отошел в сторону. Он смотрел на танцующих девочек, порозовевших, счастливых, и очень сожалел, что сам не умеет танцевать. Проводить радио — это, оказывается, интереснее, чем гонять белку в колесе.
И никто из ребят не видел, как в эту минуту в лаборантской учитель физики Михаил Федорович обнял Димку и сказал:
— Молодчина! Мне бы вот такого помощника!
XII
Однажды поутру седьмой класс «Б» собрался у входа в автобазу Метростроя.
В проходной будке Толя попросил позвать шофера Леню Светлаева, и вахтер-инвалид на костыле немедленно выглянул из окошечка во двор и закричал:
— Эй, Светлаев, твои пришли!
Леня вышел к ребятам в синем комбинезоне, в засаленном берете. В черных, замасленных руках он держал хромированный передний буфер от «победы».
— Проходите, — сказал он. — Только вот беда: у нас одна машина в аварию попала и я занят. Помогаю слесарям.
— А интересно бы посмотреть, — сказал Димка.
— Авария как авария. Наша «победа» обходила грузовик, а навстречу ей — самосвал, широкий такой. В общем, старшина дорог. Он шел посередине шоссе и нарушал движение. Ну, вот и… удар. Приятного мало.
— А шоферы целы? — спросил Парамонов.
— Каким-то чудом спаслись, — пожал плечами Леня.
Друг за другом через проходную все прошли во двор.
В огромные ворота сюда то и дело въезжали тупоносые «ГАЗ-51», рычащие дизеля с зубром на радиаторе, тяжелые самосвалы с цепями на задних колесах. Они направлялись в специальную мойку с решетками на полу, и четыре женщины в резиновых сапогах и брезентовых капюшонах брандспойтами смывали с них грязь. Машины становились чистыми и съезжали с решеток.
В следующем помещении грузовики останавливались над ямой, в которой сидели два чумазых человека. Они быстро орудовали тавотными шприцами и снизу автомобиля смазывали всю его ходовую часть.
— Это что за детский сад? — увидев среди ребят Горшкова, усмехнулся один из смазчиков, молодой парень, похожий на ремесленника.
— А ты что, себе язык тавотом[1] смазал? — заступился Парамонов за друга. — Смотри шприц не проглоти.
Ребята дружно засмеялись, и смазчик, смутившись, нырнул за колесо.
После смазки машины по спиральной лестнице без ступенек въезжали на второй и третий этажи и в огромных помещениях, похожих на заводские цехи, выстраивались в ровный ряд.
В слесарном цехе стояла какая-то странная «победа» коричневого цвета. Задняя часть у нее была новенькая, отполированная, а передок был изуродован и смят. Крылья с никелированными фарами и подфарниками походили на гармошку, капот был вздыблен, а радиатор вдавлен в мотор.
