Нина Дашевская - Я не тормоз
— Может, знакомый твоей мамы? Из театра, — предполагает Зайцев.
Мне хочется его треснуть, с его спокойствием, его логикой, его заботой…
— Какой ещё знакомый, мама никогда… Его всегда я забираю! Или мама…
Я понимаю, что виноват только я. Если бы я сразу из школы пошёл за ним. Если бы я сразу; почему я не пошёл?!!!
— Игнат, ты успокойся, — говорит мама Кириллова (надо же, знает, как меня зовут!), — вы дома были уже?
— Нет, — мотает головой Зайцев.
— Вот; вы сначала сходите домой. Позвони всё же маме, может, знакомый кто-то… Игнат! Игнат!
Она встряхивает меня за плечи, маленькая мама Кириллова, меньше меня.
— Игнат, самое главное. Твой Лёва очень умный мальчик. Он с кем попало не пойдёт. Всё было нормально, мы выходили вместе, понимаешь? Это не мог быть незнакомый человек.
— У нас нет знакомых с бородой, — говорю я, правда, я не могу сейчас вспомнить ни одного. Но мне становится легче. Совсем чуть-чуть.
— Значит, сейчас вы домой. И оттуда звоните, — твёрдо сказал папа-Кириллов.
— Куда?
— Нам! Вот, запиши телефон. Думаю, всё нормально, и он дома. Но если что… В общем, у меня есть знакомый опер. И вообще… Машина у нас, поможем, если что.
…Мы мчались с Костиком домой. Кончалось дыхание, всё-таки тяжело вдвоём. Но вот это слово «опер». Полиция. Лиза Алерт, перепост, потерялся мальчик. Был одет… Чёрт, во что же он был одет?! Шапка с кораблём… Не хочу, не хочу об этом думать. Я могу только думать одну очень короткую мысль в одно слово. Лёвка, Лёвка, Лёвка! Дыдыщ, дыдыщ, по дурацким жёлтым плиткам… Кррак! Бордюр, я совсем забыл. На меня летит Костик, а сверху самокат.
— Как ты, нормально?
— Да, бежим!
Отвалились какая-то гайка от самоката; ладно, потом найду, мы уже в подъезде.
Лифт поднимается бесконечно медленно. Но пешком я уже не могу. И где-то между вторым и третьим этажом Костик говорит:
— У тебя свет горит.
— Где?…
— Дома. Все три окна.
Какой ещё свет?… А. А я не заметил. И где-то к пятому этажу я понимаю. Что-то случилось с мамой. Потому что она всю жизнь ругает меня за оставленный свет. И если все три окна… Что-то случилось. Поэтому и Лёвку кто-то забрал. Ну… Лёвка. Главное — чтобы Лёвка. Я же думал только о нём, не отвлекался! Но и мама…
Лифт едет и едет… Сто лет ещё будет ехать, надо было пешком.
Мы, наконец, выскакиваем из него, и вдруг я впадаю в ступор. Всего-то: нажать кнопку звонка. И многое станет ясно. А вдруг… Вдруг я не хочу знать этого «ясно»? И не хочу думать, кто главнее — Лёвка или мама. Только бы не Лёвка, только бы не мама, крутится в голове по очереди, вернее, одновременно. Не мама, не Лёвка.
— Ну, чего ты, — говорит Костик. И вдруг понимает. И нажимает кнопку сам. Я чуть не схватил его за руку; но не успел. Надо же, какими слабыми бывают мои руки и ноги.
Щёлкает замок. Открывается дверь.
На пороге в прямоугольнике света стоит человек. У него борода.
Что это?! Кто!!!
…Этот бородатый человек захватил моего Лёвку и нашу квартиру, и жжёт в ней свет, во всех комнатах. Мама! Где мама?!!
— Игнат, ты что? Не узнал, что ли?
Я узнал. Только сейчас. Не глаза и нос, а голос. И свалился на этого человека, упал. Прямо в него.
Вообще-то мне хотелось и убить его тоже, прямо сейчас.
— Я думал… Лёвка. Лёвка дома?
— Дома! — кричит он своим птичьим голосом из кухни, — а я тебя в садике ждал, ждал! А п’ишёл — он!
— …Зачем ты отрастил эту бороду идиотскую, — бормочу я. У него чужое лицо с бородой, не хочется смотреть. Вдруг вспоминаю про Костика, оборачиваюсь и объясняю ему:
— Это мой папа. Папа приехал!
И вдруг я вижу, что Костик сидит на полу. И плачет. По-настоящему, слезами, размазывает кулаком. Вот этот Заяц, который был такой логичный, умный такой, непробиваемый.
— Костик! Зайцев, ты что?!
— Я думал, — он отворачивается, чтобы я не видел, — я думал, он совсем пропал, Лёва твой. Что из-за меня! Я же тебя просил остаться, из-за меня, я думал, понимаешь? Что совсем!!
— Это твой друг? — спрашивает папа.
— Да, это мой друг, — говорю я, — Костя Зайцев.
* * *Мы пьём чай и рассказываем, как всё было. То есть я рассказываю, а Костик молчит, будто он вовсе ни при чём. А потом вдруг он говорит:
— Надо позвонить.
