Александр Панов - Жизнь только начинается
— Вань, вставай! — Вася долго тормошит спящего товарища за плечо.
— А? Что? — Иван Сергеевич открыл глаза. Узнав, в чем дело, он сердито натянул одеяло на голову.
— Какой дурак ночью пишет? Спи. Завтра напишу.
— Сегодня надо… Мысли пришли, записать надо.
— Ну и записывай.
Иван Сергеевич решительно сунул голову под подушку.
— Бюрократ, трудно ему написать! — обиделся Вяся. Кого еще разбудить? Юрку? А если Яркова? Как-то Костя вечером писал письмо, заглядывал в потрепанный альбомчик и что-то выписывал.
— Кому пишешь? — полюбопытствовал Вася.
— Одной Маруське, — ответил небрежно Ярков. — Влюбилась в меня, никак не отвяжусь.
Костина лихость Васе не понравилась.
Едва Вася дотронулся до Кости, тот вскочил, отбросив одеяло.
— Играть? — шепнул он обрадованно.
— Есть дело, — коротко ответил Вася.
— Говори.
— Только между нами.
— Не знаешь, что ли, меня? То, что сюда вошло, — Костя постукал себя по лбу, — отсюда ни-ни, ни под какими пытками.
Вася коротко объяснил суть дела.
Ярков вначале рассердился, но когда Вася намекнул, что письмо надо написать девушке, усмехнулся.
— Втюрился? Любовное послание? Я спец, многим нашим ребятам накатал. Я своей Марусе такое письмо написал, что она теперь ночами не спит. Она меня крепко любит, только виду не подает. Девчонка, а молодец, токарь шестого разряда. Знаешь, она делегатом была на всесоюзной технической конференции. Ее детали на выставке были! Хочешь, сходим?.. Ее все уважают, а я, что ни скажу, — все делает. Скажу: идем завтра в кино — без звуку соглашается. Только она вредная, курить не разрешает, вчера целую пачку у меня порвала. — Костя оборвал болтовню и сказал, принимая серьезный вид: Ладно, для друга всегда готов.
Костя сел на стул.
— Только ты это… знаешь… — смущенно начал было Вася, но запнулся.
— Не робей. За одну минуту состряпаем.
— Не надо стряпать. Постарайся, Костя.
Ярков на секунду задумался. Потом вскочил и полез в тумбочку Ивана Сергеевича. Из спичечной коробочки он взял перо.
— Это перо не годится. Девушкам надо писать «лодочкой». Почерк получается самостоятельный. — Костя деловито попробовал перо на обложке тетради. — Гебе чего нужно? Чтоб она всю ночь не спала, о тебе думала? А может, пусть поплачет немного?
Но Васе было не до шуток. Он морщил лоб и усиленно соображал: с чего начать?
Ярков уже вытащил из-под матраца знакомый Васе альбом и сказал:
— Разные стихотворения здесь, подберем. А начнем так: «Привет из училища механизаторов от незнакомого вам Васи».
— Что ты, с ума сошел! — замахал руками Вася. — Имя писать не надо, зачеркни.
— Значит, инкогнито, — усмехнулся Костя. — Тогда я точки поставлю. Первую букву и точки. Ладно? Вот так: «В…»
— А вдруг догадается?
— Чудак, почерк-то мой, а не твой. Не мешай, — деловито заметил Костя и начал писать.
«…Добрый день, веселый час, пишу письмо и жду от вас.
Пишу письмо насчет любви,
Прошу читать его, не рвать,
А если ты меня не любишь,
То возврати его назад.
Люблю сирень, люблю я розу,
Люблю я всякие цветы…
— Как звать-то ее? — спросил Ярков.
Вася пытливо посмотрел на Костю.
— Только ни-ни…
— Ладно. И чего ты трясешься, как будто в курятник лезешь?
— О.
— Не ври, не бывает О.
— Пиши О. Я потом сам допишу.
Ярков выразительно покачал головой.
— Эх ты, мне не доверяешь…
И снова заскрипело перо.
А лучше всех люблю я О…
За то, что глазки хороши.
Костя писал и тихонько, с чувством перечитывал. Вася морщился: что-то ему не очень нравилось письмо.
Любовь — это бурное море.
Любовь — это злой ураган.
Любовь — это радость и горе.
Любовь — это вечный обман.
— А почему «обман»? — спросил Вася.
— Не знаю, это стихотворение такое.
— Зачеркни «обман».
— Тогда будет нескладно.
И Костя продолжал:
Я вас люблю, сказать не смею,
В глаза глядеть вам не могу,
Как погляжу, так покраснею
Лишь потому, что вас люблю.
— Насчет «любви» писать не надо. Поставь точки, пусть догадывается.
Костя посоветовал нарисовать сердце, пронзенное стрелой.
«Жду ответа, как соловей лета», — закончил он послание.
