Михаил Колосов - Мальчишка
Настя посмотрела на Мишку — что он скажет насчет путевки. «Наверное, скажет, пусть Настя дома посидит, раз она такая умная, а я поеду в лагерь…» Но Мишка не обратил на нее внимания, сказал, потупясь:
— Я в лагерь не поеду. Что я там не видел?
— А чем же лето будешь заниматься? По чужим садам лазить?
— А я лазил, да? — обиделся Мишка. — Пойду в совхоз с ребятами — хлеб полоть. В прошлом году немного работали. А теперь все лето будем. У нас целая бригада собирается, даже Симка хочет идти.
— Можно и так, хоть на книжки заработаешь, — согласилась мать. — А Настя поедет в лагерь.
Настя улыбнулась и в душе пожалела, что дразнила брата. Когда мать вышла в другую комнату, она прошла мимо Мишки, сказала:
— Спасибо…
— Что?.. — удивился Мишка и приготовился дать отпор.
— Спасибо, что в лагерь не захотел.
— А из-за тебя, думаешь, дура лохматая? Из-за мамы.
Настя постояла, потом, отойдя подальше, показала ему язык.
— Неотесанный Мишка-медведь, — прошептала она, чтобы мать не слышала, и убежала на улицу.
На другой день все втроем — мать, Мишка и Настя — были в летней кухоньке за домом, готовили завтрак. Мишка и Настя сидели на корточках, чистили молодую, величиной с голубиное яйцо картошку. Это первая проба молодой картошки, которая росла у них на огороде. Нежная кожица, кучерявясь, легко слезала, будто ошпаренная. Пальцы у ребят темно-бурые, словно в йоде.
Вся семья в сборе, все заняты делом. Им весело, хорошо, особенно Насте и Мишке.
Устав сидеть на корточках, Мишка подвинул чугунок, положил на него дощечку, сел. Настя перевернула для себя пустое ведро. Мать посмотрела на них, подумала: «Был бы отец жив, сделал бы скамеечки…» — и вздохнула. Мишка по-своему понял ее вздох, поспешил успокоить:
— Ничего, мам, скоро заживем! Вот уже картошка началась, а там пойдут огурцы, помидоры. Правда?
— Правда, — кивнула она. — Плохо, если дождя долго не будет, останемся без картошки: завязи мало, да и та, что есть, посохнет. Дождь нужен.
Мишка задумался, перестал чистить.
— А наверное, скоро будет так: нужен дождь, нажмешь кнопку — и вот он, пожалуйста. Вот здорово, правда?
— Может, и будет, — согласилась мать и добавила: — Только не скоро.
— А чего не скоро? Атомную станцию сделать…
В разговор вмешалась Настя, она приняла материну сторону:
— Это когда еще будет, а картошка сейчас посохнет, правда, мама? А что, если ее поливать?
В это время в кухоньке вдруг стало темно, словно небо заволокло черной тучей. Все оглянулись на дверь и увидели тетку Галину. Огромная, она стояла, уперев руки в верхние углы дверного проема.
— Все семейство в сборе? — кивнула она на детей и тут же приступила к делу: — Да, я вот к тебе с чем. Мой достал машину сена, свалил во дворе. Так пусть Мишка поможет Федору потаскать его на чердак.
Мать на минуту заколебалась, взглянула на Мишку, но тот уже встал, и она сказала:
— Ну, что ж, пойди, помоги…
Мишка бежал вприпрыжку вслед за широко шагавшей теткой Галиной.
Тяжело дыша, она перешла на теневую сторону улицы.
Там, где лежала на дороге от домов тень, чувствовалась еще утренняя прохлада, земля приятно холодила пятки босых Мишкиных ног. А на солнце — пекло, пыль нагревалась и пыхала из-под ног, словно мука. Начинался знойный летний день.
У Петруниных посреди двора огромной кучей лежало сено. Возле него голый до пояса с вилами в руках орудовал Федор. К его мокрому от пота телу прилипли сухие травинки, запутались они и в его белых красивых кудрях. Федор сильными мускулистыми руками втыкал вилы в сено, поднимал огромные навильни, бросал легко на чердак. Увидев Мишку, оперся о вилы, улыбнулся, показав два ряда ровных белых, как снег, зубов.
— Во, теперь дело пойдет! — сказал он. — Вдвоем мы быстро справимся, правда?
Мишка не знал, шутит он или всерьез говорит, и, смутившись, кивнул.
— Давай лезь наверх и оттаскивай сено к тому фронтону, — приказал Федор и, бросив вилы, помог Мишке залезть на чердак.
«Какой он сильный! — не без зависти подумал Мишка. — Если бы мне такую силу, никого б не боялся…»
Мишка взял охапку сена и, нагибаясь, чтобы не стукнуться головой о перекладины стропил, отнес в дальний угол. Запихав сено, он быстро вернулся — спешил, чтобы успеть за Федором, который навильни за навильнями посылал наверх.
На чердаке душно, черепица накалилась, дышать нечем. Мишка снял рубашку, штаны, остался в одних трусах, работал с азартом. Пахучее сено чистое, без колючек, и Мишка смело брал его охапками, оттаскивал в дальний конец чердака.
