Зоя Воскресенская - Консул
Но вот наконец, под давлением прогрессивных сил мира, суд решил заслушать показания свидетелей защиты, вызванных из Советского Союза.
Консул Ярков сам поехал встречать на вокзал свидетеля Матюшина.
Из вагона вышел человек, одетый в простой шевиотовый костюм, с кожемитовым чемоданчиком в руках. Ярков подошел к нему и спросил:
— Вы Матюшин?
— Да, — недоверчиво глядя на Константина Сергеевича, ответил приезжий.
— Я — советский консул. Моя фамилия Ярков. Зовут меня Константином Сергеевичем.
— Слава богу! — облегченно воскликнул Матюшин. — А меня зовут Степан Федорович, — и он уцепился за руку консула, боязливо оглядываясь.
— Вы чем-то напуганы, — спросил Ярков. — Как доехали?
— До границы ехал нормально. А вот в Райяйоках ко мне в купе зашел какой-то субчик и все меня расспрашивал — кто я, куда еду, зачем. Расхваливал жизнь за границей, хулил Советский Союз и уговаривал меня не возвращаться обратно. Я сказал ему — с чего бы мне оставаться здесь? В Советской Карелии у меня свой дом, семья, в колхозе мне живется неплохо. Мой старший сын учится в Лесной академии в Ленинграде, две дочери ходят в школу. Он не поверил, что мой сын учится в академии. А чего мне врать? Устал я от него.
Вышли с перрона на вокзальную площадь. Консул пригласил Матюшина в машину. Тот как-то сник.
— В Советское консульство.
— А как бы удостовериться? Вы, конечно, меня извините, но я впервой за границей. Из Карелии только в Ленинград несколько раз выезжал.
Ярков вынул из кармана дипломатический паспорт:
— Вот, посмотрите.
Матюшин внимательно пролистал все странички.
— Солидный документ, — сказал он уважительно. — Теперь я спокоен.
В полпредовской столовой Ярков вместе с Матюшиным позавтракали и пошли в кабинет консула.
— Вы знаете, по какому делу вас сюда вызвали? — спросил Ярков.
— Да. Мне сказали, что нашего бывшего командира Тойво Антикайнена финский суд обвиняет в убийстве пленного белофинна и что Тойво грозит смертная казнь. Но мы-то знаем, что пленных не убивали.
— Завтра вас будут допрашивать на суде. Вы должны рассказать там все, что знаете, всю правду. Будут задавать всякие хитрые вопросы, чтобы запутать вас, сбить с толку. Держите ухо востро. Говорите только то, что вы хорошо помните и знаете.
Матюшин поежился:
— Может быть, вы со мной пойдете, чтобы я мог посоветоваться?
— Нет, на это я не имею права. Держитесь спокойно, не торопитесь с ответом, ведь правда на вашей стороне. Против Антикайнена будут выступать в качестве свидетелей обвинения русские белогвардейцы и белофинны, которых вы изгоняли из Советской Карелии.
— Как же я один против такой банды? — испугался Матюшин.
— Суд будет допрашивать каждого в отдельности. Давайте восстановим в памяти, как все было. Расскажите по порядку обо всем, что вы помните о походе на Кимас-озеро.
Намять у Матюшина была цепкая. Рассказывал подробно, обстоятельно. Беседа консула с Матюшиным продолжалась несколько часов.
— Вот так и на суде все расскажите. Ничего не упуская, ничего не прибавляя. Только правду. В ней сила, — сказал в заключение Ярков.
Заседание суда началось в 10 часов утра. Ирина сидела в ложе для журналистов.
Ввели Антикайнена. Высокий, очень худой. Лицо за годы тюремных мытарств потеряло живые краски. А глаза острые. Держался Тойво прямо, бодро.
Председатель суда приступил к допросу свидетеля обвинения.
— Ваша фамилия, возраст, место рождения, род занятий? — спрашивал он полноватого мужчину лет пятидесяти, с седой бородкой.
— Иванов Петр Викторович. Пятьдесят один год. Уроженец Санкт-Петербурга. Штабс-капитан. Служил в армии генерала Юденича. Участвовал в освобождении Карелии от большевистской власти. В настоящее время занимаюсь коммерческой деятельностью, — бойко отвечал он на вопросы председателя суда.
— Что вам известно о сожжении на костре пленного Мариниеми?
— Мне рассказывали, что по приказу красного генерала Тойво Антикайнена был сожжен на костре пленный финн Мариниеми. Считаю это антигуманным актом.
Антикайнен зло рассмеялся:
— Может быть, господин Иванов расскажет, сколько мирных жителей он лично расстрелял в Ругозерском районе?
— Я лишаю вас слова, подсудимый Антикайнен.
