Лидия Арабей - Лариса
Их после этого только и видели, а мать вернулась на свое место, сложила руки на коленях.
Екатерина Ивановна смотрела на дверь, за которой исчезли мальчики, перевела взгляд на Ирочку, игравшую пустой катушкой, и только потом повернулась к Ларисе.
— Мы что-нибудь придумаем, чтобы помочь тебе… — Сегодня говорили об этом с директором, он тоже не хочет отпускать тебя…
— Работать я, Екатерина Ивановна, все равно пойду, — упрямо сказала Лариса. — А учебу я не брошу… Буду учиться в вечерней школе…
Екатерина Ивановна поднялась, подошла к Ларисе, положила ей руку на плечо.
— Хорошо, Лариса, — серьезно, как взрослой, сказала она. — Я понимаю тебя. Мы что-нибудь придумаем.
7
Лариса бежала домой; когда совсем захватывало дух, приостанавливалась, шла шагом — потом бежала снова. Так не терпелось ей принести матери радостную весть.
— Мамочка! — закричала еще с порога. — Мамочка, ты знаешь, я иду в ремесленное!
— Какое еще ремесленное? Что это такое? — удивилась мать.
— Да ты пойми! — кричала Лариса, размахивая перед ней руками. — Пойми! Ремесленное училище! Директор мне сказал! Они с Екатериной Ивановной дают мне рекомендацию!
Мать ничего не могла взять в толк.
— Ах, мамочка, ты же ничего не знаешь, — радостно смеялась Лариса. — В этом году открываются такие училища — ремесленные. Там будут учить какой-нибудь профессии, я, например, буду наборщицей… Книжки буду делать, в типографии… И учиться буду! Туда не всех принимают, а только тех, кто хорошо учится, у нас много девочек и ребят хотели поступить, но мест не хватает, даже Оля просилась, чтобы приняли, но у нее по физике тройка, — взахлеб рассказывала Лариса.
Мать смотрела на Ларису, не зная, радоваться ей или печалиться.
— Там нам форму выдадут, понимаешь? Гимнастерка, юбочка, ботинки. А зимой — шинель! Представляешь, как интересно — я и в форме! — Лариса крутнулась перед матерью, подхватив пальцами края юбочки, как будто на ней уже была форма. — И все бесплатно. И форма, и питание, а жить мы будем в интернате!
— В интернате? — переспросила мать. — Значит, ты уйдешь от нас? — у губ матери легла печальная морщинка.
От этих слов и Ларисина радость немного померкла.
Она сразу как-то не подумала, что матери горько расстаться с нею.
— Мамочка, — обняла она мать. — Это же здесь, в городе… Я каждое воскресенье буду приходить!
— Что ж, — вздохнула мать. — Может, так оно и лучше будет… Сыта, одета…
А подумав еще, поразмыслив, пришла к выводу, что для Ларисы это в самом деле хорошо. Лучше, чем работать на заводе, а вечерами учиться.
А что деньги не сразу зарабатывать станет, так не о том печаль. Жили до сих пор, проживут и дальше.
— Мамочка, из первой же получки я куплю тебе теплый платок! Вот увидишь! — говорила Лариса.
— Ладно уж, ладно, — отвечала мать. Ей было и радостно за дочку, и все же немного грустно — вот не может удержать дитя под своей материнской опекой.
В открытом окне показалась Олина голова. Оля, как всегда, улыбалась.
— Как хорошо, что ты пришла! Иди сюда! — обрадовалась Лариса.
Но Оля в дом не пошла, она звала Ларису на улицу, делая ей таинственные знаки.
Мать глянула в окно поверх Олиной головы. На тротуаре против дома стоял парнишка с двумя значками на пиджаке и смотрел на их окна.
Бросила взгляд на улицу и Лариса. Мать заметила, как вспыхнуло лицо дочери.
— Я пойду, мамочка, — торопливо проговорила она. — Это Володя… Они меня зовут…
И, не дождавшись позволения, выбежала из дому. В окно матери было видно, как поздоровалась Лариса с парнем и как они втроем пошли по тротуару. Лариса смотрела то на Олю, то на Володю и что-то горячо им объясняла. Наверно, про свое ремесленное, хвасталась, что скоро будет носить форму и зарабатывать деньги.
8
И вот Лариса последний день дома. Ее уже зачислили в ремесленное, она пришла забрать свои вещи — книги, тетради, альбом. На Ларисе новенькая черная гимнастерка с буквами «РУ» на воротнике, черная юбочка, новые ботинки, форменная шапка. Лариса решила, что теперь к ее шапке вовсе не подходит челка, и зачесала ее набок, прихватив заколкой. Косы уложила сзади плетенкой. «Некрасиво, если болтаются из-под шапки», — объясняет она.
Сережка с завистью смотрит на сестру. Он уже заявил матери, что как только закончит семь классов, обязательно тоже пойдет в ремесленное.
