Елена Верейская - Ласточка
Заснул он только под утро.
* * *Ваня с детства привык к тому, что к дяде часто ездит становой пристав — начальник местной полиции. Он знал, что они запираются всегда в кабинете и ведут там какие-то длинные разговоры. Но ему было решительно всё равно, какие у дяди дела с полицией. Иногда он видел, как подобострастно лебезит перед дядей становой, и ему это казалось смешным и противным.
Но в это утро приезд станового был необычным; и какая-то смутная, неосознанная догадка мелькнула в мозгу Вани.
Дело было так. Дядя собрался ехать на завод. У крыльца уже стояла его коляска. Как только дверь из прихожей в сени скрипнула, закрылась за ним, Ваня пошёл в библиотеку выбрать книгу для чтения. И в это время к крыльцу подкатил шарабан станового. Становой соскочил с него и подбежал к хозяину, уже садившемуся в коляску.
Окно библиотеки было открыто, и Ваня услышал, как становой вполголоса сказал дяде Кузьме:
— Погодите, ваше степенство, дело есть. Важное…
Что-то было во всей его повадке совсем не похожее на обычное подобострастие. Наоборот, голос звучал почти строго.
— Что ещё? — недовольно спросил дядя. — Ладно, пошли в кабинет.
Они стали вместе подниматься на крыльцо.
Выход из библиотеки был только через кабинет. Она отделялась от кабинета не дверью, а широкой аркой. Возле самой арки, в углу, стоял круглый стол, покрытый старинной турецкой шалью, красивыми складками ниспадавшей до самого пола. На столе кипами лежали старые журналы.
В один короткий миг скользнул Ваня под стол и удобно уселся у стенки, обхватив руками колени, скрытый со всех сторон складками пёстрой шали.
Он услышал, как они вошли в кабинет и как щёлкнул в двери ключ. Дядя прошёл в библиотеку, видимо чтобы убедиться, что там никого нет, и вернулся.
— Говори, — в чём дело? — сурово спросил он.
— Дело серьёзное, — сказал становой. — Никто здесь не услышит?
— Да ты что, в первый раз у меня? Кому тут слышать?
— Нехорошее дело получается, — начал становой. — Мне вчера по вашей милости от начальства выговор был. В уезд к его высокородию господину исправнику вызывали…
— А я при чём?
— Большие неприятности могут быть, ваше степенство. Если бы дело не дошло до исправника, мы бы с вами тут всё шито-крыто и обстряпали. А теперь, уж извините, ничего сделать не могу, — исправнику всё известно!
— Да брось ты петлять вокруг да около, чёрт! — рассвирепел дядя Кузьма и топнул ногой. — Говори прямо, что случилось.
Становой понизил голос:
— Я только вас предупредить: коли у вас что незаконное есть, уберите… Приказано мне обыск во всём вашем доме произвести.
Кресло с грохотом отлетело в сторону.
— Что-о? В моём доме обыск?! Да ты в уме?!
— Потише, ваше степенство! Услышать могут, а это ни к чему-с! Не в ваших интересах-с. Потому что вам по всей строгости закона отвечать придётся.
— Мне?! За что?!
Ване было слышно, как шумно дышит дядя.
— Дело государственной важности. Не имею права говорить-с, — официальным тоном сказал становой и прошёлся по комнате.
— Права? Хм! — Ваня услышал шуршание новеньких кредитных бумажек. — Хватит тебе за «право»?
Шаги станового затихли.
— Маловато-с, ваше степенство. Я же рискую… Если кто узнает…
— Вот чёрт жадный! Ну, на ещё да говори скорей, в чём дело.
Снова зашуршали деньги, — видимо, уже в руках станового.
— Извольте сесть, ваше степенство, и не перебивать, — строго сказал становой вполголоса. — Вас могут обвинить в укрывательстве важных государственных преступников.
— Что?! Что?!
— Не перебивайте! В вашем доме скрывается опасная преступница, бежавшая из рук правосудия, Ирина Волгина.
— Что за чушь! Никакой Ирины…
— Погодите-с: Ирина Волгина, живущая по чужому паспорту, под именем Марии Сорокиной…
— Машка, что ли? Горничная Машка? (Ваня зажал рот рукой, чтобы не вскрикнуть громко.) Вздор! У неё рекомендация от графа Уварова.
Становой хмыкнул.
— Эти господа вам рекомендацию хоть от китайского императора соорудят, будьте покойны! Ни у какого графа она не жила, она за границей несколько лет скрывалась.
— Кто же она? — громким шёпотом спросил дядя, совсем ошеломлённый.
— Крамольница, ваше степенство. Опасная революционерка, сбежавшая от наказания ещё в девятьсот пятом году. Сейчас всё дознано.
— Говори всё, что знаешь.
— А ей, ясно, лучше места и не найти, где скрываться! — начал становой. — У его степенства, богатого заводчика в доме! Кто дом такой персоны в чём заподозрит? Это — первое. А второе: и город близко, и завод под боком, есть где народ мутить. А третье… уж чего греха таить, умеет ваше степенство из рабочих жилы тянуть… А от этого народ что порох. Чиркни спичкой, — вспыхнет…
— Ну-ну! Ты не очень-то! Дело говори!
