Вера и Марина Воробей - Не надо меня прощать
– В смысле, что она их сама написала? – уточнила подруга.
– Ну да! Она написала их Фишке, и я не думаю, что Зоя просила его их нам показывать! На, почитай. – Лу попыталась положить блокнот Люсе на колени.
– Еще чего! Если ты права, а ты стопудово права, то… ничего я читать не буду! Хватит того, что ты прочла чужое признание! – Черепашка возмущенно оттолкнула руку Лу.
– Но я же не нарочно, Че! Я же не знала, что…
– Только это тебя и извиняет, – проворчала Люся. – Ну и гад же он! Это же очень, очень личное, неужели он этого не понимает?
– Понимает или нет, мне это по барабану. Анализировать его умственные способности мне лично неинтересно. Только что делать будем? Что, вот так просто вернем блокнот и выразим ему свое восхищение? Ах, Вадик, какой же ты у нас неотразимый, просто супер! Так, что ли? – красивое личико Лу пылало негодованием.
– Нет, не так. Знаешь, я думаю… надо вернуть его Зое. И попытаться ей объяснить поделикатнее, что Вадик не тот человек, который достоин такого признания. И такой любви.
11
– Зоя, подожди-ка! – Черепашка догнала Зою почти у подземного перехода. – Ты никуда не спешишь?
За Люсей шествовала мрачная Лу, даже не пытаясь обойти лужи и грязь, ступая прямо по ним своими белоснежными кожаными сапожками.
Услышав Люсин голос, Зоя обернулась. Этот голос ее немного встревожил, какой-то он был напряженный и чуточку виноватый. Самую-самую чуточку, но Зоя чутко это уловила и удивилась.
– Н-нет, а что?
– Тогда давай зайдем куда-нибудь, где тепло и можно перекусить. Я тебя приглашаю. – Люсе очень не хотелось, чтобы Зоя отказалась.
Но Зоя и не думала отказываться. Она была рада сблизиться с Черепашкой и Лу, и Черепашка так участливо, по-доброму смотрела ей в глаза.
– Идет. Только куда? Может, в «Макдоналдс» зайдем, чтобы далеко не ходить?
– Классно! – сразу согласилась Люся. – Пошли в «Макдоналдс»! Лу, ты не против?
Лу молча стояла рядом и, опустив голову, рассматривала носки своих уже не очень белых сапожек.
В «Макдоналдсе» было немноголюдно. Девушки выбрали столик, уютно стоявший в углу у окна, так что можно было наблюдать за прохожими, если вдруг возникнет такое желание. В другое время они бы, может, так и сделали, но сейчас их цель была другой. Они с удовольствием сбросили куртки и набрали себе всякой еды в виде гамбургеров, чизбургеров, картофеля фри и фанты в высоких картонных стаканах с торчащими из них соломинками.
– Послушай, Зоя… – начала Черепашка после того, как был утолен первый голод. – Даже прям не знаю, как и сказать… Ну, в общем, такое дело…Ты только выслушай спокойно и…
– Погоди, Че, я скажу… Ведь это я читала, я и говорить буду, – неожиданно резко перебила подругу Лу.
Зоя смотрела на них широко раскрытыми глазами и ничегошеньки не понимала. Но под ложечкой уже засосало в предчувствии какой-то непоправимой беды.
– Ну, значит, так! – Лу решительно полезла в свой школьный рюкзак, покопалась в нем и извлекла на свет нечто плоское, завернутое в газету.
Она зачем-то старательно разгладила газетную обертку, прежде чем положить это нечто перед Зоей.
– Что это такое? – слабо улыбнулась Зоя и положила кусок недоеденного гамбургера на тарелку.
– Разверни и увидишь! – скомандовала Лу.
Зоя осторожно развернула газету и, к с своему ужасу, увидела блокнот с «Уматурман» на обложке. Не веря в происходящее, она потрясенно подняла глаза на девушек. Теперь все трое сидели и молча смотрели друг на друга.
Первой нарушила тишину Черепашка:
– Зоя, ты понимаешь, как твой блокнот оказался у Лу?
– Н-нет… я не знаю, как это… Как это получилось? – пролепетала Зоя, чувствуя, что очертания окружающих предметов становятся нечеткими.
Усилием воли она заставила себя не потерять сознание, хотя ей очень хотелось это сделать. Упасть в обморок, а потом вдруг очнуться дома, в своей постели и с огромным облегчением сказать самой себе: «Какой страшный сон мне приснился…»
Но, увы, это был не сон. Сейчас Зоя понимала это с отчетливой ясностью и, даже несмотря на это, хотела услышать о своем любимом всю правду, какой бы горькой она ни оказалась.
И поскольку Лу и Черепашка молчали и с тревогой всматривались в Зоино сильно побледневшее лицо, она сама попросила:
– Девочки, вы не бойтесь… говорите, я все выслушаю спокойно. Я же сильная… Во всяком случае, должна быть сильной.