И Лене очень нравится Ларисина форма. Он уже примерял шапку, она ему «почти как раз», только немножко сползает на глаза.
Лариса складывает книги в маленький, обшарпанный, с оторванной ручкой чемоданчик.
— Мы будем жить вчетвером в комнате, — рассказывает она матери. — Я уже подружилась с девочками.
Мать ходит по комнате туда и сюда, ей хочется чем-то помочь дочке, но она не знает чем.
— Может, тебе белье положить? — спрашивает она.
— А зачем, мамочка? — удивляется Лариса. — Там ведь у нас все казенное будет. Вот разве салфеточку эту возьму, — показывает она на вышитую круглую салфеточку, которой укрыта верхняя полка этажерки. — На тумбочку свою постелю.
— Бери, бери, — соглашается мать и торопливо снимает с этажерки пустые флаконы из-под одеколона, стоящие там для украшения.
Сережка тоже хочет чем-то помочь сестре, он ходит вокруг стула, на котором стоит чемоданчик.
— Как же ты понесешь его? — спрашивает он. — У него же ручка оторвана… — И лицо у Сережки проясняется. — Я его тебе мигом починю!
Сережка бросается к столику, вытаскивает ящик, в том ящике гвозди, шурупы, ролики… Сережка усердно роется в этих сокровищах и наконец находит то, что надо — кусок медной проволоки.
— Вот! — радуется брат. — Сейчас мы так прикрутим твою ручку, что век не оторвется!
Сережка колдует над чемоданом. Леня вертится вокруг, готовый по первому зову прийти на помощь, но Сережка только отгоняет его, чтоб не мешал.
Очень старается Сережа. Несколько раз прикрутил ручку проволокой и теперь хочет перегнуть и отломать остаток. Но проволока крепкая, не поддается. Еле справился Сережка с лишним хвостом, торчащим из ручки чемоданчика.
— Во, видала! — торжествующе поднимает он чемоданчик за отремонтированную ручку. — Сто лет не оторвется!
Лариса уже собралась. Ей надо скорее идти. Во-первых, на улице ждет Володя, а во-вторых, ей не хочется видеть отчима. Ведь если он придет, то, прощаясь со всеми, придется прощаться и с ним. А Лариса его ненавидит.
Все уже собрано, все готово. Можно прощаться, но здесь послышались знакомые тяжелые шаги. Возвращался с работы отчим. И Лариса, и мать, и даже Сережа уже сообразили — пьяный.
Тихо, настороженно сделалось в доме.
— Только не ругайся, мамка, — горячо шепчет Лариса. — Не ругайся, мамочка… Пускай хоть последний вечер тихо у нас будет…
Дверь широко распахнулась, и на пороге отчим — опущенные плечи, мутный взгляд. Проходит в комнату и плюхается на табуретку. В руках какой-то сверток — подержал немного, положил на стол. Смотрит на Ларису, будто видит ее в первый раз.
— А ну, покажись, покажись… В форме…
— У нее и шапка есть, вот, — схватил Ларисину шапку Леня. — Она и мне хорошо, глянь! — Казалось, не зацепись шапка за Ленины уши, в шапке утонуло бы все курносое мальчишечье лицо.
Отец снял шапку с Лениной головы, долго вертел в руках, внимательно разглядывал.
— Р-рабочий класс, стало быть, — снова улыбнулся он Ларисе. — А я тебе вон что принес, — и нетвердой рукой дотянувшись до стола, взял сверток. Неловкими пальцами стал распутывать веревочку, но пальцы не слушались, и он разорвал ее. Развернул бумагу. Там были туфли. Новые, дорогие туфли. Лариса знала, что они дорогие. Такие были у Оли. Лариса и мечтать не могла о таких туфлях, разве посмела бы она просить мать, чтобы ей такие купили.
— Вот, бери, это тебе, — сказал отчим.
Лариса смотрела на туфли. Она не верила, что это ей куплена такая обнова.
— Бери, говорю, — уже строже сказал отчим. — За то, что Ирку любишь, — добавил он и опустил голову.
Лариса взглянула на мать.
Но что это… Почему мать так странно смотрит то на отца, то на Лариску, то на туфли? В глазах у матери слезы, но какие-то другие, незнакомые Ларисе… Может, и она обрадовалась, что у Ларисы такие туфли? А может, ей жалко, что отец отдал за них много денег? А, может, и денег не жаль, а просто она радуется, что хоть раз, да принес он что-то для старшей, вспомнил о ней… Но нет… И не об этом говорят глаза матери, не о том ее слезы…
— Раньше надо было покупать, — вдруг незнакомым, охрипшим голосом проговорила мать. — А теперь у нее вон — ботинки…
Лариса смотрит на свои ноги, и тут ей в самом деле становится обидно. Ведь она теперь будет носить только форму… А к форме разве подойдут такие туфли? Обута она теперь и одета, а сносится это, новое выдадут…