— Извольте-с слушать! Этот год весь уезд социалисты прокламациями засыпают. И на вашем заводе…
— А чего ж твои молодцы смотрят? Мало я им, дармоедам, денег переплатил?
— Мои молодцы с ног сбиваются, нечего их хаять. Вспомните, сколько крамольников мы на вашем заводе выловили в девятьсот пятом году да на каторгу отправили! Извольте вспомнить, всех тогда убрали! Лет шесть после того всё тихо-мирно было. Прятались! А нынешний год снова зашебаршили… прокламации и всё такое!.. Да будьте спокойны, ваше степенство, и эти от нас не уйдут!
— Ну и ну! Рассказывай!
— Выслежено: на вашем заводе появляются прокламации регулярно, по понедельникам. С утра по всем цехам понасыпано. И краска типографская свежая совсем. Ясно, где-то тут тайная типография близко. Выслежено: по всем воскресеньям приходит на завод женщина. В старый барак. В корзинке — сверху посмотреть — яблоки, да булочки, да пряники. Проследили: ваша прислуга…
— Ну и что? Может, у ней там родственники. Носит гостинцы…
— Гостинцы? Хороши гостинцы. Тут к нам недавно нового агента из Петербурга прислали, из охранного отделения. Опытного, по особо важным делам. Он её и опознал.
— Как так?!
— А так. Встретил в воскресенье на улице, узнал. Пошёл следом. Она со своими гостинцами — на завод, в старый барак, а он за ней. Спросил у людей, — кто такая пошла? Говорят, — хозяина прислуга. А он-то вместо того чтобы ко мне прийти да по-хорошему всё шито-крыто сделать, — через мою голову да прямо в город. Так и так, мол, скрывает заводчик у себя в имении опасную преступницу. Исправник разъярился, меня вызвал, накричал. Как, мол, я не уследил… А я говорю: «Его степенство кое-кого в прислуги не возьмут…»
— Чёрт знает что! — испуганно прошептал дядя Кузьма. — Да кто она такая? Чего натворила?
— В охранном отделении всё про неё известно. Дочка сельского учителя. Гимназию кончила, в Москве на женских курсах училась. За студента замуж вышла. И оба они у полиции на примете были, — этот самый агент к ним и приставлен был следить. Социалисты оба, большевики, царю враги. А в девятьсот пятом году, в декабре, как вооружённое восстание было, и в ихней квартире восставшие засели. На Пресне. Полиция ворвалась, — оказали вооружённое сопротивление. Мужа её ранили. А она в суматохе скрылась. Как сквозь землю провалилась! А потом уж охранке стало известно, что под чужим паспортом за границу удрала.
— А муж?
— А муж в тюремной больнице и помер. Шут её знает, когда она в Россию вернулась. Да, как видите, не унялась, снова за прежнее! Есть подозрение, что прокламации она и составляет. А прокламации, ваше степенство, самого возмутительного содержания. Вот не угодно ли послушать, у меня с собой одна. «Товарищи, — начал медленно читать становой, — царь и помещики думают, что раздавили революцию в 1905 году, но она жива, товарищи! Рабочий класс снова поднимает голову и зовёт с собой и крестьян! Долой кровавое царское правительство! Долой капиталистов и помещиков!» Как вам нравится, а?
— Чёрт знает что!..
— То-то и оно, ваше степенство! А как вы теперь докажете, что не знали, кто она такая? А за укрывательство государственной преступницы по головке не погладят.
— Да я что, враг себе, что ли? Откуда я мог знать?.. Да я её и брать не хотел, — жена настояла. Причёсывать, видишь ли, умеет!
— Ваше степенство, — перебил его становой, — время дорого, я и так у вас засиделся.
— Что же делать-то, а?..
— Слушайте внимательно!.. — Становой понизил голос. — Нынче ночью в тайной типографии засаду устроим…
— Нашли?
— Нашли. Питерский охранник и нашёл. В подвале дома. На главной улице. Нюх у подлеца, как у собаки. Пока что только двоих крамольников удалось взять. Завтра воскресенье. По воскресеньям, ясно, они прокламации и печатают. А от вас одно требуется: завтра Машку в город не пускайте. Её ждать будут. Ясно?..
— Как же я её не пущу? Завтра её день. Ещё догадается…
— Нет, ваше степенство, нельзя, чтобы догадалась. Придумайте что хотите, а меня не выдайте! Помните: я ничего вам не говорил! Дальше-с! Дело уже не в моих руках, а действуем по распоряжению исправника. Не знаю, может, уже нынче ночью к вам с обыском и арестовать её пошлёт, а вернее, что завтра… Работы у нас сейчас — хоть завались… А чтоб вам неприятностей не было, дело обернём так, будто вы мне заявили, что у вас ценные вещи пропали, и будто я при обыске их нашёл у неё…
