Виктор Голявкин - Весельчаки
И вот эта девочка Маша насобирала ужасно много фотографий артистов. Собирать уже вроде некуда — стены все в фотографиях, альбомы полные. Родители смотрят на это безобидное занятие и про себя думают: «Ну и слава Богу, наша дочка занята делом». (Хотя никакого дела здесь, безусловно, нет.) Только иногда отец скажет: «Опять вокруг какие-то незнакомые лица». На это дочка ему отвечала: «Эх ты, папа! Как же ты их не знаешь?! Их каждый знает!» И отец даже немного конфузился после такого ответа.
Он был занятой человек, директор какого-то крупного учреждения, и его не очень-то радовали эти фотографии. Поскольку они ему ни о чём не говорили. Но против он тоже не был. Он просто был безразличен. Только когда он уставал, эти фотографии его раздражали. Но это бывало редко. В основном он был крепкий человек и почти не знал усталости. А Машина мама — наоборот, она даже радовалась, что у её дочки столько фотографий, гораздо больше, чем у других детей. А Маша видит такое дело — вовсю знай старается. Большого успеха она достигла, меняя одни фото на другие. К примеру: «Вот вам такой артист, а вы мне дайте такого». Или: «Я вам двух этих, а вы мне двух тех». Она не очень-то хорошо знала фамилии артистов. Одних она, правда, видела в кино, а других и вовсе нигде не видела, но если ей говорили, что это именно артист, а не какая-нибудь другая личность, она моментально загоралась приобрести эту фотографию. Один мальчишка предложил ей несколько карточек своих старших братьев, уверяя её, что это артисты. И она за эти фотографии отдала ему несколько книг, в том числе «Моби Дик, или Поиски белого кита» и «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви». Она методично писала письма в различные советские и иностранные журналы с просьбой выслать ей фотографии артистов. Хотя каждому ясно, что журналы существуют не для этого. Своими письмами она отвлекала людей от работы, занимала их золотое время. Получая такое пустячное письмо, работник издательства разводил руками и, наверное, возмущался.
Несмотря на то что ни один журнал ей ничего не прислал, она насобирала столько этих фото, что можно удивляться. В итоге у неё появилось по нескольку одинаковых артистов: шесть одних, пятнадцать других, двадцать пять третьих. Это уж вроде совсем ни к чему. Но она не останавливалась. В любом деле трудно остановиться, если оно тебя захватывает. Хотя каждому ясно, что эта меняловка бессмысленна. А она за одной какой-то фотографией обегала весь город и даже собиралась просить отца, чтобы он взял её с собой в Москву, когда поедет в командировку. Отец как-то невнимательно отнёсся к этой просьбе, и она, может быть, именно из-за этой фотографии осталась на второй год. Она потратила уйму времени, чтобы достать её в своём родном городе. Для родителей это было полной неожиданностью, но они пока не понимали причины. Вскоре и родители увидели некоторую неприятную сторону этой коллекции. Самые любимые и ценные семейные фотографии: отец с матерью на фоне орла в Ессентуках, мать по горло в воде в Японском море, отец на лошади с шашкой в период гражданской войны, дед с Георгиевским крестом, бабка с девятью детьми — все эти редчайшие семейные фотографии были выкинуты из альбома и неизвестно куда делись. На их месте появились совсем не знакомые отцу люди. У родителей даже слёзы появились на глазах. И они прямо спросили её, куда она дела семейные фотографии. А Маша, не понимая их расстройства, говорит: «Неужели вы не видите, что эти снимки гораздо ценнее ваших?» Тогда рассерженный отец хватает у неё этот альбом и кидает его в форточку. Во время полёта десятки фотографий выскакивают из альбома и летят по воздуху, кружась и перевёртываясь. Потом альбом приземляется во дворе, а за ним многочисленные фото. Маша всё это видит, и сердце у неё захватывает от такой ужасающей картины. Отец говорит ей: «Чтобы больше я не видел у себя этих незнакомых лиц!» Маша в слезах бежит во двор, но альбома там не находит. Только одна карточка не очень популярного артиста валялась на песке. А когда она возвратилась, рассерженный отец посрывал со стен ещё несколько фотографий.
Но, как ни странно, это на неё не подействовало. Она не собиралась расставаться со своей коллекцией. Она продолжала её пополнять с ещё большим рвением.
Альбомы с фотографиями и солидные пачки, перевязанные бечёвкой, она прятала в какие-то тайники, которые ни одна живая душа не могла бы найти, не говоря уже о родителях. Когда родители уходили, она бросалась к своим тайникам и пересчитывала, перекладывала свою ценность. Дел у неё по горло было, как видите. Отдохнуть ей было некогда. Всё время она узнавала, что существуют какие-то фото, которых она не имеет. Никакого конца видно не было. Хлопот у неё не убавилось, а, наоборот, как бы это сказать, прибавилось.
