Андрей Упит - Пареньки села Замшелого
Букстынь глянул на черную стену вокруг костра и с такой злобой посмотрел на дровни, словно сидевшие на них пареньки нарочно, по своей воле, попали в беду. Потом тяжело вздохнул и растянулся на боку у самого огня. Бородка его, совсем седая от инея, торчала между уголками воротника, даже брови были словно мукой обсыпаны. Уши крепко повязаны платком Ципслини, а под подбородком красовался узел с торчащими концами — ну точь-в-точь петушиная голова с красным клювом. Но даже у Андра пропала охота смеяться — очень уж было холодно и жутко.
Портной пригрелся у огня и, несмотря на все страхи, вскоре стал клевать носом, то и дело до самого льда клонилась и петушиная голова с красным клювом. Черная завеса вокруг костра была все время в движении; стоило поярче вспыхнуть огню, как она мигом отступала, но тут же вновь норовила придвинуться как можно ближе.
Подняв воротник, поджав ноги под полушубок, дремал Ешка, приткнувшись к Андру. Это был не сон, не явь, а, быть может, и то и другое разом. Перед глазами все время вставали то по отдельности, то вперемешку картины из рассказов Букстыня о Круглом озере, а к ним прибавлялись жуткие призраки из других преданий, невольно хранимые памятью. Словно овсяная полова из мешка, вздымались они клубящимся облаком, вились, и нельзя было ни укрыться от них, ни отогнать их. Ладно, что Андр свернулся под боком, а в пяти шагах лежит Букстынь и слышно, как потрескивают в костре поленья, как над головой жует лошадь и порою обдает его теплым дыханием, душисто пахнущим таволгой и клевером.
Где-то неумолчно шипело, с присвистом, прерывисто, словно вырываясь из гигантской пасти какого-то чудовища. Ешка тщетно твердил себе, что это всего-навсего ветер, точь-в-точь такой же, как в лесу, но сам себе не верил. Чем крепче прижимался он ухом сквозь поднятый ворот полушубка к вязьям дровен, тем явственней слышал, как шипит и трещит где-то тут, подо льдом, в глубинах Круглого озера. Но вот наконец шипение и присвист затихли где-то далеко-далеко, там, где исчезли и страх и опасность, и только что-то таинственно, мягко шелестело.
Вдруг все разом вскинулись и сели. Грянул страшный взрыв, точно у целой тысячи гигантских лягушек разом лопнули под глазами все пузыри. Треск и звон, отдаляясь, понемногу затихали. Даже лошадь припала на все четыре ноги, отфыркнулась, сердито повела ушами и потом, слегка помедлив, снова сунула морду в мешок с сеном. Брови у Букстыня оттаяли, но лицо стало белое, как мука, а глаза круглые, как у плотвы, рыжеватая бородка так и тряслась. А грохот, будто испугавшись не то огня, не то фырканья кобылы, откатился и замер вдали. Ешка и Андр перевели дух и стали вглядываться в темень, но там ничего не было видно, а шипение стало еще более жутким и злобным, словно тот, кто издавал его, разгневался за то, что ему помешали. Букстынь опять взглянул на пареньков, и взор его красноречиво выражал то, что не в силах был вымолвить рот: «Ну, что я говорил?!»
Потом он собрался с духом, лег и повернулся лицом к костру. На этот раз спина его выражала: «Что ж, погибать так погибать!» Ну, коли портной так расхрабрился, то паренькам и подавно не к лицу выказывать страх и, как дурням, пялить глаза в темень. Ешка и Андр улеглись, свернувшись клубком, и только крепче прижались друг к другу.
Костер понемногу догорел и потух, но зато и густая тьма как бы поредела, сквозь черную завесу уже проглядывала серо-сизая мгла. Неподалеку из мрака выплыла не то гора, не то вал или огромный сугроб. Шипение стихло, а откуда-то совсем с другой стороны хлынула сырая прохлада. Спящие ничего не чувствовали, не услышали даже, как привязанная за повод лошадь дернула дровни, потом стала обнюхивать лед и бить по нему копытом, отпихнув наполовину опустевший мешок.
Но вдруг пареньки снова подскочили: Букстынь вопил диким голосом и корчился так, будто кто-то драл его острыми когтями. Где-то рядом с треском ломался лед, плескалась вода. Откинувшись, опираясь на локти, портной отчаянно болтал в воздухе ногами, а вся задняя часть его тела куда-то погрузилась и исчезла.
— Букстынь, да ты утонешь! — крикнул Андр и бросился на помощь.
Тут мигом подскочил и Ешка. Он заметил, что рядом в воде плавают и, шипя, гаснут обгоревшие головешки.
— Букстынь, да ты обгоришь!
