Гектор Мало - Без семьи
Мне даже пришло на ум, уж не попал ли Проказник в добычу волкам, но Витали сказал:
— Нет, волки не смели приблизиться к огню, вероятно, они схватили Зербино и Дольче, когда свет погас и когда собаки далеко отошли от шалаша. Испуганная обезьяна спряталась куда-нибудь во время нашего отсутствия и теперь находится около шалаша на дворе. Я очень боюсь, что она простудится, а простуда может убить ее.
— Так поищем ее еще раз, — посоветовал я.
Снова осмотрели мы все уголки и опять ничего не нашли.
— Придется ждать до рассвета, — сказал Витали.
— А скоро он наступит? — спросил я.
«Мы вооружились большими палками и вышли».
— Я думаю, что через два часа, — сказал он и уселся у огня, склонив голову на руки. Я тоже сел рядом с ним, оба мы замолчали. Изредка Витали вставал и отправлялся на двор посмотреть, — не светает ли. Потом он снова возвращался и садился на прежнее место. Угрюмая тишина подавляла меня, а неизвестность будущего пугала. Казалось, что этой ужасной ночи никогда не будет конца. Я чувствовал себя бесконечно виноватым. Если бы я не уснул и не дал огню погаснуть, ничего бы не случилось.
С какой радостью я заметил, наконец, что звезды меркнут, и слабый свет предвещает день. Когда рассвело настолько, что можно было видеть без огня, мы вооружились большими палками и вышли. Капи побежал вперед, словно сам вызывался быть нашим проводником.
ГЛАВА 14
Смерть Проказника
Мы прошли несколько шагов, стараясь отыскать на снегу следы Проказника. Вдруг Капи поднял голову и весело залаял.
Мы взглянули наверх. На самой верхушке высокого дуба, одна ветка которого спускалась до самой крыши шалаша, мы заметили съежившуюся фигурку обезьяны.
Вероятно, во время ночной тревоги она, испугавшись воя волков, выбежала из шалаша и поспешила взобраться на дерево.
Витали несколько раз окликнул ее, но она не шевельнулась и не подавала никаких признаков жизни.
Тогда я решил взобраться на дерево.
— Ты можешь свернуть себе шею, — пробовал было удержать меня Витали. Но я, не слушая его, бросился к дереву, и, цепляясь за коротенькие сучки, добрался до большой ветки. Здесь я немного передохнул и затем начал осторолаю карабкаться дальше. Проказник не откликался на мой зов и только пристально глядел на меня своими блестящими глазками. Когда я, наконец, добрался до него и протянул руку, чтобы схватить его, он прыгнул на другую ветку. Я полез было за ним, но он снова перепрыгнул на другую ветку. Меня уже начало охватывать отчаяние, когда вдруг Проказник быстро спустился на крышу шалаша, а оттуда прыгнул на плечо Витали и мгновенно спрятался под его куртку.
«Цепляясь за коротенькие сучки, я добрался до большой ветки».
Теперь нам оставалось выяснить, что сталось с нашими собаками. На снегу ясно были видны следы волков. Дальше следы собак исчезли, снег был плотно утоптан и на нем видны были следы крови.
Картина была совершенно ясная: собаки погибли в волчьих зубах.
Необходимо было теперь скорее позаботиться о Проказнике. Витали посадил его перед огнем и завернул в нагретое одеяльце. Мы молча сидели около него.
Я горько упрекал себя в том, что заснул и допустил, чтобы огонь погас. Если бы огонь не погас, волки не осмелились бы подойти к шалашу и собаки не погибли бы. Мне хотелось, чтобы Витали хорошенько побранил меня, даже, пожалуй, побил. Но он не сказал ни одного слова. Он сидел, погруженный в глубокую задумчивость, опустив голову на руки. Время от времени Витали просовывал руку под одеяло и дотрагивался до обезьянки, чтобы узнать, согрелась ли она. Но Проказник продолжал дрожать всем телом.
— Нужно добраться до какой-нибудь деревни, — сказал, наконец, Витали. — Здесь Проказник умрет.
Он завернул обезьянку плотнее в одеяло и положил под куртку к себе на грудь. Когда мы отошли на некоторое расстояние от шалаша, Витали еще раз обернулся, посмотрел на него и сказал:
— Вот приют, за который пришлось нам дорого заплатить! Голос его при этом задрожал.
Было очень трудно итти по глубокому снегу. Мы вязли в нем и с трудом продвигались вперед. Наконец, показались крыши какого-то селения.