Костя взял с тумбочки Ивана Сергеевича флакон. Иван Сергеевич дорожил одеколоном, пользовался им чрезвычайно экономно. Зажмет пальцем горлышко, перевернет, подержит, потом поводит пальцем по щекам, лбу, носу. Зато Костя не поскупился: щедро налил одеколона в конверт.
Успокоенный Вася забрался в постель, положил письмо под подушку.
— Ты море видел? — спросил Костя, усаживаясь на кровать Васи.
— Не видел, — признался Вася.
— Поедем в Одессу и поступим матросами.
— А дорогу знаешь?
Костя почему-то отчетливо вспомнил о своем первом появлении в училище. Привела его мать. Она оставила сына в коридоре, а сама вошла к замполиту.
— Нет больше сил моих, — говорила устало, со слезами на глазах старая женщина. — Вы поймите: до чего мой сын докатился. Нашел себе какого-то товарища; целый день в «орлянку» играют… А учиться не хочет. По верите из дома тащить стал. Заборы ломают и продают доски на базаре. — Женщина всхлипнула. — В тюрьму могут посадить. Возьмите его на воспитание.
Виновник слёз матери, приложив к замочной скважине ухо, открыв рот, с улыбкой слушал разговор. Нет, не тревожили его материнские слёзы.
Мать открыла дверь и позвала сына. Костя постоял в нерешительности, почесал шею, затем сел на край дивана.
Кто бы мог подумать, что этот высокий, на первый взгляд застенчивый, юноша, едва начавший жить, принес уже и матери и всем соседям столько огорчений, неприятностей.
— Не буду у вас учиться, — категорически отказался Костя, — я матросом поступлю.
Галина Афанасьевна подала ему указку.
— Покажи мне Астрахань.
физическая карта Советского Союза висела над диваном, занимая полстены. Костя долго блуждал указкой по берегу Черного моря.
— Где-нибудь рядом с Одессой, наверно, — бормотал он. Галина Афанасьевна покачала головой.
— Не родишься ты в моряки. Моряк должен знать географию, физику как свои пять пальцев. Мой совет: учись пока на тракториста, занимайся в вечерней школе. Придет время — пойдешь служить во флот грамотным. Замполит ласково улыбнулась ему. — Рост у тебя для моряка подходит, флотский.
— В том-то и дело — флотский.
И вот сейчас Костя предложил Васе бежать в Одессу.
Вася молчал. Что сказать Косте? Мол, не побегу из училища и тебе не советую? Не то.
— Я бы поехал с тобой в Одессу, но не знаю, зачем. Ну скажи, зачем мы поедем? — Вася спрашивал искренне. — Мы же маленькие. В училище мне неплохо. Какой расчет туда-сюда болтаться? Посуди сам: здесь я получу специальность, начну самостоятельную жизнь, буду деньги зарабатывать. Вася искоса взглянул в насмешливое лицо Кости. — Ты — другое дело. Тебе терять ничего, — продолжал он. — В вечерней школе, можно сказать, не учишься, значит все равно год пропал. — Вася старательно загнул один палец. — Специальность тебя тоже не интересует, — загнул другой, — с ребятами ты в «контрах», — загнул третий палец. — Тебе можно, беги…
Ярков соскочил с кровати. Кулаки у него по привычке сжались.
— Ну и побегу, — злобно шепнул он, — а ты крыса трусливая.
— Почему? — Вася поднял на Костю удивленные глаза.
Но Костя не ответил, на цыпочках перебежал к своей постели.
Глава девятнадцатая
…«НА ПОЕЗД — ДА ПОМИНАЙ, КАК ЗВАЛИ»
Утром за час до начала занятий в кабинет замполита сбежал запыхавшийся Иван Сергеевич.
— Не буду я больше возиться с Ярковым, — не успев отдышаться, выпалил он. — Категорически не хочу! Что я с ним, драться буду? Я хотел сесть, а он стул убрал, я чуть голову не разбил. И каждое утро дымит, дышать невозможно, хоть противогаз надевай. Выйди в коридор, говорю, а ему что горох об стену, посмеивается. Я категорически заявил, а он соскочил с кровати и на меня с кулаками бросился. Не стану я больше с ним нянчиться, — твердо закончил Иван Сергеевич.
Лицо у Галины Афанасьевны потемнело.
— Устал с одним нянчиться? Знаешь, как твое поведение называется? Трусостью. С Ярковым не справляешься? А коллектив где? Вот я приду в райком партии и скажу: есть у нас Ярков и еще несколько человек, которые не слушаются меня, хулиганят. Не могу из-за них работать, устала, поставьте на мое место другого человека. Что мне ответят?
— Вы не можете сказать так, Галина Афанасьевна, вы же коммунист!
— А комсомольцу скидка делается? Не делается! Через несколько лет и ты будешь вступать в партию… Об этом уже сейчас думать надо. А ты Яркова испугался! Кто же, как не вы, комсомольцы, должны выправить его? В конце концов, что это такое? У кого-нибудь пуговица оторвется — сразу же ко мне, — мол пришейте. Так ведь получается?