— Кому?…
— Да Кирилловым этим. И воспитательнице тоже, она же там на ушах стоит.
Точно. Надо позвонить, а я и забыл. Как только этот Костик всё помнит?
Я весь вечер не могу оторваться от Лёвки, какой он классный. С вот этим носом, ртом и ушами, со всеми его дурацкими песнями. А папу я отправил бриться. Не мог с ним разговаривать, у меня в животе всё сворачивалось трубочкой, как на бороду это посмотрю.
И ещё весь вечер в голове всплывал Заяц. Вот, я сказал, что он мой друг. И ведь правда: мне никогда в жизни никто не помогал вот так. Ну, давали там ответ подсмотреть или бутерброд откусить. Но мне, в общем, и помощь особо не была нужна. И я с самого начала пытался свалить, погнал на самокате, не оглядываясь. А он, значит, тащился за мной.
Зачем?…
* * * МашаЯ не люблю это место в парке, тут плитка кособоко уложена. Дын-дын, самокат грохочет по ней. Даже не столько неудобство противно, сколько грохот. Ненавижу создавать грохот. Поскорей бы уже продыдынькать, и на нормальный тротуар.
Вдруг наперерез мне идёт Маша. Я как-то её уже видел, она шла с другими девчонками, и они кричали ей — Маша, подожди! А она неслась вперёд, как сумасшедшая. Как… Ну. Да, понятно, как кто.
Думаю, она в десятом или в одиннадцатом. Сильно старше. Пальто и большой шарф, и кеды. Вообще смешно, кеды и пальто. Но ей идёт. Нет, не то, что я её как-то запомнил особенно; просто всплыло вдруг в голове, что Маша.
Потому что сейчас она шла и ревела. Всхлипывала. Я бы не увидел; но она вылетела мне наперерез, вообще ничего не соображает, самокат же грохочет, за километр слышно!
Я притормозил, а она откинула волосы, посмотрела на меня — под чьи колёса чуть не попала. И я увидел, какие зарёванные глаза.
Она побежала дальше. А я толкнулся и тоже поехал дальше, по инерции. А потом оглянулся всё же: чего вот она там?
Сидит на скамейке, отвернулась. Это она зачем бежала, торопилась скамейку, что ли, занять? Рядом ещё пустая стоит. Холодно сидеть.
Человеку плохо. Это так странно; вокруг такая осень! И мне страшно хорошо (ну, до этого момента было хорошо), такая придурошная радость ниоткуда, просто от скорости и неба. А тут человеку плохо, плохо как!
А я проехал мимо, и гоню дальше. Что я могу сделать? Откуда я знаю, что у неё там. Несчастная любовь? С родителями поссорилась? Может, она из-за двойки ревёт, кто знает этих девчонок, ревут из-за любой ерунды. Даже из-за четвёрки могут.
Не, не похоже, чтобы двойка. Жаль, что мне нужно бежать.
А то бы я… Что вот бы я? Незнакомая девчонка. Я для неё — мелочь, семиклассник.
Никто. Что вот я?
Проехал мимо. Человеку плохо, а я…
Кофейная машина. Я здесь долго рассказываю; на самом же деле все эти мысли промелькнули в голове как-то сразу; и уже в конце дорожки я увидел машину эту. Кофе на колёсах. Машина, задняя дверь открыта, и там — кофейный автомат. Продавец в вязанной шапочке стоит, скучает. Никогда не покупал в такой; наверное, подешевле должно быть, чем в кафе?
— Вам что, молодой человек?
— Капучино, — говорю я. Сначала говорю, потом уже думаю и смотрю на ценник. Ух.
Мама всегда берёт капучино, наверное, все девчонки любят так.
Прощай, пицца в художке. Художка… Если один человек туда опоздает на пятнадцать минут… Пусть он опоздает, у него важное дело.
Неудобно тащить этот кофе, когда самокат по плиткам прыгает. И я иду рядом с дорожкой, прямо по листьям. Не очень удобно, зато тихо.
Бросаю самокат возле скамейки, прямо на землю, просто отпускаю его и всё.
Ну и что теперь? Сидит, плачет. И я, как дурак, со стаканом… Чего мне в голову взбрело, зачем?!
Выпить самому и забыть.
Вдруг она откидывает волосы. (А круто у неё это выходит, как в кино!). И смотрит на меня.
— Ты Маша? — спрашиваю я, как дурак. Она молчит. А вдруг она никакая не Маша, и я всё напутал?
И вдруг я становлюсь как будто не я. Со мной раньше такого не было. Откуда это нахальство, смелость эта — никогда бы не подошёл раньше!
— Маша, всё будет хорошо, — говорю я.
Она качает головой.
— Не будет… Чего тебе надо вообще. Чего привязался? Вали отсюда, понял?!
От этого моя смелость увеличивается. Всё, меня послали, больше я ничего не теряю. И чёрт с ним, с рисованием этим.
— Я тебе кофе принёс, — говорю я.
— Чего? Ты кто вообще?
— Волшебник. Дубровский, слышала про такого?
И я свищу песенку, которую так любит папа:
«Не плачь, Маша, я здесь…»
Без слов, просто свищу. Она наверняка не знает такой. Про Дубровского.