У неё вся жизнь как-то боком пошла. В кино она не ходила. В Театр юного зрителя не ходила. В зверинец не ходила. В музеи не ходила. Никуда она не ходила. На футбол и подавно не ходила. В школу тоже почти не ходила. Иногда появлялась, правда, но очень редко.
Её взгляд устремлён был вдаль — пустой, странный взгляд. Там, вдали, ей, наверное, чудились какие-нибудь редкие фотографии артистов, которые она не успела приобрести…
Мы не знаем, чем всё это кончилось. Может быть, она приобрела ещё несколько экземпляров для своей коллекции…
Но потеряла она гораздо больше.
Ну и что же?
— Ты опять на мороз выбегаешь без шапки?
— Ну и что же? — говорит Ника.
— Ты опять болтал на уроках?
— Ну и что же? — говорит Ника.
— Ты опять твердишь «ну и что же»?
— Ну и что же? — говорит Ника.
Прямо сладу с ним нет!
Вот однажды Ника лег спать, и ему приснилось: идет он по дорожке. Навстречу ослик бежит.
— Кря-кря, — сказал ослик.
— Не кря-кря, а и-а, — сказал Ника.
— Ну и что же? — сказал ослик.
Удивился Ника и дальше пошел.
Навстречу курица скачет.
— Ау! — сказала курица.
— Не ау, а куд-кудах, — сказал Ника.
— Ну и что же? — сказала курица.
Удивился Ника и дальше пошел.
Навстречу верблюд бежит.
— Мяу-мяу! — сказал верблюд.
— Не мяу, а по-другому, — сказал Ника.
— Ну и что же? — сказал верблюд.
— Опять «ну и что же»?! — крикнул Ника.
И проснулся. Сел на кровати, думает: «Как хорошо, что это сон».
С тех пор он не говорит «ну и что же».
Паровозик в небе
Шел Ника в школу, остановился. Стал в небо смотреть, на облака. Даже рот раскрыл, до того засмотрелся.
Плывут облака по небу. Вон одно облако — как петух. Вон другое — похоже на зайца. Третье — белый медведь бежит.
«Чудеса какие! — думает Ника. — Забавно как получается: по небу звери и птицы плывут!»
Спешат мимо ребята в школу. Только Ника пока не торопится.
Он слегка недоволен небом. Одни только звери плывут по нему.
Вот если бы паровозик проплыл! Хорошо бы с вагончиками. Без вагончиков тоже неплохо.
Но с вагончиками все же лучше.
Ждет Ника паровозик.
А его нет.
А Ника ждет.
А паровозик все не появляется.
Может, еще появится?
Всё будет прекрасно!
Ника был вовсе не маленький мальчик. Он даже в школу ходил. Знал почти все буквы. Наверняка он не маленький был, а большой.
Но… Он не мог сам одеваться. Его одевали папа с мамой. Папа с мамой его оденут, и он идёт в школу, так, словно он сам оделся. А раздеваться он почему-то мог. Это он умел делать вполне. У него получалось это.
Папа с мамой, бывало, ему говорят:
— Ведь ты сам разделся. Теперь сам попробуй одеться. Точно так же, как раздевался.
А он машет руками, ногами стучит. Согласиться не хочет. И зря… Вот что вышло.
Был урок физкультуры. Наш Ника разделся со всеми. Побегал, попрыгал. Потом урок кончился, все оделись.
А Ника не знает, что делать. Он сам ведь не может одеться. Его должны мама с папой одеть. А их нету. Они дома. Как же они его оденут?
Держит Ника под мышкой штаны и рубашку.
И ждёт чего-то. Но ждать-то нечего. Кого ждать?
Пришлось ему самому одеться.
Он надел туфли не на ту ногу. Задом наперед рубашку. А штаны так и не смог надеть.
Так и пошел домой в трусиках. Со штанами в руках.
Хорошо ещё была осень.
А если бы вдруг зима была?
Самому надо делать все с самого детства.
И всё тогда будет прекрасно!
Маленький красный карандашик
Отец искал красный карандаш и не мог найти, а ему надо было что-то подчёркивать.
Он искал по всей квартире и беспрерывно спрашивал мать, не видала ли она.
— Я видала, Миша играл твоим карандашом. Ну, что молчишь? — сказала мне мама. — Где карандаш? Давай сюда. Давай, давай, видишь, он нужен отцу, он ведь ищет!
— Нету! — сказал я.