Шел уже третий час, как они сидели в кафе. Девушки не замечали ни увеличившегося количества посетителей, ни наступающих сумерек, ничего. И уж куда им было заметить Свету Тополян, которая, проходя мимо огромного окна «Макдоналдса», вдруг увидела знакомые лица одноклассниц.
Зоя и правда слушала не перебивая. Она даже не плакала. Ее глаза были абсолютно сухими. Даже можно было предположить, что не так уж она и опечалена гнусным поступком Фишкина. Но все это было лишь внешними проявлениями. Внутри же у Зои клокотали горечь и обида – она чувствовала себя просто раздавленной.
Лу и Черепашка подробно рассказали ей, как Фишкин всучил им блокнот, как хвастался, как ухмылялся Ермолаев, наблюдая издали, и как Лу нечаянно прочла ее стихи…
– А тебе стихи понравились? – задала неожиданный в такой ситуации вопрос Зоя.
– Понравились! – Лу энергично кивнула головой. – Конечно, заметно, что ты не совсем владеешь некоторыми поэтическими правилами, но… ты молодец, сто пудов! Я это говорю без всякой лести. Что думаю, то и…
– Вот вы где! Вы, что же, и дома еще не были? – послышался над головами девушек знакомый голос Тополян. – А я в поликлинику бегала, иду обратно, вижу – вы сидите. Не против, если я присяду?
Черепашка неопределенно пожала плечами, но Зоя махнула рукой, показывая на соседний стул:
– Падай сюда. Знаешь, Свет, а ведь ты была права… тогда.
– Это в чем я была права и когда «тогда»? – напряженно сощурилась Тополян.
– Ну, помнишь, когда ты про… Вадика мне рассказывала? Только я все равно его люблю. Ведь любят не за что-то, а бывает, что вопреки. Ну не могу я так вот сразу взять и разлюбить, не получается. Да если честно, я и не стараюсь.
– Что-то я никак не соображу, что у вас тут происходит? Бедному Фишке кости перемываете? – Тополян криво усмехнулась. – А это что? – Она протянула руку к блокноту, который так и остался лежать на столе.
Но Лу быстрым движением подтолкнула его к Зое:
– Возьми, спрячь и не давай никому. Поняла? Ни-ко-му! – не обращая внимания на Тополян, Лу продолжила назидательным тоном: – И скажи, пожалуйста, у тебя крыша совсем съехала или есть надежда, что она встанет на место? Ты понимаешь, что его поступку есть совершенно определенное название? Подлость это называется, вот как. И есть вещи, которые нельзя прощать никому и ни при каких обстоятельствах! Даже самому близкому и самому разлюбимому! Че, а ты что скажешь, а?
Черепашка, молчавшая все это время, задумчиво выковыривала из булочки маленькие кусочки: глазки, носик и кусочек побольше – ротик. Получилась забавная мордочка.
– Я… я не знаю… Я бы не стала столь категорично высказываться, как Лу… Мне кажется, что многое простить можно, но только человеку, который совершил что-то плохое по глупости, например, или из слабости… да даже если из трусости. Что с того? Но ведь Фишка-то не глупый и не слабый! Я уверена, что он так поступил по циничному расчету, и все! Чтобы перед Лу выпендриться. Чтобы другие завидовали. А на Зоины чувства ему наплевать, уж извини… – Люся сочувственно взглянула на Зою.
– Да что он сделал-то, вы скажете наконец? – возмутилась ничего не понимающая Тополян.
Она, конечно, догадалась уже, что Фишкин успел что-то учудить, но вот что именно, взять в толк никак не могла.
Ответом Тополян было молчание. Но ее это не смутило – она продолжала сидеть, с любопытством переводя взгляд с одной девушки на другую. И что удивительно, при этом совершенно не чувствовала себя лишней.
Когда доводы Лу и Черепашки иссякли, повисла пауза. Зоя подняла глаза на подруг и сказала неожиданно твердым голосом:
– Знаете, я думаю, что каждый человек достоин того, чтобы его любили. Независимо от его характера, недостатков или пороков. Я вот, когда читаю в газетах про всяких маньяков и убийц, всегда думаю, что ведь и их тоже кто-то любит. Несмотря ни на что, понимаете? И правильно. Так и должно быть среди людей… Да, Вадик такой – эгоистичный, грубый, даже агрессивный бывает… Думаете, я этого не вижу? Ну и что? А этот его поступок… ну, с моими стихами… – Зоя запнулась, но ненадолго. Через секунду она заговорила с еще большим жаром: – Да, это подло, низко, как угодно можно назвать поступок Вадима, и не думайте, что я этого не понимаю. Но любовь способна простить абсолютно все, даже самое-самое страшное! Иначе это уже не любовь, а сделка. Я, мол, тебя люблю, пока ты хороший… Ах, так ты оказался плохим?! Ну, тогда я тебя уже не люблю. Мне кажется, что это полный бред, девочки. Любовь – только потому и любовь, что она безусловна и бескорыстна. А если она ставит какие-то условия и преследует какие-то цели, пусть даже самые благородные, то это уже не любовь… Любовь не привязана ни к чему, потому и совершенно свободна. Она или есть, или ее нет. И по-другому просто быть не может.