Федор крикнул:
— Отдохни, Михаил, а то запаришься!
Но Мишка не стал отдыхать, пока не оттащил все, набросанное Федором. Когда завиднелось в просвете небо, он лег сверху на сено, придавил его, свесил вниз голову.
— Хуг! — выдохнул Мишка и, к своему удивлению, увидел, что куча стала наполовину меньше. Обрадовался: — Ого, уже мало осталось!
Федор лежал навзничь на сене, смотрел в небо, грыз травинку. Взглянув на Мишку, сказал:
— Запарился? Ничего, скоро кончим, тут осталось — раз плюнуть.
Когда все сено было спрятано, Федор полил водой двор, подмел, позвал Мишку с собой в сад. Тут они легли в тени возле широко разросшегося куста крыжовника. Под каждой веточкой его свисали крупные, полосатые, похожие на крутобокие бочоночки ягоды. Мишка, будто невзначай, сорвал одну, бросил в рот, поморщился: крыжовник был зеленый, кислый.
— Ух, голова трещит! — сказал Федор, развалясь на траве.
— Это солнце напекло, — определил Мишка.
— Ну, солнце! — усмехнулся Федор. — Вчера у десятиклассников выпускной вечер был. А вечер, что надо, с выпивоном!
Федор подвинулся к кусту, залез под него рукой и вытащил блестящий портсигар. Сдунул с него комочки земли, ловко открыл, протянул Мишке. Мишка увидел в нем несколько штук папирос, спички россыпью, кусочек от спичечной коробки.
— Бери, — сказал Федор.
— А? — удивился Мишка.
— Бери, говорю, кури!
— Не хочу…
— Кури, чего там «не хочу», — Федор небрежно выбросил Мишке папиросу, взял сам в рот, зажег спичку. — Ну, какой ты парень, если не куришь? Девчонка. Держи.
Мишка прикурил, выпустил тонкой струйкой дым, стал рассматривать папиросу.
— Да разве так курят! — возмутился Федор. — Ты набери в рот побольше дыма и скажи: «А-а, наши едут!» Ну?
— Зачем? — спросил Мишка.
— Ну, чтоб было по-настоящему. А они, между прочим, не любят, кто не курит, — сказал Федор.
— Кто?
— Девчонки.
Мишка вспомнил Валю, подумал: «Не может быть… Врет…» — однако по-настоящему покурить не отказался. Он втянул в себя дым, но не успел сказать «а-а…», захлебнулся, закашлялся, из глаз брызнули слезы. Он перепугался, думал, что сейчас умрет. Федор, хохоча, катался по траве. Наконец Мишка откашлялся, забросил папиросу и, обидевшись, собрался уходить. Федор остановил его:
— Ну не сердись, я пошутил. Хочешь, пущу дым из глаз?
— Как?
— Да так. Вот из носа дым идет, а то из глаз будет идти.
Боясь опять какого-нибудь подвоха, Мишка подозрительно покосился на Федора и сказал:
— Не хочу. — Желая чем-то досадить Федору, сказал: — А почему вас никто не любит?
Федор поднял удивленные глаза.
— Да, — подтвердил Мишка. — Все говорят, что вы жадные… — Он хотел еще что-то сказать, но остановился, боясь, что зайдет слишком далеко. Но Федор отнесся к этому спокойно.
— Ну, это меня не касается, — сказал он. — Это их дело, — кивнул он на дом. — Одни от зависти, другие… А впрочем, действительно, жадные, хапуги. — Он посмотрел Мишке прямо в глаза, сказал: — Думаешь, сено купили? Не верю. Совхозу зачем-то нужен вагон, папаша им пообещал, они ему за это машину сена. Понял, как это делается? Кто же за такое будет любить?
Мишка удивился.
— А что ж ты?
— Родителей воспитывать? Один раз сказал, так отец чуть на тот свет не отправил. Ну их совсем. Кончу школу, уеду, и пусть как хотят.
Мишке стало противно. «Тоже мне начальник, в белом кителе ходит!..»
— На писателя поедешь учиться? — спросил Мишка.
Федор засмеялся.
— На какого там писателя! Это все мать придумывает. Я своего буду добиваться: мне нравится кино. Хотел еще с седьмого пойти на курсы киномехаников, не пустили. Теперь думаю попробовать в кинематографический. Им я ничего не говорю, и ты молчи…
В это время тетка Галина кликнула их обедать. Федор быстро сунул опять под куст портсигар, засыпал землей Мишкин и свой окурки, сказал:
— Пошли.
— Не пойду, — со злом бросил Мишка.
— Брось, — махнул рукой Федор, — не нашего ума дело, не подавай виду. Пойдем, борщ-то тут ни при чем, — он засмеялся.
Обедали за низеньким столиком в прохладных сенцах. Тетка Галина подала в глубоких тарелках дымящийся, заправленный салом борщ. Вкусный запах его щекотал Мишке ноздри, и он невольно проглотил слюну.
