Люси Монтгомери - Анин Дом Мечты
— Боже мой! Уже так поздно?! — воскликнула мисс Корнелия. — Как летит время за приятной беседой! Ну что ж, мне пора отправляться домой
— Нет-нет! Останьтесь и выпейте с нами чаю, — принялась горячо уговаривать Аня.
— Вы предлагаете мне остаться к чаю, так как считаете, что должны это сделать, или потому, что действительно этого хотите? — поинтересовалась мисс Корнелия.
— Потому что действительно этого хочу.
— Тогда я останусь. Вы принадлежите к племени, знающих Иосифа.
— О, я уверена, что мы будем друзьями, — сказала Аня с той улыбкой, которую видели у нее лишь близкие.
— Несомненно, душенька. Слава Богу, мы можем сами выбирать себе друзей. Родственников нам приходится принимать такими, какие они есть, и радоваться, если среди них нет закоренелых преступников. Не то чтобы у меня было много родни — никого ближе троюродных. Я одинокая душа, миссис Блайт.
В голосе мисс Корнелии была нотка грусти.
— Я хотела бы, чтобы вы называли меня просто Аней, — воскликнула Аня, повинуясь неожиданному порыву. — Это было бы так по-домашнему. Здесь все, кроме моего мужа, зовут меня миссис Блайт, и от этого я чувствую себя чужой… Между прочим, ваше имя почти то самое, о каком я мечтала в детстве. Мне ужасно не нравилось мое имя, и в воображении я называла себя Корделией.
— Мне нравится имя Анна. Так звали мою мать. Старомодные имена, по моему мнению, самые красивые и благозвучные… Если вы будете готовить чай, то, может быть, пришлете молодого доктора поговорить со мной? Он лежит на диване в этой приемной, с тех пор как я пришла, и давится от смеха, слушая, что я говорю.
— Как вы узнали? — воскликнула Аня, слишком ошеломленная этим примером сверхъестественной проницательности мисс Корнелии, чтобы отпираться из вежливости.
— Я видела, что он сидел рядом с вами, когда я шла к дому по дорожке, а я знаю мужские уловки, — снисходительно объяснила мисс Корнелия. — Ну вот, я кончила это платьице, душенька, и восьмой ребенок может явиться на этот свет, как только пожелает.
Глава 9
Вечер на мысе Четырех Ветров
Стоял поздний сентябрь, когда Аня и Гилберт смогли наконец, как обещали, посетить маяк на мысе Четырех Ветров. Они часто собирались навестить капитана Джима, но всегда случалось что-нибудь такое, что мешало им осуществить свое намерение. Зато капитан Джим несколько раз заглядывал в маленький домик.
— Я не настаиваю на соблюдении этикета, мистрис Блайт, — заверил он Аню. — Для меня настоящее удовольствие — приходить сюда, и не собираюсь отказывать себе в нем только потому, что вы не посетили меня. Ни к чему торговаться из-за этого тем, кто знает Иосифа. Я приду к вам, когда смогу, и вы придете, когда сможете, и если нам приятно немного побеседовать, не имеет ни малейшего значения, чья крыша в это время над нами.
Капитану Джиму очень понравились Гог и Магог, председательствовавшие у очага в Анином Доме Мечты с таким же достоинством и апломбом, с каким делали это прежде в Домике Патти.
— Ну не очаровательные ли они ребята, а? — восхищенно повторял он и здоровался и прощался с ними так же серьезно и неизменно, как с хозяином и хозяйкой. Капитан Джим был не намерен наносить обиду домашним божествам своей непочтительностью или бесцеремонностью.
— Вы довели все в этом маленьком домике почти до совершенства, — сказал он Ане. — Он еще никогда не выглядел таким прелестным. У мистрис Селвин был такой же хороший вкус, как у вас, и она могла буквально творить чудеса, но у людей в те дни не было таких хорошеньких маленьких занавесочек, картин и безделушек, какие есть у вас. Что же до Элизабет, то она жила в прошлом. Вы же, так сказать, принесли сюда будущее. Я был бы безмерно счастлив, даже если бы мы совсем не могли беседовать, когда я прихожу. Просто сидеть и смотреть на вас и ваши картины, и ваши цветы было бы вполне достаточным удовольствием для меня. Очень красиво — очень.
Капитан Джим был страстным почитателем красоты. Все прекрасное, что он слышал или видел, доставляло ему глубокую, утонченную духовную радость, озарявшую ярким светом его жизнь. Он остро сознавал, что лишен внешней привлекательности, и сокрушался об этом.
— Люди говорят, что я человек хороший, — заметил он как-то раз, — но я иногда жалею, что Бог не сделал меня лишь вполовину таким хорошим, чтобы вложить другую половину во внешность. Но, вероятно, Он, как и следует хорошему капитану, знал, что делает. Некоторые из нас должны быть некрасивыми, а иначе красивые — как, например, вы, мистрис Блайт, — не отличались бы так выгодно.