Витали на этот раз не обратил внимания на постоялый двор, где мы обычно останавливались, а направился к одной из лучших гостиниц. Здесь он потребовал, чтобы нам отвели хорошую комнату и немедленно затопили печь.
— Скорее раздевайся и ложись в постель, — сказал он мне, как только мы расположились в комнате. Я с удивлением посмотрел на него, но не решился противоречить и, раздевшись, мигом скользнул под пуховую перину.
— Постарайся хорошенько согреться, — сказал он. — Чем жарче тебе будет, тем лучше.
Через несколько минут он нетерпеливо осведомился, согрелся ли я уже.
— Мне так жарко, что трудно дышать, — ответил я.
— Вот и прекрасно — сказал он, и, положив около меня Проказника, велел мне прижать его к себе.
Проказник, всегда такой неугомонный и непослушный, теперь покорно подчинился всему, что от него требовали. Он прижался ко мне и не шевелился. Его тело горело, точно в огне. Витали спустился в кухню и вернулся с рюмкой горячего подслащенного вина. Он хотел дать несколько ложечек Проказнику, но тот стиснул зубы и смотрел на нас такими жалобными глазами, как будто просил не мучить его.
Витали был очень расстроен: если Проказник отказывался от подслащенного вина, которое он так любил, значит, он очень болен.
Время от времени Проказник высовывал из-под одеяла свою маленькую ручку.
Витали объяснил мне, что у Проказника было когда-то воспаление легких. Ему тогда пустили кровь, и он выздоровел. Теперь, должно быть, он просил, чтобы ему и на этот раз пустили кровь.
Витали решил пойти за доктором, а мне велел лежать в постели и держать возле себя Проказника.
Он скоро вернулся с пожилым человеком в золотых очках. Это был доктор. Опасаясь, что он не пойдет лечить обезьяну, Витали не сказал ему, кто болен. И потому доктор, увидав в постели меня, красного, как пион, подошел и приложил мне руку ко лбу.
— Прилив крови, — сказал он и покачал головою с видом, не предвещавшим ничего хорошего.
Испугавшись, что он пустит мне кровь, я поспешил заявить, что не болен.
— Не болен? Мальчик бредит, — сказал доктор.
Тогда я поднял одеяло и показал на Проказника, который лежал, обняв меня за шею.
— Вот кто болен, — сказал я. Доктор попятился и обернулся к Витали.
— Обезьяна! — с негодованием воскликнул он. — Так вы приглашали меня лечить обезьяну, да еще в такую погоду!
Он повернулся и пошел к двери. Но Витали остановил доктора и стал рассказывать ему, как нас застал на дороге снег и как Проказник, испугавшись волков, взлез на дерево, просидел на нем до рассвета и сильно простудился.
— Конечно, это только обезьяна, — в заключение сказал Витали, — но это наш товарищ, наш друг. Разве мог я доверить ее ветеринару? К тому же находят, что обезьяна, по своему строению, ближе всего подходит к человеку.
Кончилось тем, что доктор отошел от двери. В то время, как Витали говорил, Проказник несколько раз высовывал ручку из-под одеяла.
— Видите, как умна эта обезьяна, — сказал Витали. — Она догадалась, что вы доктор, и протягивает вам руку, чтобы вы пощупали ей пульс.
Доктор, наконец, решился подойти к кровати и осмотреть Проказника. Он определил, что у него воспаление легких, прописал лекарство и велел ставить Проказнику горчичник и класть припарки. Я стал ухаживать за бедной, больной обезьянкой. Она понимала, что я стараюсь помочь ей и с благодарностью смотрела на меня.
В то время весь мой капитал состоял из пяти су.
Я купил на них леденцов, чтобы облегчить сильный кашель, мучивший Проказника.
«Доктор, наконец, решился подойти к кровати и осмотреть Проказника».
Однажды утром Витали сказал мне, что хозяин постоялого двора требует денег и что если он заплатит ему, то у него останется только пятьдесят су.
Чтобы выйти из затруднения, необходимо было дать представление сегодня же вечером. Но как же мы будем играть без Зербино, Дольче и Проказника? Мне это казалось невозможным.
Однако, Витали все-таки подыскал залу, написал и расклеил афиши, купил на свои пятьдесят су свечей и разрезал их пополам, чтобы в зале было светлее.
«Что же мы будем играть?» — тревожно думал я. Скоро я узнал это. Барабанщик в красном кэпи остановился около дома, и, оглушительно пробарабанив, прочитал нашу программу.
Витали не поскупился на обещания. В представлении обещалось участие «известного во всем мире артиста» — это был Капи — и «всемирное чудо — молодой певец», — всемирным чудом был я.