Затем допрашивали свидетеля обвинения Кляпикова.
Кляпиков в своих показаниях заявил, что он не видел, как сжигали Мариниеми, но видел пламя костра и слышал запах человеческого мяса.
— Может быть, свидетель расскажет, как пахнет жареное человеческое мясо, ему, наверно, это известно, — раздался насмешливый голос Антикайнена.
— Лишаю вас слова, подсудимый Антикайнен, и предупреждаю последний раз.
Настал черед Матюшина.
— Я прошел под начальством Антикайнена всю войну с белофиннами, пока мы не очистили от них Советскую Карелию. Участвовал в боях. Брали в плен. Пленных под конвоем отправляли в тыл. Я впервые здесь слышу о сожжении какого-то пленного Маннергейма.
— Мариниеми, — сердито поправил председатель куда.
— Извините. Ошибся, — сказал простодушно Матюшин. — Просто мне вспомнилось, как по приказу Маннергейма было убито и замучено много тысяч финнов, да и русских тоже, сражавшихся на стороне финских революционеров.
Антикайнен зорко всматривался в лицо Матюшина. Вспомнил его. Матюшин был, пожалуй, самый старший в отряде, участник империалистической войны, отличный стрелок, хорошо ходил на лыжах.
Слушая показания Матюшина, Ирина ликовала. Безыскусная, убедительная речь Матюшина смутила многих.
— Какой там Мариниеми? У Тойво дисциплина в отряде была крепкая. Один из бойцов стащил гуся у крестьянина и опаливал его на костре. Может быть, этого гуся звали Мариниеми? — спросил Матюшин и продолжал: — Но за этого гуся Антикайнен лишил чести служить в его отряде и отправил бойца в тыл сопровождать пленных. Отчисление из отряда было самым тяжелым наказанием.
Председатель суда прервал заседание, объявив, что допрос свидетеля защиты Матюшина будет продолжен на следующий день.
Ирина возвращалась домой в самом приподнятом настроении. В корпункте наскоро рассказала Надюше о заседании суда, просмотрела газеты, напечатала сообщение в Москву и отправилась в консульство. Ей не терпелось поделиться своими впечатлениями с Константином Сергеевичем.
Каково же было ее удивление, когда она застала Яркова в большой тревоге. Матюшин исчез. Когда за ним приехали в здание суда, там сказали, что Матюшин ушел вместе со своими приятелями и решил в консульство не возвращаться.
— Его украли, — сказал Ярков. — Мы наводили справки во всех инстанциях. Там ничего определенного не сказали, обещали выяснить. "Уехал с приятелями". У него нет никаких приятелей. Его просто увезли, а можеть быть, уже убили, как убили хозяйку конспиративной квартиры, у которой скрывался Антикайнен, как повесили Лагенбума…
В тот же вечер было созвано собрание всех членов советской колонии. Ярков информировал об этом чрезвычайном происшествии. Люди были взволнованы. Пропал советский человек! Тревога за судьбу Антикайнена звучала в их голосах.
Ярков роздал всем отпечатанные фотографии Матюшина, просил немедленно поставить в известность консульство, если кто случаем встретит Матюшина или услышит о его судьбе.
Утром Ирина, проведя бессонную ночь, отправилась на заседание суда.
Под усиленной охраной полицейских в зал заседаний привели Матюшина.
"Жив!" — было первой мыслью Ирины. Но это был какой-то другой человек. Он еле передвигал ноги.
— Итак, — продолжал допрос судья, — скажите, что нам известно о сожжении пленного Мариниеми на костре?
Матюшин молчал.
— Вы слыхали о том, что сожгли пленного?
— Да, — выдавил из себя Матюшин.
— Об этом говорили бойцы отряда Антикайнена?
— Да, — еще тише произнес Матюшин.
— Сожжение пленного было произведено по указанию командира отряда Тойво Антикайнена? — спросил прокурор.
— Да…
— Таким образом, вы вчера дали неправильные показания и от них теперь отказываетесь?
— Да…
Ирину начала трясти лихорадка.
— Узнаю работу охранки! — воскликнул Антикайнен.
— Подсудимый Антикайнен, вы лишаетесь слова, — заученно произнес председатель суда.
— Я удовлетворен, — с довольным видом произнес прокурор.
Председатель суда сказал, что свидетель Матюшин свободен. Полицейские вывели его из зала.
Ирина поспешила к выходу.
Матюшин, опустив голову, шел через двор в помещение, где были собраны свидетели. Полицейский открыл дверь, втолкнул туда Матюшина и что-то сказал; что именно, Ирина не расслышала, но в ответ раздались возгласы по-фински и по-русски: "Молодец! Герой! Теперь ты наш!"