Однажды вечером Аня и Гилберт наконец отправились на мыс Четырех Ветров. День начался уныло — серыми облаками и туманом, но окончился великолепием золота и багрянца. Над западными холмами за гаванью тянулись над огнем заката янтарные глубины и хрустальные отмели. Небо на севере было исчерчено полосками маленьких огненно-золотых облачков. Красный свет вечерней зари пламенел на белых парусах корабля, который медленно скользил мимо мыса, направляясь к земле пальм, в далекий южный порт. По другую сторону пролива алели, окрашенные тем же светом, блестящие, лишенные травяного покрова дюны. Справа этот свет падал на старый дом, стоящий среди ив вверх по ручью, и дарил ему на несколько быстротечных минут окна, великолепнее окон какого-нибудь старинного собора. Они пылали на его сером, неподвижном фоне, как пульсирующие, горячечные мысли яркой души, томящейся в блеклой скорлупе своего унылого окружения.
— Этот старый дом среди ив всегда кажется таким заброшенным, — сказала Аня. — Я никогда не вижу там гостей. Правда, дорожка от его парадного крыльца ведет к окружной дороге… но там, похоже, почти никто не ездит. Странно, что мы еще ни разу не встречали мистера и миссис Мур, хотя они живут всего в пятнадцати минутах ходьбы от нас. Конечно, я могла видеть их в церкви, но если и видела, то не догадалась, что это они. Мне жаль, что они так необщительны, ведь это наши единственные близкие соседи.
— Они явно не принадлежат к племени, знающих Иосифа, — засмеялся Гилберт. — А ты узнала, кто была та девушка, которую мы встретили в день нашего приезда и которую ты нашла такой красивой?
— Нет. Почему-то я всегда забываю спросить о ней. Но я никогда больше ее нигде не видела, так что она, должно быть, все-таки нездешняя… О, смотри, солнце только что село… а вот и маяк зажегся.
Сумрак сгущался, и огромный маяк прорезал его взмахом своего луча, чертя световой круг над полями, гаванью, дюнами и заливом.
— У меня такое чувство, словно он может подхватить меня и забросить далеко в море, — прошептала Аня, когда маяк пронзил их своим лучом. Она почувствовала себя лучше, когда они подошли так близко к мысу, что оказались внутри светового кольца — вне досягаемости повторяющихся, слепящих вспышек
Едва свернув на тропинку, ведущую через поле к мысу, они встретили мужчину, который, видимо, возвращался с маяка, — мужчину такого странного вида, что в первый момент Аня и Гилберт откровенно уставились на него. Он, бесспорно, был хорош собой: высокий, широкоплечий, с правильными чертами лица, римским носом и открытым взглядом больших серых глаз; одет он был в обычный воскресный костюм зажиточного фермера. Все это не вызывало удивления — он мог быть любым жителем одного или другого берега гавани. Но по ею груди и почти до самых колен струилась рекой курчавая темная борода, а вниз по спине из-под обыкновенной фетровой шляпы ниспадали таким же каскадом густые, волнистые. темные волосы.
— Аня. — пробормотал Гилберт, когда незнакомец уже не мог их слышать, — ты не добавляла то, что дядя Дейв называет «актом Скотта»[15], в лимонад, который мы пили перед тем, как выйти из дома?
— Нет, не добавляла, — заверила его Аня, подавляя смех, чтобы удаляющееся загадочное существо не услышало ее. — Кто бы это мог быть?
— Не знаю, но если капитан Джим держит у себя на мысе подобные привидения, то, отправляясь сюда, я, пожалуй, буду класть в карман холодное оружие… Он не моряк — иначе еще можно было бы найти оправдание такому из ряда вон выходящему внешнему виду. Скорее всего он принадлежит к одному из семейных кланов, живущих по ту сторону гавани. Дядя Дэйв говорит, что у них там есть несколько ненормальных.
— Я думаю, что у дяди Дейва довольно предвзятое мнение, — возразила Аня. — Все люди с той стороны гавани, которые приходят в церковь, кажутся мне очень милыми… Ах, Гилберт, какая красота!
Маяк Четырех Ветров был построен на выступающем в залив отроге красного песчаникового утеса. С одной стороны узкого входа в гавань тянулась серебряная гряда песчаных дюн, с другой — длинная дуга красных скал, нависающих над выстланными галькой бухтами. Это был берег, знавший волшебство и тайну бурь и звезд. Великое уединение можно найти на таком берегу. В лесах мы никогда не одиноки — там повсюду шепчущая, манящая, дружелюбная жизнь. Но море — могучая душа, немолчно стонущая в муках какого-то великого горя, которым она не может ни с кем поделиться и которое сокрыто в ее глубине на веки веков. Нам никогда не проникнуть в его бесконечную тайну — мы можем только бродить, зачарованные и полные благоговейного страха, по самому его краю. Леса зовут нас сотнями голосов, но у моря он только один — могучий голос, в величественной музыке которого тонут наши души. Леса похожи на людей, но море из общества архангелов.