Но портной не сгорел и не потонул. Андр ухватил его за шиворот и вытащил на лед — для такого крепыша это оказалось сущим пустяком. Букстынь с минуту лежал бревном, видно ожидая, что же будет: сожрет его чудище или не сожрет, а может, и не чуя с перепугу, жив он или уже помер. Тем временем Ешка оглядел место злополучного происшествия и ухмыльнулся:
— Глянь-ка, Андр, отчего это с ним приключилось. Во льду от костра протаяла дырка, портной туда провалился. А ну-ка, посмотрим, какая там глубина.
Топорище лишь наполовину погрузилось в воду и тотчас уперлось в дно. Андр корчился от смеха, хватался за бока.
— Так вот отчего лягушка-великанша до тебя не добралась, а то плавал бы теперь у нее в утробе! Ну-ка, подымайся, не то еще штаны приморозишь!
Но отчего же их теперь разбирает веселый смех? И отчего все кругом стало видно? Они повели глазами. Да ведь уже утро! Они заночевали в чаше Круглого озера, на прибрежные заросли и кусты которого ветер намел высокий снежный вал. Под его защитой, в тиши, они и провели эту страшную ночь. А кобыла, негодница, знай катала их кругом да кругом — видно, попросту больше не хотела пробираться по сугробам. Вон еще и теперь виден припорошенный след полозьев. Снежный вал вокруг них прорван лишь в одном месте, где речка Дуньупе впадает в Круглое озеро. Там с воем и свистом бушевал ветер, трепал густые заросли тростника и камышей. Он намел у берега целый снежный холм — с него-то давеча и сползла кобыла, чуть не перевернув дровни.
Ледяную гладь озера от края до края прорезала трещина в две пяди шириною, в ней чернела густая ржавая вода. Так вот она, лягушка-великанша, что так пугала их ночью своим оглушительным, трескучим кваканьем! И теперь еще, когда они подошли поближе, слышалось, как потрескивает лед, но уже тихонько и совсем не страшно.
Просто диву даешься, до чего же тьма преображает все вокруг и до смерти пугает человека! Днем все выглядит иначе: меньше, проще, будничнее, для призраков и страшных видений просто не остается места. Ешка и Андр, переглянувшись, чуть было не прыснули со смеху, но тут же опустили глаза и отвернулись друг от друга: обоим было стыдно за ночные страхи, в особенности Ешке.
Ветер и буран за озером стихли, надвигалась оттепель, вместо снега с неба сыпалась морось. Над руслом Дуньупе, в ложбинке, светлой полосой тянулся седой туман. Теперь можно и уши на шапках поднять, расстегнуть полушубки и развязать кушаки. Один лишь Букстынь, застегнутый на все пуговицы, дрожал по-прежнему, переминаясь с ноги на ногу и хлопая в ладоши.
— Ты бы лучше пробежался, — посоветовал Ешка, — этак не согреешься. Еще простынешь и помрешь, а кто же будет покойника таскать за собой?
Спасенный от гигантской лягушки и других чудищ, мерещившихся этой ночью, Букстынь так дрожал за свою жизнь, что готов был стерпеть любые насмешки. Он стал описывать большой круг, обегая дровни и прорубь. Добежав до Андра и Ешки, портной скороговоркой прокричал:
— Нос у меня, ребята, нежный! Стоит ноги промочить, сразу из него течет… — Длинные ноги уже уносили его прочь, и только на обратном пути он смог досказать: — И потом три недели кряду чихаю и сморкаюсь, раньше не проходит.
Лошадь не захотела овса, она обнюхивала лед и била копытом. Ешка сразу понял, что ей нужно, и повел кобылу к полынье. Она тут же опустила морду и стала долго и жадно пить.
— Только бы чуму не подхватила! — усмехнулся Андр.
— Так ведь тогда бы и лягушка-великанша давным-давно околела, — ответил Ешка, — а ты же сам слышал, как она ночью квакает.
Пареньки украдкой поглядывали на Букстыня, но он до того занялся собой, что разную нестоящую болтовню пропускал мимо ушей. Андру пришла в голову хорошая мысль.
— Букстынь, что без толку бегать, только обувку протрешь! Поди сюда. — Он расколол еще четыре полена и разжег огонь. — А теперь: снимай шубу и сушись!
Портной не заставил себя просить, повернулся спиной к костру и сладко потянулся:
— Вот уж тепло так тепло! Мне было и самому пришло это в голову, да как же разжечь, коли нечем? Трут насквозь вымок.
Кобыла теперь в охотку жевала овес папаши Букиса. Ешка подумал, что и самим не мешает перекусить. Пристроившись на дровнях, они с Андром стали есть. А Букстынь все стоял у костра и то и дело трогал рукой вымокшее место, от которого валил пар.
— Как бы дырку не прожгло! — пояснил Букстынь паренькам. — Ципслиха только на той неделе положила совсем крепкую заплату.
Еще закусывая, Ешка почувствовал на лице влагу. Желтоватая мгла выползла из ложбины и протянулась над озером, небо нависло низко-низко.
